Полновластным хозяином в провинции был наместник. Ввиду удаленности провинций от Рима сенат не мог практически контролировать его деятельность. По существу, кроме срока власти, никаких ограничений для наместника не существовало. Наместники пользовались более широкими полномочиями, чем магистраты, находящиеся в Риме. Если в пределах Рима деятельность всякого должностного лица связывалась рядом ограничений, то в провинции наместник в течение годичного срока оказывался неограниченным правителем.[142] Обладая правом осуществлять свою власть в провинции от имени римского народа, он использовал это право в своих корыстных интересах для своего личного обогащения. Цицерон, гордившийся тем, что во время своего наместничества не допускал никаких незаконных поборов с населения, отказывался от грабительских приемов своего предшественника, сумел за один год получить дохода от управления Киликией [331] в сумме 2200000 сестерциев.[143] Преобладающее большинство наместников держало себя в провинции как в завоеванной стране.

У покоренного населения отнимали земли, его облагали контрибуцией, многочисленными налогами и поборами, вывозили в виде добычи почти все материальные ценности. Противопоставляя Рим провинциям, Цицерон писал: «...если мягкость приятна в Риме, где столь велико высокомерие, где свобода не ограничена, где так беспредельно своеволие людей, где, наконец, столько должностных лиц, столько возможностей защиты, так велик авторитет сената, то сколь же приятной может быть мягкость претора в Азии, где так много граждан, так много союзников, столько городов, столько общин ждут кивка одного человека, где нет никаких возможностей защиты, никакого обжалования, никакого сената, никаких народных сходок».[144]

Расхищение провинций наместниками стало обычным правом. Цицерон приводит многочисленные этому примеры. Так, Кассий во время своего проконсульства в Сирии так ограбил и разорил ее, что говорили, что Сирия лучше предпочла бы нашествие парфян.[145] Идеализируя наместничество своего брата, он перечисляет все бедствия, которым подвергалась провинция раньше. Среди них отмечаются: непостижимые налоги, тяжкая задолженность, грабежи на дорогах и в сельских местностях, опустошение городов, разбой и убийства.[146]

Г. Финлей утверждает, что никогда в мире не существовала власть, более способная на злоупотребления, чем неограниченная власть провинциального наместника.[147] Его беззакония доходили до чудовищных размеров. Например, Веррес, по свидетельству Цицерона, за три года своего наместничества в Сицилии беззастенчиво грабил эту страну и довел ее до разорения. Он даже не останавливался перед грабежом отдельных граждан, храмов и целых городов. С тех, кто хотел получить должность, он брал крупные взятки хлебом и деньгами. Награбленный хлеб этот политический проходимец отправлял, вместо купленного, в Рим и в результате награбил 40 миллионов сестерциев. У частных владельцев и у городов он отбирал драгоценные статуи и другие произведения искусства; установил телесные наказания и даже смертную казнь. Население разбегалось, бросая свое имущество. Веррес был привлечен к суду после того, как приказал распять на кресте одного гражданина, который хотел жаловаться на него. Но [332] Веррес не очень боялся суда: он надеялся подкупить суд награбленными им деньгами.[148] Громкое дело Верреса, обвинение которого поддерживал Цицерон, имело большое политическое значение. Оно обнажило методы провинциального управления римского нобилитета, глубину разложения римской правящей верхушки.[149] Такой же, как «деятельность» Верреса, была «деятельность» наместников и в других провинциях — в Памфилии, Азии. Яркую картину этого произвола рисует тот же Цицерон.[150] Первые впечатления его о Киликии были потрясающими. Она была полностью разорена. Там он ничего другого не услыхал, кроме того, что «люди не могут платить подушных, что все, что можно продать, у всех продано, в городах стоит стон и плач, что совершены какие-то чудовищные злодеяния не человеком, а каким-то ужасным зверем».[151] Примерно такую же картину рисует Плутарх в биографии Лукулла.[152]

В провинциях наместнику принадлежала вся полнота военной и гражданской власти. Наместники стояли во главе римских легионов, расположенных в провинциях. Правда, без согласия сената они не могли производить чрезвычайных рекрутских наборов. На них лежала обязанность защиты провинций от вражеских нападений и поддержания порядка в их пределах. Еще при республике вошло в обычай, что наместники провинций в случае одержанной победы получали в дар золотые венки не только от городов своих провинций, но и от соседних и союзных государств.[153] Так, в триумфальном шествии Цезаря несли 2822 таких золотых венка весом в 20,414 фунтов. Эта дань, сначала добровольная, с течением времени превратилась в тягостную обязанность, безусловного исполнения которой требовали честолюбивые наместники. Империя не изменила этого обычая.[154]

Наместники осуществляли в провинциях и высшую фискальную власть, следили за взысканием контрибуций, определяемых по lex provincial и взимаемых посредством прямых сборов. Взимать чрезвычайные контрибуции (decumae alterae) или налагать на население чрезвычайные налоги они могли с согласия сената.[155]

В ведении наместника находились не только все военные силы в провинциях, но и уголовное и гражданское [333] судопроизводство. Им принадлежало право жизни и смерти над жителями провинций. Власть наместников простиралась даже на римских граждан, живущих в провинциях. Правда, во II в. до н. э. римские граждане получили право обжаловать судебные постановления наместников в Рим.[156]

Подвергавшиеся насилиям провинциалы могли жаловаться в судебную комиссию. Но судьями были тоже сенаторы, и перед подобным судом жители провинций оказывались совершенно беспомощными.[157] Они, по сути, нигде не могли найти защиты против преступлений должностных лиц. Жалобы на вымогательства оставались безрезультатными.[158] Об этом свидетельствуют с самого начала установления римской провинциальной системы многочисленные факты. Так, известно, что в 210 г. до н. э. сиракузяне подали в сенат жалобу на Марцелла и обвинили его в том, что он, по взятии Сиракуз, обошелся с ними исключительно жестоко. Услыхав, что Марцелл снова выбран в консулы и назначен в провинцию Сицилия, жители острова объявили, что они покинут родину, если Марцелл возвратится к ним консулом. Марцелл поменялся провинцией со своим товарищем по консульству, а сенат Марцелла оправдал. Известно, что предшественник Цицерона по управлению провинцией Аппий Клавдий совершенно разорил Киликию, но в честь его собирались строить храм.[159] По установленному порядку провинциалы сами непосредственно не могли подавать сенату жалобы на наместников. Они должны были это делать через ходатая, патрона (patronus). Для этой цели они выбирали кого-либо из своих прежних проконсулов. Последние охотно принимали на себя роль покровителей провинций. Прежде они видели свою выгоду в притеснении населения, а теперь свою славу — в покровительстве ему.[160] Но это покровительство оказывалось номинальным; грабительство в провинциях продолжалось.[161]