– Да, конечно. Посмотри на мою семью. Все мои дети давно уже работают, а у меня побольше денег, чем у тебя.

– Но, ведь, Эмелина и Текла еще учатся?

– Пора бы им покончить, наконец, с учением. На что оно им? Они и так достаточно знают. Я давно уже взял из школы Герберта и Анну и пристроил их к хорошему делу. Оба отлично теперь зарабатывают. Они не лодырничают, не скандалят, сами за себя постоят, в обиду не дадутся. Пристрой своих детей к делу, пока ты еще жив. Если ты оставишь им наследство, они только растратят его. Они станут всюду рыскать и непременно впутаются в какую-нибудь некрасивую историю.

Карл беспомощно посмотрел на своего двоюродного брата, все его лицо дергалось от волнения.

– Что же мне делать? – спросил он с тревогою в голосе. – Не можешь-ли ты мне помочь, Вилльям?

– Пожалуй, можно попробовать, – сказал Вилльям польщенный тем, что Карл обращается к нему за содействием. – Тут рядом помещается заведение Исаака Росенталя. У него работает много девушек. Можно было бы пристроить твоих туда. Тебе бы надо переехать жить в наши края.

Мысль о переезде казалась прямо-таки ужасной для Карла. Ему был очень дорог маленький желтый дом в Бруклине. Неужели ему придется расстаться с своим двориком и с садиком, на устройство которого он положил там много сил и труда. Но Вилльям настойчиво стоял на своем, доказывая всю целесообразность предложенного их проекта. Разговор длился целый час и когда Карл, наконец, собрался идти домой он вполне примирился с предложением своего двоюродного брата и согласился на переезд. Он уже не мог спокойно проводить день за днем в своем маленьком домике, неизвестная будущность, страх перед ним, тревога о детях навсегда сделали невозможным прежнее мирное, безмятежное существование. Самоуверенный тон Вилльяма сильно подействовал на Карла и он ухватился за его предложение, как утопающий за брошенный ему крепкий, надежный канат. Карл находился в состоянии полного отчаяния и ему необходима была поддержка сильного человека в этот мучительно-тяжелый для него момент. Закупив в городе все необходимое, он торопливо направился домой с Теклой. Он не шел, а бежал домой, видимо, стремясь поскорее уйти от грозящей ему в городе опасности.

Расставанье с желтеньким домиком и переезд на городскую квартиру тяжело отразились на Карле. Катрина гораздо спокойнее отнеслась ко всем этим переменам, чем её муж. Ей было совершенно безразлично, где бы ни жить, лишь бы только не разлучаться с Карлом, без которого жизнь потеряла бы в её глазах всю свою прелесть. При виде фургонов, наполненных вещами из желтенького дома, у Карла сжалось сердце. Он почувствовал, что почва уходит у него из под ног. Расставшись с насиженным гнездом, он впервые заметил, как Катрина и он успели сильно состариться за все эти годы и понял, как они оба стали беспомощны теперь. Сердце его болезненно ныло, предчувствуя что то недоброе.

Глава XII

Прошло целых пять месяцев с того дня, когда Эмелина и Текла впервые явились на работу в заведение Исаака Росенталя. Они целыми днями сидели, не разгибая спины, и прилежно завивали перья вместе со своими товарками. К шести часам, когда кончалась работа, они были уже совершенно измучены и разбиты, в пальцах делалась судорога, а спина нестерпимо ныла. Вскоре Эмелина стала замечать, что руки её грубеют и становятся красными. Она пришла в ужас и принимала все доступные ей меры, чтобы сберечь свои руки, мыла их теплой водой, смазывала вазелином, но, увы, ничего решительно не помогало. Эмелина внутренне негодовала на те условия при которых ей приходилось работать, но по прежнему молчала и никому не высказывала своего неудовольствия.

– Как бы я хотела больше никогда не возвращаться в эту отвратительную, грязную дыру, – сказала она как то Текле, на возвратном пути из мастерской.

– Как я была бы рада за тебя, – сочувственно ответила ей Текла. – Отчего ты не попробуешь обратиться к Альтману и не попросишь его взят тебя с себе на службу? Алиса теперь получила у него место кассирши. Может быть, она согласится похлопотать за тебя.

– Ну, нет, спасибо. У Альтмана немногим лучше, чем у нас, не стоит и проситься к нему, – мрачно ответила Эмелина. – Не понимаю, отчего это я должна всю свою жизнь работать не разгибая спины, без всяких надежд на лучшее будущее. Нет, довольно с меня, все сделаю, чтобы выбиться в люди.

Текла всю свою жизнь преклонялась перед честолюбивыми стремлениями сестры. Услышав последние слова Эмелины, она посмотрела на нее с выражением восторженного удивления на своем беззаботном личике.

– Что же ты хочешь сделать? – спросила она.

– Поступлю в школу Джудсона и научусь, как следует, шитью и кройке. Они научат меня там всему, что надо, и сделают из меня человека.

Вдали раздавались веселые детские крики, и Текла невольно обернулась в их сторону. Она не могла равнодушно слышать людской говор, видеть свободно разгуливающих и видимо счастливых людей, ее так и тянуло присоединиться к них. Но вспомнив, что мать не управится без неё по хозяйству и ждет её возвращения с минуты на минуту, она рассталась на углу с Эмелиною и торопливо направилась домой.

До ужина оставалось еще много времени. Эмелина обошла кругом весь сквер, изредка поглядывая на обрамлявшие его старинные, красивые, чопорные дома, и дойдя до арки пристально уставилась на расстилавшуюся перед нею Пятую улицу, которая так и влекла ее к себе своим богатством и роскошью. Затем она медленно пошла назад и остановилась перед зданием школы Джудсона и невольно задумалась, соображая, чему ее смогут обучить здесь.

Текла прошла на Томкинс-стрит и и вскоре завернула в подъезд, третий от угла. Карл нанимал квартиру из пяти комнат в двухэтажном деревянном доме. Под квартирою Фишера помещался башмачный магазин. Одна комната выходила на улицу и из окон видна была церковь. На подоконниках стояли герани.

Войдя в комнату, Текла тотчас же вытащила из кармана четыре кредитки и отдала их отцу. Карл с грустью взял их у нее. Он жестоко страдал за дочерей, ему невыразимо больно было видеть, как много они принуждены работать. Вилльям неоднократно пробовал настоять на том, чтобы он отбирал у дочерей весь их заработок.

– Нельзя оставлять им на руки деньги, – говорил он, – помяни мое слово, сейчас же начнут транжирить. Отбирай у них все до последнего цента, сам потом сне спасибо скажешь.

Но такие крутые меры были не по душе Карлу. Он не последовал совету своего двоюродного брата и брал у дочерей только то, что они сами находили возможным уделять ему из своего заработка. Карл ни цента не тратил из этих денег и копил их про черный день для Эмелины и Теклы.

– Я заработала целых четыре доллара шестьдесят центов за эту неделю, – радостно сообщила родителям Текла, очень довольная тем, что может дать отцу так много денег, – а Эмелина получила что то около шести долларов. – Она отлично сознавала превосходство сестры и очень ею гордилась. Она принялась гладить вместо матери, затем, покончив с этим делом, отодвинула в сторонку подставку с утюгом, поставила на место гладильную доску, выдвинула стол на середину комнаты и накрыла его скатертью. М-сс Фишер всецело ушла в заботы об обеде и варила своим девочкам овощи.

Как только Эмелина вернулась домой, мать опрометью бросилась подавать ей обедать. – Все готово, Эмми, – приговаривала она, накрывая ей на стол. Эмелина сняла шляпу и положила ее на письменный стол, посмотрелась внимательно в зеркало, поправила прическу и только тогда подошла к обеденному стелу. М-сс Фишер стояла рядом с нею и очень волновалась, пока дочь не уселась за стол и не попробовала поданное ей кушанье. Но на этот раз все обошлось благополучно, Эмелина ни на что не ворчала и её старушка мать, устало и облегченно вздохнув, опустилась на стул у стола.

Тотчас после обеда Эмелина ушла из дому и направилась в школу Джудсона. Она великолепно шила и потому ее тотчас же приняли в один из старших классов. Целый час просидела она в классе, внимательно выслушивая объяснения учительницы. С тех самых пор, как она узнала о существовании громадного социального различия в положении, занимаемом различными людьми, узнала, что она стоит в самом хвосте этой иерархической лестницы, Эмелина была глубоко несчастна и только теперь, сидя в классе за шитьем, почувствовала себя удовлетворенной. Это был первый шаг к намеченной цели, и в душе она стремилась дальше, как можно скорее.