Все как-то неуверенно и растерянно в разнобой ответили мне. Я уже совсем собиралась спросить, что случилось, но тут весело подкатил автобус. Часть собравшихся, как всегда погрузилась в него, оставшаяся часть (надо сказать более многочисленная), как-то сразу стала расходиться по домам. Автобус все так же весело и стремительно умчался. Он эхом оставлял, как всегда, за собой угрожающий скрежет, заваливаясь на крутых поворотах горного серпантина. А на остановке остались только я, остолбеневшая от того, что все-таки получилось поздороваться с кучей незнакомых людей, женщина с выбеленным хвостом и ещё одна, очевидно её ровесница, хотя тоже довольно неопределенного возраста. Вторая отставшая от толпы аштараканка тоже была в очень похожих трикотажных бриджах, только вместо хвоста у неё на голове была короткая аккуратная стрижка. Говорили они то на своем языке, то переходили на русский. Несколько раз я слышала разговоры местных, и всегда поражалась этой особенности: они почти всегда, даже разговаривая между собой, чередовали фразы на двух языках. Впрочем, может, языков было и больше, я-то разбирала только знакомые слова. Но смысл, как ни странно, был понятен.

- Ануш, - обратилась короткостриженная к «хвосту», и я чуть не подпрыгнула. Так вот, оказывается, кого я сразу выделила из толпы – это легендарная, все знающая Ануш, о которой мне накануне говорили Лия и Джен. – А ночью ничего не было слышно?

Затем последовала фраза, мне совершенно непонятная.

- Ов карох ер мтацел!

- Ес шат зармацац ем, - расстроено проговорила Ануш, словно разговаривала сама с собой. – Сроду у нас собак со дворов не сводили. Если бы кто чужой был, так Мухтар бы шум поднял.

- Может, приманили, чем вкусным? Молодой был, дурной. Да и добрый, надо сказать….

Тут до меня дошло, что они говорят о Мухтаре. Я посмотрела на двор напротив остановки. Точно. Пса нигде не было видно. И его веселого лая, к которому привыкла вся деревня, приходящая на остановку, слышно тоже не было. Женщины покачали головами, развернулись и собрались расходиться. Очевидно, по домам, потому что, куда же ещё здесь расходиться? Я собрала силу воли в свой условный, но от этого не менее железный кулак и отчаянно крикнула:

- Ануш, а что случилось с Мухтаром?!

Видимо, что-то в моем крике было настолько несоизмеримо моменту отчаянно, что обе женщины посмотрели на меня с удивлением. Та, которая была Ануш, мягко и доброжелательно сказала:

- Со двора свели.

И опять что-то прибавила на своем языке. Может, по привычке перевела тут же фразу, а может и выругалась на местном диалекте.

- Ануш, - уже обнаглела я, - а кто свел?

- Да кто ж его знает?! Ворканов индз е хайтни, чужих у нас не бывает, а местные никогда так не поступят.

Тут мне подумалось, что я-то, наверное, на этот момент времени в деревне единственная не местная, и испугалась, что на меня может пасть подозрение. Угонщицей чужих собак мне казаться в людских глазах совсем не хотелось, поэтому я решила тут же оправдаться, не отходя от кассы:

- Так, а кому нужен пес-то чужой? Это же не ведро, не кастрюля. Как его в хозяйстве приспособить?

- Вот и мы не понимаем. – Пожала плечами Ануш. Скорее всего, она не склонна была подозревать меня в причастности к похищению Мухтара. – А только цепь порвана.

- Может, кстати и сам сбежал. – Добавила ее собеседница, - Ов гити? Молодой, дурной, кровь взыграла. Набегается, прибежит.

И женщины, тяжело вздыхая, пошли прочь от остановки. Их словно придавливала к земле одна только возможность факта воровства в такой знакомой и безопасной деревне. Пусть это и был молодой и глупый кобель, который, возможно, сам сорвался с цепи.

Я немного посмотрела им вслед, и зачем-то пошла за ними на некотором расстоянии. Через несколько домов они шумно попрощались, вторая женщина зашла за ярко-зеленую свежее покрашенную кованую калитку, Ануш пошла дальше, а я, как привязанная на веревочке, отправилась вслед за ней. Чем-то притягивала меня эта женщина, и то, что я слышала про неё, и сам её облик, и то, как она говорила, мешая русские слова с местным наречием. Меня тянуло к ней все. Набравшись смелости, я крикнула «Ануш!», совсем тихо, словно полушепотом и для себя, но она услышала. Остановилась, повернулась ко мне, почему-то совсем не удивившись, и внимательно посмотрела мне в глаза.

- Я хотела, извините, - невнятно бормотала я, на ходу пытаясь придумать, что же именно я хотела. – Я подруга подруги Джен, вы же знаете Джен, я гощу у ее подруги…. Меня Лизой зовут.

Ануш кивнула, не сводя с меня внимательного темного взгляда:

- Ты не зря здесь гостишь, верно?

Она подождала ответа ещё немного, но на меня как раз напал неподходящий ступор, и я не могла произнести ни слова, как ни старалась. Она вдруг расхохоталась:

- Заходи ко мне, поболтаем. Только, когда будешь в настроении.

И сказала адрес, который я сразу же запомнила. Затем Ануш пошла дальше, а я, сгорая от стыда за свой дебильный вид (мне не хватало только разжеванных конфет, текущих изо рта), постояла ещё немного и пошла. За хлебом. Впрочем, как и собиралась.

В деревенском магазине отвлекающих моментов было мало. Так что ничего не мешало погрузиться в раздумья, пока я покупала хлеб у такой же волоокой, как и все коренное население Аштарака, продавщицы, привели меня к пониманию странной и пугающей связи между ликом в моем ночном окне и исчезновением Мухтара. Осознание было прерывистым и нечетким, но что-то в этом было, так казалось мне.

И ещё, как бы мне не хотелось это осознавать, но, по всей видимости, странные дела начали твориться в деревне с момента моего приезда. Вернее, с той самой ночи в Аштараке, когда с вершины горы на деревню докатился звук охотничьего рога. Хотя надеялась, что это случайное совпадение. Я думала об этом столь усиленно, что так ни разу и не села за работу, и не заметила даже, как день перевалил за полдень, а затем устремился к сумеркам. Только наполовину съеденная мной буханка свежего хлеба говорила о быстротечности времени.

Своими мыслями я поделилась с Лией, когда она вернулась вечерним автобусом из города.

- Наверное, ты выдумываешь всякие глупости, - сказала она, но я поняла, что Лия все-таки задумалась. – С чего бы в честь твоего приезда местным мифическим существам трубить в охотничий рог и уводить псов со двора?

- А ещё – заглядывать по ночам в мои окна, - наябедничала я.

- Это вообще уже глупость. Тебе явно показалось со страху. Ливень был сильный, это правда. И шумный.

Похоже, что опять собирался дождь, небо, видимое в проеме окна, опять набухло тучами и грозовыми предчувствиями. Мы сидели на диване, закутавшись все в те же неизменные оранжевые пледы. Двигаться совсем не хотелось. Сырость, ощущавшаяся во всем доме ещё с ночи, так и не ушла, несмотря на топившуюся с утра печку. Я лично весь день приглядывала, чтобы огонь не погас, время от времени подбрасывая в неё пару-тройку небольших поленьев. К зябкости, уже имеющейся, прибавлялось ощущение грядущего холодного дождя.

- И пугающий. – Добавила я про ливень минувшей ночи. – Он был мистический, такой, от которого мурашки по коже.

Лия посмотрела на меня строго:

- Не выдумывай. Это был простой ливень. Только сильный, и с ветром. А Мухтара жалко. Если он сорвался с цепи и убежал в горы, его могут съесть шакалы.

- А разве маленький шакал может напасть на большую овчарку?

- Вообще-то, навряд ли, - задумалась Лия. – Хотя если их много….. А шакалы поодиночке и не ходят. Власть толпы. Толпа может съесть кого угодно. А ещё….

Она вспомнила что-то.

- Ещё они прекрасно поют, между прочим, - как-то не очень впопад произнесла она.

- Кто поет? – удивилась я. – Шакалы?

- Да. – Ответила Лия. - Икаждый шакал имеет индивидуальный голосовой репертуар.

- Это ты где-то прочитала?

- Я слышала, - коротко ответила Лия.

- Вот ещё и шакалы плюс ко всему, – интерес к жизни просыпался во мне медленно, но верно. Мне уже хотелось быть в курсе событий, которые происходили в деревне. Словно мне было мало моей собственной истории, так захотелось сразу же вляпаться в чужую. Или….