В 1832 году Людвиг Флате издал I том своей работы [6] «История Македонии и государств, покоренных македонскими царями».[16] Книга Флате, по собственному признанию автора, была попыткой написать самостоятельную историю Македонии. Но в этой истории нет никаких представлений об исторических закономерностях. Все исторические явления объясняются по гегелевской философии движением мирового духа. «Темным, — говорит автор, — является вечное движение мирового духа по племенам людей, и непонятно, почему он строит и почему он допускает падение».[17]
Стремясь доказать греческое происхождение македонского народа, Флате начинает греко-македонские отношения с эпохи расселения на Балканах греческих племен.[18] В связи с этим он довольно подробно рассматривает греческие и варварские племена, обитавшие на территории Македонии, привлекая для этого, в основном, мифологический материал. Тем не менее Флате полагает, что историю Македонии можно начинать только с V века, с деятельности царя Аминты. «С царем Аминтой начинается тусклое утро македонской истории», — писал он.[19] Вступление Филиппа на престол он отмечал как поворотный пункт в истории Македонии.[20] Могущество его было достигнуто, писал Флате, не хитростью и коварством, как это доказывал поддавшийся чувствам неприязни к Филиппу Демосфен, а решительной деятельностью македонского царя.[21] Победа Филиппа объяснялась лишь наличием непримиримой вражды между греческими государствами.[22] Автор, защищая Филиппа от нападок Демосфена, критически относился к политике последнего.[23]
В 1847 г. появилась работа О. Абеля «Македония до царя Филиппа».[24] В ней дается подробное географическое описание страны и делается попытка разобраться в трудном вопросе македонского этногенеза. В противовес точке зрения Мюллера автор выдвинул основной тезис о том, что македоняне были греками.[25] Для обоснования этого им приводятся доказательства [7] языкового сходства двух народов, сходство в религии, нравах, в государственных учреждениях.[26] «Различие македонян от греков, — писал он, — было не отличием национального происхождения, а отличием разных этапов в истории одного и того же народа...».[27]
Переломной эпохой в истории взаимоотношений македонян с греками автор считает время Александра I, когда «уничтожается пропасть, разделявшая ранее эти два народа».
С середины XIX века как македонская история, так и греко-македонские отношения продолжали привлекать внимание и русских ученых.
Из московской школы всеобщих историков Т. Н. Грановского в 1851 г. вышла магистерская диссертация И. К. Бабста, в которой впервые исследуются причины и следствия македонских завоеваний.[28]
Широко используя источники, Бабст не только описал внутреннее положение Греции, но обратился к изучению Македонии, к истории ее возвышения.
Через всю свою работу Бабст проводит мысль, что внутренняя жизнь Греции IV в. до н. э. находилась в полном упадке, выйти из которого своими силами она не могла, и что спасение ее могло придти только извне. Если бы не подоспело македонское владычество, по его мнению, «Греция погибла бы и уничтожилась сама собой, лишь силою своего внутреннего разложения». Таким образом, македонское завоевание Греции Бабст рассматривает как явление исторически необходимое, хотя вскрыть основную причину этого явления он, в силу своей классовой ограниченности, не смог. По этой же причине он не мог также понять и сущности новой эпохи в истории античного мира, эпохи эллинизма. Но сама постановка вопроса, новизна исследования и правильное разрешение ряда поставленных проблем, несомненно, были в то время большой заслугой [8] историка.[29] Работа Бабста явилась тогда значительным событием в русской исторической науке и получила признание и высокую оценку со стороны видных историков. На это исследование отозвался краткой, но очень сочувственной рецензией Грановский и солидной статьей старший ученик последнего и его товарищ по кафедре П. Н. Кудрявцев.[30]
Отметив положительные стороны монографии, Кудрявцев развернул полемику по целому ряду принципиальных вопросов. Он резко расходился с Бабстом по вопросу о македонском завоевании Греции. В противоположность Бабсту, Кудрявцев считал македонское завоевание катастрофой и случайностью.[31] По его мнению, греки не могли предвидеть катастрофы, так как она была случайной и совершилась прежде, чем они поняли всю опасность, угрожающую им со стороны Филиппа.[32] Кудрявцев считал, что вмешательство Македонии в греческие дела не было единственно возможным для Греции выходом. Вопреки Бабсту, он полагал, что Греция заключала в себе признаки жизненных сил, благодаря которым она могла самостоятельно объединиться, если бы возвышение Македонии не была таким неожиданным.[33]
В то самое время, когда представители школы Грановского в Москве изучали греко-македонские отношения, в Петербурге ученики М. С. Куторги также интенсивно действовали в этом направлении.
Один из ближайших учеников и почитателей Куторги [9] М. М. Стасюлевич в своей докторской диссертации «Ликург Афинский» разбирает эпоху македонских завоеваний с точки зрения греческих интересов.[34] В ней освещается мало разработанный вопрос о деятельности оратора Ликурга, который, восстанавливая упавшие финансы Афин, был опасен для Македонии не менее, чем Демосфен. Из исследования Стасюлевичем бюджета Афин явствует, что афиняне имели еще достаточно финансовых средств для проведения в жизнь плана Демосфена.
Другой ученик Куторги Н. А. Астафьев в своем труде «Македонская игемония и ее приверженцы» пытался объяснить, как возникло македонское владычество.[35] Изучая деятельность борющихся в Греции партийных группировок, автор указывает, что македонским завоевателям стоило многих усилий упрочить в ней свое господство.[36] Но сущность этого македонского господства Астафьев совершенно не понял.[37]
Из школы М. С. Куторги вышел и Ф. Ф. Соколов, научные интересы которого, в отличие от других учеников, навсегда остались в области древней истории. Соколову, в свою очередь, удалось создать школу античников, которая уже в 70—80-е гг. стала обогащать науку ценными трудами по различным вопросам греко-македонских отношений и публикаций важных эпиграфических источников на русском и иностранных языках.
Собственные статьи Ф. Ф. Соколова освещают различные стороны греко-македонской жизни. Его работы: «Договор Аминты с халкидцами фракийскими» и «Афинское постановление в честь Аристомаха Аргосского» — до сих пор не потеряли [10] своей ценности в смысле выяснения экономических и торговых связей македонян с их соседями.
16
Ludwig Flathe, Geschichte Macedoniens und der Reiche, welche von macedonischen Königen beherrscht wurden, Leipzig, 1832, Erster teil, 1834, Zweiter teil.
17
Там же, стр. 6.
18
Там же, стр. 8.
19
Там же, стр. 18.
20
Там же, стр. 47.
21
Там же, стр. 65.
22
Там же, стр. 83.
23
Там же, стр. 195.
24
О. Abel, Makedonien vor König Philipp, Leipzig, 1847. Абель указывает, что толчком для написания работы была книга Отфрида Мюллера, с выводами которой относительно иллирийского происхождения македонян он не смог согласиться. В связи с этим Абель написал работу о происхождении македонян, которую в сентябре 1845 г. представил в Тюбингенский университет. Затем он хотел исследовать этот вопрос в более широком аспекте, в результате чего появилась данная работа. Другим поводом к ее написанию была противоречивость мнений в литературе об интересующем его предмете исследования.
25
Там же, стр. 91.
26
Абель подчеркивает, что македонский язык явно доказывает греческое происхождение македонского народа (стр. 116-117). Религия греков была религией македонян (стр. 118-119). С точки зрения государственного устройства, древняя Македония была аристократической монархией, во многих отношениях сходной со Спартой (стр. 123-125).
27
Abel, указ. соч., стр. 238.
28
И. К. Бабст. Государственные мужи древней Греции в эпоху ее распадения, 1851. Следует учесть, что, являясь буржуазным историком и не желая видеть классово-антагонистической сущности античного общества, Бабст не мог дать полной картины Греции IV в. до н. э. Он не был в состоянии вскрыть основные причины кризиса и лишь уловил производные явления его. В основу кризиса Греции этого периода Бабст кладет кризис политический, хотя заслуживают внимания и экскурсы в экономику греческих полисов, главным образом, Афин и Спарты, в которых историку удается подметить некоторые важные моменты выражения кризиса полисной системы.
29
Вполне вероятно, что, сам являясь представителем переходной эпохи в жизни России и подвергая критике отживающий феодально-крепостнический строй ее, Бабст не случайно обращается в свои историческом исследовании именно к данному периоду истории древней Греции. Широкие картины разложения греческой жизни могли навести русского читателя на аналогию с русской действительностью, с ее разлагающимся феодально-крепостническим строем. Об общественно-политических взглядах Бабста см. А. С. Шофман «Основные проблемы истории античной Македонии в историографии». Ученые записки Казанского государственного университета, 1954, т. 114, кн. 5, стр. 179; «Изучение античной истории в Казанском университете», 1956, стр. 9.
30
Т. Грановский, Соч., стр. 505-510; П. Кудрявцев, Соч., т. I, 1887, его статья «Последнее время независимости Греции». Статья напечатана в «Пропилеях» за 1852 г.
Более суровая рецензия на труд Бабста написана М. Стасюлевичем, см. «Москвитянин», 1851, ч. III.
31
Кудрявцев в этом вопросе безусловно делал шаг назад по сравнению с Бабстом. Бабст стоял на правильной точке зрения, считая македонское завоевание Греции в тот период выражением исторического прогресса, явлением исторически необходимым.
32
П. Кудрявцев, «Пропилеи» Леонтьева, кн. 2, стр. 169.
33
В связи с этим Кудрявцев писал: «Нисколько не оспаривая верных оснований автора, которые заставляют его видеть в данном времени эпоху упадка, мы желали бы только, чтоб, вместе с несомненными симптомами разложения, более выставлены были на вид и признаки жизненных сил, которые еще носила в себе Греция и которые даже во времена упадка отличали ее от Рима в соответствующую эпоху» (П. Кудрявцев, указ. соч., стр. 162-163).
34
М. Стасюлевич, Ликург Афинский, СПБ, 1851. Д. И. Писарев в своей статье «Наша университетская наука», опубликованной в 1863 г., дает отрицательную характеристику Стасюлевичу. См. об этом И. Н. Бороздин «К вопросу об ученых разногласиях русских медиевистов 40—50 гг. XIX в.», сб. «Средние века», т. VI, стр. 351-356; его же «Д.И. Писарев об университетском преподавании истории». Труды Воронежского государственного университета, т. 51, 1958, стр. 69-79.
Критикуя постановку преподавания исторических дисциплин и их представителей, Писарев, однако, не подвергал критике диссертацию Стасюлевича.
35
Н. Астафьев, Македонская игемония и ее приверженцы, СПБ, 1856.
36
Там же, стр. 37, сл.
37
Д. И. Писарев в своей статье об университетском преподавании вывел Н. А. Астафьева в образе приват-доцента Ковыляева, читавшего курс истории средних веков и новой истории. Критикуя Ковыляева как лектора, Писарев не подвергал анализу его диссертации.
Резко отрицательно о работе Астафьева отозвался в своей рецензии С. Ешевский. См. «Московские ведомости», 1856, № 97 и 99. Можно согласиться с Ешевским, что труд Астафьева стоит ниже исследования Стасюлевича. Но следует иметь в виду, что это были диссертации на соискание различных ученых степеней, однако посвященные одной и той же важной и малоизученной проблеме античной истории, разрабатываемой в школе М. С. Куторги.