— Эй, парень, берегись! — раздался рев Келли.

Трактор прошел в каких-нибудь сантиметрах от Филли.

Он вовремя увернулся, но его с ног до головы закидало комьями глины. Джо бросился к брату:

— Все в порядке, Филли? Ты цел?

— Он нарочно хотел подловить меня, паршивый конокрад. Но не тут-то было!

— Значит, ничего страшного, мистер? Надеюсь, вы останетесь в живых.

— Безусловно, мистер. Не очень-то я испугался этого старого шакала. А теперь вперед! Сейчас мы ему покажем, как работают настоящие мужчины! — Он стряхнул глину с куртки, помотал головой, поддернул штаны. — Хотел бы ты сейчас поменяться, Джо?

— С кем поменяться?

— С этими несчастными грамотеями. — Он ткнул большим пальцем в направлении школы.

— Ну уж извините, — ответил Джо. — Только не я.

— Мне это тоже не по душе, мистер… Встретимся в баре. — Он важно удалился, но руки держал так, словно они были какими-то хрупкими, не принадлежащими ему предметами.

В полдень они прервали работу, чтобы перекусить. К этому времени солнце совсем расхрабрилось и висело высоко в небе, но толку от него, как и раньше, почти не было. Трактор замолчал, и на время установилась застенчивая тишина, потом она стала естественной и размягченной, зачирикали воробьи. Чайки, мешая друг другу, заглатывали червей на свежевскопанных полосах, и от легкого дуновения ветра шевелились ветки высоких деревьев. Келли ел и одновременно чинил что-то в картофелекопалке. На противоположном конце поля два работника развалились на мешках и перебрасывались короткими фразами. Джо и Филли сидели на перевернутых ведрах. На обед они съели по половине ячменной лепешки из пресного домашнего теста. Лепешка была разрезана на два толстых куска, между ними тоненькой пленкой расплылось масло. Лепешку они запили глотком холодного чая из бутылки. После обеда Джо выбросил крошки чайкам, собрал газету, в которую была завернута лепешка, выплеснул остатки чая, а бутылку и бумагу положил в карман куртки. Затем встал и потянулся.

— Что-то спину начинает ломить, — сказал он.

Филли продолжал сидеть, локти он упер в колени и внимательно рассматривал свои ладони.

— Потрескались? — спросил Джо.

— Что?

— Ладони, говорю, сильно болят?

— Да нет, ерунда, — ответил Филли, — кожа-то у меня дубленая. Вся штука в глине. Забивается в каждую трещину, да еще под ногти залезает. — Он выставил руки вперед. — Смотри-ка, — удивился он, — дрожат.

— Так всегда бывает, — успокоил Джо. — Пройдет… Стой! Слышишь?

— Что?

— В школе большая перемена. Небось на площадке в футбол гоняют.

Сквозь вздохи ветра издалека доносился радостный ребячий визг. Братья напряженно вслушивались, подняв головы, задумавшись каждый о своем.

— Завтра мы получим по заслугам, — сказал Джо. — Шесть ударов по каждой руке.

— Теперь уж я точно решил, — сказал Филли. — Кинжал — и баста.

— Да мама, может, вообще ничего нам не даст. Все зависит от того, сколько ей самой нужно.

— Она же сказала, что даст. Она обещала. А ты так ничего и не придумал?

— Думаю.

Неожиданно взревел трактор, и все другие звуки исчезли.

— Ну что же, мистер, идемте, — вздохнул старший. — Еще целых четыре часа. Седлайте свою лошадку.

— Иду, иду! — отозвался Филли. Голос его звенел от возбуждения.

Солнце не оправдало надежд. Оно все так же высоко стояло в небе и заливало равнину светом, но отогреть землю не могло. Постепенно оно стало клониться к западу, увлажнившаяся раньше почва снова заблестела, на возвышенностях появилась белая изморозь, хотя до вечера было далеко. Теперь братья работали, как два автомата, мозг отключился и покорно подчинился телу. Они уже не распрямлялись, и в мире существовали только их ноги, жесткая глина, картошка, их руки, ведра и мешки. Уши им подсказывали, где сейчас находится трактор: на том конце поля, поворачивает или приближается. Их мускулы уже приспособились, и если движения ребят повторялись по кругу, их кисти, руки, ноги, плечи словно плыли по воздуху, лишенные силы тяжести. Но стоило конечностям переключиться на какую-то другую работу: отбросить кусок стекла к изгороди, быстро шагнуть в сторону, уклоняясь от трактора, — и тела мальчишек пронизывала боль, перед глазами начинали качаться деревья, а изгородь вырастала до неба.

Дайси О’Доннел, возвращавшийся из школы домой, окликнул их с дороги:

— Эй! Джо! Филли!

Они не услышали. Он подождал, пока трактор отъедет подальше, и снова закричал:

— Эге-гей! Филли! Филли! Джо!

— Привет! — крикнул Джо.

— Завтра вам здорово влетит, будьте уверены. Он узнал, где вы промышляете. И сказал, что завтра с вас три шкуры спустит. Так что попались, голубчики, не отвертитесь. Караул! Спасайся, кто может! Провалиться мне на этом месте, не вру!

— Проваливай! — крикнул Джо в ответ.

— И он собирается настучать на вас директору, тогда вашего старика оштрафуют. Вы разорены! Уничтожены! Караул!

— Не всадить ли в него пулю, мистер? — спросил Джо у Филли.

Филли не ответил. Он чувствовал, что вот-вот упадет, и страшно боялся лишь одного — упасть перед трактором, потому что теперь стрельба выхлопа слилась для него в сплошной, единый звук, прочно засевший в голове, и Филли уже не мог определить на слух, рядом трактор или где-то далеко. Казалось, «тра-та-та» раздается прямо под черепной коробкой, гремит в висках, бьется под глазными яблоками.

— А ну-ка чеши отсюда, О’Доннел! — заорал Джо. — Надоел до смерти! Катись!

О’Доннел еще позубоскалил о том, какой прием их ожидает завтра, но потом понял: от двух согнутых спин ответа все равно не дождешься, и убрался домой.

Когда были вскрыты последние две полосы, небо уже покрылось сумеречной пеленой. Братья и работники продолжали делать свое дело, пока не встретились на середине поля. Теперь все оно было коричневое, плоское, а по краям, обрамляя его, стояли наполненные мешки. Келли был доволен, он отцепил картофелекопалку и пристегнул прицеп. «Объявляется посадка!» — крикнул он: мы тоже умеем пошутить.

На обратном пути работники, кажется впервые за весь день, скинули с себя дрему. Они стояли в прицепе за спиной Келли — утром там стояли мальчишки — и смотрели вперед, на дорогу. Они болтали, громко смеялись — обсуждали предстоящие вечером танцы. Когда по пути встречались знакомые, они кричали и бурно жестикулировали. На развилке они начали бороться, и Келли даже сказал им, чтобы вели себя поосторожней, а то недолго и вывалиться. Но видно было, что он не сердится.

Джо сидел на полу; он вытянул перед собой ноги и оперся спиной о борт прицепа. На коленях у него покоилась голова лежавшего рядом Филли. Над ним простиралось небо — серое, безмолвное, загадочное. Тепло, исходящее от тела Джо, убаюкивало Филли. Ему хотелось, чтобы дорога домой длилась как можно дольше, чтобы шум мотора как можно дольше успокаивал его уставший мозг. Он знал: прекратись сейчас это покачивание, исчезни этот звук, боль во всем теле станет невыносимой.

— Сейчас приедем, — тихо сказал Джо. — Ты спишь?

Филли не ответил.

— Эй, мистер! Вы что, спите?

— Нет.

Темнота подкралась незаметно, и, когда исчез последний светлый лучик, сразу дал знать о себе холод. Два желтых светляка — фары трактора — пронизывали морозный воздух.

— Филли! Вы проснулись, мистер?

— Что?

— Знаешь, — медленно произнес Джо, — я все думал, думал и вроде, наконец, решил.

Один из работников вдруг запел:

— «Если б стал я дроздом, я бы пел и свистел, за любовью своей на край света летел».

Со второй строчки его товарищ подхватил песню. Их громкие голоса разорвали тишину неподвижных сумерек.

— Сказать, что я куплю? — спросил Джо, чуть повысив голос. — Конечно, если вам мама что-нибудь даст. Эй, мистер! Мистер Филли! Вы меня слышите? Так вот, я себе тогда куплю красные шелковые носки.