— Здравствуй, Полина… Это Настя… Надеюсь, ты меня вспомнишь… Прошлой осенью мы вместе путешествовали по Средиземному морю… — Зябко обняв плечи ладонями, Полина настороженно присела возле автоответчика и принялась внимательно слушать. — Извини за то, что я тебя побеспокоила… Но тогда ты сама оставила мне свой телефон, и вот я… — Голос взволнованно пресекся. — Мне необходимо с тобой поговорить, это очень важно… Может быть, ты сумеешь мне помочь. — Полина затаила дыхание. — Прошу тебя, — обреченно продолжал голос, — пожалуйста, позвони мне, как только сможешь… Я должна рассказать тебе все… У меня изменился телефон. Запиши, пожалуйста, номер…

Полина лихорадочно схватила ручку и какой-то случайный листок. Конечно, она тотчас вспомнила и это случайное знакомство и задумчивую девушку с васильковыми глазами и роскошной золотистой косой. Кажется, тогда у них вышла размолвка. Но Полина была незлопамятна и давно позабыла ее причину.

Этот неожиданный звонок не на шутку ее взволновал. Судя по голосу, у ее случайной знакомой что-то случилось. И что-то очень серьезное. Иначе, с какой стати она стала бы обращаться к ней? Полина хорошо знала, что для человека, попавшего в беду, журналист становится чем-то вроде исповедника и частного детектива одновременно. Полина была журналисткой азартной, она испытывала прямо-таки наслаждение, когда по ходу ее журналисткой работы ей приходилось распутывать разного сюда детективные истории.

На часах была половина второго ночи. Нет, звонить Насте прямо сейчас, пожалуй, не стоит. Ведь у нее, помнится, был маленький ребенок. Нужно подождать до завтра. Возможно, ей даже придется не пойти в редакцию. Тем более, что завтра Полину там не особенно ждали. Если дело окажется и впрямь таким серьезным, она вынуждена будет отменить и запланированные на следующий день неотложные встречи и дела. Но это все мелочи. Какое-то чувство подсказывало Полине, что ее ожидает нечто необыкновенное. И даже, может быть, реальная возможность написать долгожданный бронебойный материал. Хотя сейчас и непонятно, как это может сочетаться: тихая скромница Настя и шумный, скандальный материал.

Полина долго не могла уснуть. Беспокойно ворочаясь в своей одинокой постели, она впервые за всю неделю не подумала с сожалением о том, что рядом с ней нет мужественного и нежного красавца Виктора. Позабыла свою обиду на мать. Даже неотвязный квартирный вопрос на время оставил ее в покое. Черт побери, рано или поздно у нее непременно будет собственный дом! Она добьется своего, чего бы ей это ни стоило. Даже если придется связать себя на время с каким-нибудь сомнительным миллионером. Сумрачно взиравший на нее с книжной полки Гансик саркастически скалил зубы…

Назавтра, около полудня, Полина была на станции метро «Измайловский парк» и, следуя указаниям Насти, отправилась разыскивать ее новое жилище.

Они созвонились рано утром. Полина едва узнала голос своей случайной подруги. Явственно прозвучавшие в нем обреченные интонации подстегнули ее ехать немедленно. На всякий случай бросив в сумочку диктофон, она наскоро перекусила и выбежала из дома.

Место, где жила теперь Настя, было Полине отдаленно знакомо. Несколько лет назад вместе со своими бесшабашными друзьями-художниками она по выходным часами торчала в аллеях старинного парка, где тогда устраивались шумные вернисажи с распродажей. И хоть продать ей удалось очень немного, Полина всегда с улыбкой вспоминала это веселое беззаботное время. Господи, сколько же всего пережила она за свою недолгую жизнь! Чем только не занималась, пока наконец не обрела себя в журналистике. Занятия живописью, балетная школа, безудержные ночные гонки на мотоциклах и свирепые «рок-металлические» тусовки, бесконечные игры в любовь и мучительные аборты… Единственное, чего у нее до сих пор не было — это нормальной человеческой жизни, с тихим семейным счастьем и трогательными женскими заботами. И, думая об этом по дороге, Полина невольно завидовала Насте, которой выпала радость настоящего женского счастья.

Пройдя через парк, мимо угрюмого могучего собора с сумрачными куполами, Полина одолела небольшой мостик и почти без труда отыскала среди провинциально-мирного микрорайона заурядную пятиэтажку из серого кирпича. Пожалуй, она и сама не отказалась бы жить в ней. Место было тихое. Воздух на удивление чистый. Рядом живописный парк и пруд. Что еще нужно человеку для счастья?..

Открыла ей незнакомая женщина в измятом летнем платье. Бледная. С безжизненно потухшими глазами. Короткие золотистые кудри взбудораженно всклокочены. К ногам ее пришиблено жался и тонко скулил серый карликовый пудель. В первое мгновение Полина даже подумала, что это Настина мама. Но, приглядевшись, едва не ахнула от изумления! Еще большее изумление ожидало ее в квартире, куда девушка осторожно вошла вслед за похожей на тень безмолвной хозяйкой. Увиденное так поразило ее, что Полина поспешила присесть, хотя отнюдь не была слабонервной.

В доме царил чудовищный, неописуемый разгром. (Как в Кремле после нашествия французов, — подумала Полина.) И начинался он прямо от порога. Мебель опрокинута и переломана. С покосившегося карниза свисают лохмотья изодранных портьер. Новенькие кремовые обои не то заляпаны краской, не то изъедены кислотой. Телевизор разбит вдребезги чем-то тяжелым. Поверженный замертво холодильник с отбитой дверцей истекает жидкостью. Под ногами сплошное хрустящее месиво битого стекла, клочья истерзанной одежды, обломки домашних вещей и светильников, обрывки фотографий, сваленные в кучу разодранные книги, мертвые детские игрушки. И все — в каких-то грязных вонючих пятнах, перемешанное, униженное, попранное…

— Господи… — только и смогла чуть выдохнуть Полина.

Настя безмолвно замерла у двери комнаты. В ее потухших глазах не было ни удивления, ни слез. Лишь бездонная пропасть отчаяния.

Машинально подняв с пола раздавленного грязным башмаком милого плюшевого мишку, Полина невольно поднесла его к груди и едва не задохнулась от внезапно нахлынувших на нее ужаса, сострадания и боли.

— Ты… Ты звонила в милицию?! — потрясенная, глухо спросила она.

Вместо ответа Настя нервно запрокинула голову и начала медленно сползать по стене, зябко вздрагивая, не то от истерического смеха, не то от сдерживаемых рыданий.

Полина еле успела ее поддержать. При этом до крови рассекла себе руку обо что-то острое, но не обратила на случайную рану внимания.

Как Полина и опасалась, у Насти началась истерика. Несомненно это была запоздалая реакция на пережитое потрясение. Беспомощно скорчившись у нее в объятиях, Настя судорожно вздрагивала и жалобно вскрикивала, словно безутешный ребенок. Успокоить ее не было решительно никакой возможности. От волнения у Полины даже затуманились глаза и похолодели руки. Поистине, в этой квартире царил какой-то беспросветный ужас. И бедная Настя была его беззащитной жертвой.

Внезапно спохватившись, Полина, против собственной воли, принялась наотмашь хлестать Настю по щекам.

— Твой ребенок!.. Где он?.. Что с ним?.. Его украли?! — исступленно кричала она, почти не надеясь дождаться ответа.

Но тут мучительная Настина истерика неожиданно стала затихать. И на ее бескровном лице вдруг проступило даже какое-то подобие улыбки.

— Слава Богу… — понемногу успокаиваясь, зашептала она Полине, — с дочерью все в порядке, она у соседей…

Но только лишь через полчаса Полине наконец удалось узнать, что же произошло здесь накануне. Заглянув в ванную, где все было так же безжалостно перебито и опрокинуто вверх дном, она схватила полотенце, смочила его холодной водой, льющейся из свернутого крана, и положила Насте на голову. Потом заставила ее проглотить две таблетки тазепама, который всегда имела при себе в сумочке. Прикурила и вставила в дрожащие Настины губы сигарету…

Путаный и немногословный Настин рассказ потряс Полину до глубины души. Похоже, со времени их памятного круиза вся Настина жизнь превратилась в одну цепь бесконечных несчастий. Сначала у нее умерла мать. Затем она развелась с мужем. Потом ее выбросили с работы. Так что в последнее время Настя вынуждена была подрабатывать грошовыми переводами в различных бульварных издательствах. И вот, наконец, вчера…