А потом я сделала худшее из возможного.

Я расплакалась.

Через пелену я видела, как расширились его глаза, его удивление идеально отражало мое собственное. Его тело расслабилось, и он гладил меня по волосам.

— Эй, эй. Ты в порядке?

Я кивнула, горящее лицо все портило. Я сделала отвратительный вдох, пытаясь произнести хоть слово.

Он не паниковал, просто целовал меня в висок и удерживал голову, пока я задыхалась и всхлипывала. Слезы стихли, и моя сжатая челюсть расслабилась.

— Боже, прости. — Я вытерла свои щеки, уверенна, они был кроваво красными. — Я не расстроена, честно.

— Просто слишком много эмоций?

— Даже не слишком много. Просто… много. Больше, чем я чувствовала все эти годы. Думаю, возможно, просто я переполнена.

Из его горла послышался легкий звук, крошечный смешок, и он сжал меня крепче.

— Давай, тогда поплачь.

— Уже все, спасибо.

Тогда он отстранился назад и поцеловал меня в губы, вероятно, пробуя на вкус мои слезы. Его шея была теплой и пахла моим мылом, когда я легла на нее щекой и перевела дыхания.

— У нас целый день впереди, чтобы заняться тем, для чего мы сюда пришли, — промурлыкал он. — Если тебе нужно отдохнуть.

— Я просто хочу полежать здесь с минутку.

Он гладил меня по волосам, убирая их с лица.

— Хорошо.

Через минуту мой голос нарушил успокаивающую тишину, слова вылетели без намерения.

— В последний раз я плакала, когда получила твое письмо. Которое ты дал мне, после моего промаха с письмом тебе.

Его рука замерла.

— Из-за того, что я отчитал тебя?

— О, нет. Нет, нет, нет. — Я отстранилась, чтобы посмотреть своими определенно раскрасневшимися глазами в его глаза. — Нет, я плакала, потому что я почувствовала такое облегчение… — О, черт, разве я хочу все это рассказывать?

— Облегчение от чего…?

Я сделала глубокий вдох.

— Потому что после того, как я отдала тебе, то письмо, я испугалась. В ту секунду, когда я отдала его тебе, я поняла, что, по сути, дала тебе оружие, которое ты можешь использовать против меня. И мне вдруг стало так страшно, что все твои слова в письмах могли оказаться неправдой.

— О.

— Прости. Ненужно было мне говорить об этом. Боже, это так не романтично.

— Все нормально. Это правильно, быть напуганным в такой ситуации.

Мои напряженные мышцы немного размякли.

— Потом, когда ты мне вернул это письмо, мне стало…, мне стало так легко, как никогда. Оно словно было самой ценной вещью для меня, и я могла потерять ее, я корила себя за это…, а потом мне вернули ее, словно, в троекратном размере.

— Так же было и у меня с момента моего освобождения. Словно у нас было все, пока я был в тюрьме, потом я все испортил, и думал, что потерял все это навсегда.

— Не считая того, что мы сейчас здесь, — сказала я, переплетая наши пальцы. — В моей кровати.

— Мне хочется пообещать тебе, что я никогда больше не заставлю тебя плакать…, но не знаю, может ли кто-то давать такие обещания человеку, с которым он так связан.

Я представила его лицо во время нашей последней встречи в Казинсе, в тот момент после того, как сказала ему, что не смогу видеться с ним на свободе. Как он отвернулся, казалось, почти сам готовый расплакаться. У меня тоже была такая власть.

— Наверно, мы только можем пообещать, что попытаемся. — Но в душе, как бы эгоистично это не было, я была в восторге и польщена тем, что могла владеть такой властью. Ошарашена тем, что могла вызвать столько чувств в мужчине, к которому испытывала столько чувств в ответ.

Его челюсть покалывала мою ладонь. Я держала его лицо и глубоко целовала, сначала с благодарностью, затем с необходимостью. Я чувствовала ответную реакцию в его голоде, в жаре нарастающим между нами.

Он переплел свою ногу с моей ногой, а его член стал жестким, прижимаясь к изгибу моего внутреннего бедра. Мое тело отозвалось, возбуждением и разгоревшимся огнем в животе. Он позволял мне исследовать себя руками, пока мы целовались. От мягких, растрепанных волос на затылке, к мышцам, что обхватывали его плечи, к плоскостям его груди, покрытой редкими волосками. Весь его торс напрягся, когда я потерла крошечный, тугой сосок, и его реакция заворожила меня. В следующий момент я погладила его твердый живот и заставила его ерзать бедрами. Я чувствовала удивительную взаимосвязь с его телом. Должно быть, он не чувствовал всего этого, пока был заперт, отбросив сексуальное удовольствия в безрадостных, необходимых скрытых действиях. Со мной было то же самое, столь же долго… только мое сексуальная ссылка была своего рода спячкой, а не заточением. Как замечательно осознавать, что импульсы и влечение все еще здесь, ожидают нас, неповрежденные пренебрежением. Возможно, даже усиленные им.

Я обхватила его бедра, запоминая каждую беспокойно подрагивающую мышцу и намек на твердые кости под ними. В ответ он только удерживал мою голову, и, казалось, не меньше меня наслаждался моим исследованием. Когда я обвернула пальцами его плоть, он застонал у моих губ, напрягая тело протяжной волной.

Этот мужчина хочет тебя, подумала я, когда нежная кожа скользила по жесткой плоти, когда его возбуждение намочило мою ладошку. Он жаждал меня, как жаждут зависимые люди. Мысль об этом пленила, как и неоспоримая взаимность.

— Я хочу тебя, — прошептала я у его губ.

— Ты готова для меня? — Он не стал ждать ответа, а вместо это скользнул рукой между нашими сцепленными ногами. Кончики его согнутых пальцев наткнулись на мою влажность, и мы вместе затаили дыхание.

Я позволила ему нащупать презервативы на прикроватном столике. Он захватил власть, облачившись в мгновение, его бедра раздвинули мои, когда он расположился надо мной. Мир замедлился, когда он схватил себя, его нетерпение внезапно исчезло. Своей коронкой скользил вдоль моих губ, снова и снова, его темные глаза были пьяны. Я брыкалась каждый раз, когда он касался моего клитора, ласки слишком туго связывали меня, и я ухватилась за его руки, готовая умолять.

Но мне не пришлось. Он наградил меня своей головкой, только первый кусочек проникновения. Мои ногти вонзились в его плечи.

— Больше? — спросил он.

— Да. Полностью.

Он удовлетворил мое желание, толкаясь глубже, глубже, так глубоко, что наши бедра встретились, и он остановился, ладонями обхватив с двух сторон мои ребра. Его возбуждение, сжимаемое моим возбуждением. Самая идеальна разработка. Единственное самовыражение, для которого были созданы наши тела, казалось в тот момент.

Мой взгляд поднялся по его животу и груди к лицу, и его рот изогнулся в забавной легкой улыбке. Он высвободил руку, чтобы откинуть мои волосы со лба, затем большой палец медленно проследил мою бровь, щеку, губы. Он снова убрал руку к моему боку.

Толстый, жесткий жар внутри меня отступил, затем снова пустился в бой. Сначала медленными мазками, темп нарастал, а его дыхание становилось брюзжанием. Я жадно встречала его толчок за толчком своими бедрами. Динамика становилась безумней, когда он спешил дать мне то, что я требовала, и я подавалась ему навстречу в небрежном ритме, но от этого более идеальном.

— Хочешь быть сверху? — спросил он.

Я немного протрезвела.

— Я не очень хороша в этом.

— Я хочу увидеть тебя.

Я кивнула. Для этого мужчины все, что угодно.

Он забрал все, свой вес и тень, ложась на спину. Его член был таким идеально неприличным, нависая над его животом и сияя в дневном свете. Бесстыдным. Мне захотелось тоже это почувствовать — гордость и наготу при свете солнца.

Я оседлала его, и он выгнулся, помогая мне скользнуть на место. Мне пришлось закрыть глаза на мгновение, его выражение лица было таким напряженным. От его голоса я снова открыла их.

— Позволь мне дать тебе все, что тебе нужно.

Я растаяла. Эта поза была не только для его созерцания. Он предлагал, чтобы я воспользовалась им, получила удовольствие от него. Раньше я была в этой позе с мужчинами, но они всегда углублялись в меня очень… лениво. Желая эту позицию только ради шоу, чтобы ничего не делать. Но не Эрик. Его тело было таким же неумолимым, как и когда было надо мной, напряженное и готовое к схватке. Его сильные руки удерживали мои бедра, его темные глаза ждали.