Катон был человеком новым (homo novus), безродным и в обществе мог возвыситься не своим знатным происхождением, а только личными достоинствами.[434] В представлениях древних писателей Катон выступает как образец древнеримской доблести. Высоко оценивая его жизнь и деятельность, Ливий говорил о нем, что «дух его был суров, язык резок и слишком свободен, но в то же время он был недоступен корысти, обладал неподкупной честностью, презирал искательство и богатство».[435] Суровый и смелый, ненавидевший взяточничество и наживу, достигший высших должностей римского нобилитета, [272] Катон стоял в резкой оппозиции к римской правящей знати.[436] До последних дней его жизни в сенате и в народном собрании раздавался его мощный, неподкупный голос против оптиматов и всадников, против их лихоимств и ростовщических операций. «Чрезвычайно многочисленные политические враги, — писал Ливий, — преследовали его так же, как и он их, и трудно сказать, более ли теснила его знать, или он не давал покоя ей».[437] Катон особенно страстно выступал против политических интересов, выражаемых сципионовской группировкой. В Катоне видели своего врага также всадники; он всячески мешал организации откупной системы и накоплению богатств. Ростовщика, с которым часто ассоциировался всадник, Катон ставил ниже вора; как в провинциях, так и в Риме не раз приходил он в столкновение с ростовщиками, считая их самыми вредными людьми.[438]

Став в 184 г. до н. э. цензором, Катон с еще большей силой обрушился на своих политических противников. Он не щадил самых знатных людей в Риме, лишил сенаторского сана Луция Фламинина, брата Тита Фламинина, победителя царя Филиппа,[439] настойчиво выступал против Сципиона.

В лице Катона на политическую арену выступили римские рабовладельцы нового типа, окрепшие в результате завоеваний на рубеже III—II вв. до н. э. Борясь против лихоимства и ростовщичества, Катон, однако, не осуждал завоевательную политику сената, не раз уничтожавшую независимость и даже само существование народов. Наоборот, он стоял за образование провинций, за более быстрое установление римского господства над другими народами. Катон был ярый рабовладелец. Он сам выжимал из рабов «словно из вьючного скота, все соки».[440] По его словам, хозяин должен продать «старых волов, больных овец, шерсть, кожу, старую телегу, старые подковы, старых рабов, больных рабов, одним словом, все ненужное».[441]

Защищая покоренные страны от лихоимства, он не избавлял их от многочисленных налогов и тяжких поборов. Так было в Сардинии и Испании, где ему пришлось действовать в качестве представителя римского сената. По советам и настояниям Катона была начата третья пуническая война и разрушен Карфаген.[442] В тех случаях, когда не оказывалось [273] надежды установить полное господство Рима, Катон умел проявить дипломатическую снисходительность и предпочесть примирение открытой вражде.[443] Это особенно отчетливо сказалось в вопросе о Родосе. Известно, что после победы над Македонией, когда там еще действовали римские уполномоченные, в Рим прибыли делегации различных государств, среди которых были и делегаты Родоса. Формально родосцев обвинили в сенате за их сочувствие Персею.[444] Против родосцев выступил претор М. Ювенций Тальна; он внес предложение объявить родосцам войну.[445] Против Родоса особенно выступали консулы, преторы и легаты, которым приходилось вести войну в Македонии.[446] В защиту родосцев, против римлян, стремящихся расхитить богатый тортовый остров, выступил Катон.[447] Он добился отмены карательных мер, предложенных сенатом для применения к Родосу, то есть выступил и против своих политических противников. В этом плане Катон выступил также защитником и Македонии. Его сын участвовал в III македонской войне и под командованием Эмилия Павла смело бился с македонскими воинами Персея.[448] Но после победоносной войны Катон в полном соответствии с политикой сената решил проявить великодушие, т. к. распространение славы о римском великодушии входило в расчеты сената.

В судьбах Македонии были заинтересованы различные политические группировки Рима, и как бы ни велико было влияние одной из них, каждая не могла не учитывать интересы других. В данном случае вопрос о Македонии решался путем компромисса, хотя в то время сенат во внешней своей политике, за немногими исключениями, следовал тому направлению, приверженцем которого был и Катон.[449] Будучи тогда первым сенатором, Катон говорил, что Македонии надо даровать свободу. Он мотивировал это тем, что Риму, при тогдашних его средствах, было бы затруднительно управлять отдаленной провинцией и ее охранять. Вместе с тем такое предложение шло вразрез с интересами его политических противников.

Свободу для Македонии Катон и его единомышленники понимали как предоставление ей собственного управления, но не в том смысле, чтобы она стала независимой от Рима. Македония [274] вместе со свободой должна была получить такой устройство, чтобы на будущее была совершенно обессилена и навсегда лишилась самостоятельного существования. Поэтому нет никаких оснований говорить о действительной свободе, которую будто бы римляне даровали македонянам, как это делают Нич и Низе.[450]

Нич указывает, что с объявлением свободы для Македонии она была спасена от римского провинциального управления, на чем особенно настаивал Катон, который говорил, что там, где есть публиканы, не может быть никакой свободы.[451] Низе подчеркивает, что после завоевания римлянами македоняне сохранили свою свободу: их имущественные права, законы и обычаи остались неизменными. Сама Македония стала свободной, хотя уже не независимой.[452] Вообще трудно представить себе свободу без независимости. Очень скоро римляне показали, что они подразумевают под «свободой» и под «защитой» свободных народов.

Даруя македонянам свободу, римский сенат прежде всего позаботился о том, чтобы сделать невозможной в Македонии новую экономическую и военную борьбу. Для этого искусственно разъединялись в стране производительные силы, варварски расхищались ее сокровища. Порабощенная и разоренная, оказавшаяся под властью римлян, страна подверглась жестокому опустошению. С деятельностью римских захватчиков не согласуется упоминание Ливия о том, что Эмилий Павел разослал по всем покорившимся городам начальников, чтобы побежденные не подверглись какой-либо обиде при недавно наступившем мире.[453] На самом деле многие города отдавались на разграбление римским солдатам (Пидна, Синтика, Эгиний, Атассы и другие).[454] Невиданные богатства из царских сокровищ и много другой награбленной добычи было: послано в Рим. Среди этой добычи много статуй, картин, тканей, слоновой кости, медной, серебряной и золотой посуды.[455] Только одних денег римляне вывезли 120 миллионов сестерций. Ливий считает эту сумму даже преуменьшенной.[456] Плутарх указывает, что во время триумфа Эмилия Павла тот в течение трех дней сдавал в казну захваченные богатства. Первого дня едва хватило, чтобы на 250 колесницах провезти перед народом захваченные на войне статуи, картины и колоссальные [275] изваяния, представлявшие поразительное зрелище. На следующий день на множестве телег провезли наиболее отличающиеся великолепием и драгоценностью македонское оружие и доспехи... За телегами следовали 3 тыс. чел., несших серебряную монету в 750 сосудах, из которых каждый вмещал серебро весом на три таланта и покоился на плечах четырех человек. Другие носильщики несли серебряные кратеры, рога, фиалы и чаши, искусно выставленные на показ и поразительные по своей величине и массивности чеканных украшений. На третий день рано утром выступили трубачи; они играли не походные и не торжественные марши, но боевые мотивы, которыми римляне ободряют себя во время битвы. Далее шли люди с сосудами, полными золотой монеты, весом в три таланта каждый, подобно сосудам с серебром. Всех сосудов насчитывалось семьдесят семь. За ними несли священную чашу весом в десять талантов, из золота, украшенную драгоценными камнями, сделанную по специальному заказу Эмилия, а также царские сосуды македонского дома и прочие золотые, употреблявшиеся на пирах Персея. Далее следовала его колесница с доспехами и царской диадемой. Недалеко от колесницы шли дети македонского царя и он сам в черной одежде.[457]