Однажды, вернувшись домой пораньше, Настя с ужасом обнаружила Зайку в слезах, а на столе — раскрытый первый том «Войны и мира»! Поначалу от неожиданности у нее даже язык отнялся. Но разговорившись с дочерью, Настя убедилась, что девочка действительно сумела невесть каким образом этот том прочитать, и теперь безутешно оплакивала смерть любимого ею князя Андрея! Чтобы утешить ребенка, Настя невольно была вынуждена разрешить Зайке читать дальше и убедиться самой, что ее любимый герой выжил. Как жаль, что подобное чудо не могло произойти с бабушкой! Но, очевидно, благодаря этой книге, девочка перенесла ее смерть удивительно мужественно, и больше не задавала Насте наивных детских вопросов.

Дочь оказалась превосходным конспиратором. При мамочке она делала вид, что самозабвенно читает сказки. Но, оставшись в одиночестве — состояние, в котором девочка, к сожалению, пребывала часто, слишком часто, — неизменно украдкой совершала экскурсии в притягательный мир взрослой литературы. По этой причине Насте пришлось изрядно перетасовать обширную мамину библиотеку, которая в свое время служила и ей таким же запретно притягательным средством к познанию мира. Пришлось спрятать на антресоли некоторые любовные романы, в том числе Золя, Мопассана и, конечно «Любовника леди Чаттерлей». Впрочем, едва ли подобные меры предосторожности способны были надолго остановить Зайку. И Настя решила, что лучше уж она сама рано или поздно «откроет» их дочери с соответствующими объяснениями…

Начало телефонного террора застигло Настю как гром среди ясного неба. За прошедшее после смерти матери время она понемногу успокоилась и втайне лелеяла надежду, что мрачные тучи, невесть почему сгустившиеся вокруг нее за эту зиму, начинают рассеиваться. Но не тут-то было! Вскоре Настя была окончательно убеждена, что в ближайшее время в покое ее не оставят. Но хуже всего было то, что никто не мог сказать ей, сколько все это может продлиться.

Настя стала нервной, подозрительной, замкнутой. Необъяснимое чувство беззащитности перед какой-то зловещей всевидящей силой ни на минуту не оставляло ее. Эта темная сила, казалось, преследовала Настю повсюду. Никогда прежде ей не приходилось настороженно коситься на окружавших ее людей; с опаской оглядываться — не преследует ли ее кто-нибудь на темной улице; не заглядывает ли в окна или, прикрывшись газетой, не изучает ее тайком в вагоне метро… Каждый случайный взгляд, жест, необъяснимая усмешка незнакомого человека вызывали у Насти сердцебиение. А истерический визг тормозов остановившейся неподалеку автомашины или обступившие ее у края платформы подземки угрюмые бритоголовые молодчики в кожаных куртках и вовсе повергали ее в дрожь. Порой Насте начинало казаться, что ее незаметно, но целенаправленно сводят с ума, лишают малейшей воли к сопротивлению, ничего при этом не предпринимая. Преследуют, как преступницу или иностранную шпионку! А ведь так и до палаты номер шесть недалеко…

Но страшнее всего были ночи. Долгие. Бессонные. Одинокие. Малейший звук: будь то рваный хлопок подъездной двери ли тяжелые шаги на лестнице, поскрипывание половиц наверху или шорох ветра в кустах под окном, — выводили ее из равновесия. А теперь еще эти ужасные звонки! Уповать оставалось, пожалуй, только на Бога. И лежа в холодной постели, Настя с замиранием сердечным шептала молитвы.

В ту ночь, едва она успела дрожащей рукой положить трубку и выйти на кухню покурить, как тотчас раздался повторный звонок. Настя в ужасе метнулась к телефону. Несносный аппарат как будто намертво приковывал ее к себе постоянной угрозой разбудить Зайку. Господи, что угодно, только не это!

Затаив дыхание, Настя осторожно сняла трубку и поднесла ее к уху. В ночной тишине слышалось лишь отдаленное потрескивание и глухой волнообразный шум, будто кто-то молчаливо дышал в трубку.

Внезапно, когда Настя уже подняла руку, намереваясь робко нажать на рычаг и накрыть телефон огромной маминой подушкой, в трубке послышался язвительный злобный смешок, и необыкновенно близкий незнакомый мужской голос презрительно бросил:

— Молчишь, стерва?.. Ну, молчи, молчи… Скоро совсем заткнешься!..

И тотчас посыпались короткие гудки отбоя.

Похолодевшая и неподвижная, Настя долго стояла с трубкой в руке, борясь с непосильным головокружением, предшествующим обмороку. Потом кое-как добралась до аптечки и судорожно накапала валокордина.

Звонков в эту ночь больше не было. Но и заснуть она больше не могла. Впрочем, Настя даже и не предпринимала таких попыток. Завернувшись в дубленку поверх ночной рубашки, она до рассвета просидела в каком-то бесчувственном оцепенении на кухне. Мыслей не было. Только мертвенная свинцовая усталость обреченной жертвы.

Наконец с нею заговорили. Наконец она внятно услышала голос своих мучителей. Наконец ей однозначно предрекли неизбежную участь. И, трясясь в бессильном ознобе, Настя молила небо лишь об одном: чтобы мучения ее поскорее закончились…

В этом полугипнотическом состоянии, будто в ожидании казни, Настя провела весь долгий и бессмысленный день. А возвращаясь домой, посреди улицы споткнулась на ровном месте и упала. До онемения ушибла правое колено. Какие-то добрые люди подняли ее, усадили на скамейку. Настя не помнила, каким чудом она добралась до дома. Кажется, кто-то едва ли не под руку сопровождал ее от «Измайловского парка», где случилось несчастье. Она даже не запомнила: мужчина это был или женщина?

Пока Настя тщетно искала в развороченной сумочке ключ, которого там и быть не могло, поскольку он лежал в кармане ее модной ветровки, наверху послышались шаги. И вскоре по лестнице не спеша спустился высокий невзрачный мужчина с дешевым дипломатом.

— Здравствуйте. Вы здесь живете? — приветливо спросил он, глядя в бескровное Настино лицо. Ключ выпал из ее онемевшей руки и жалобно зазвенел.

Незнакомый мужчина тотчас нагнулся и мягко вложил его в Настину руку.

— А я с телефонной станции, — невесть почему улыбнулся он. — Уже заходил к вам сегодня… Дома девочка, но она мне не открыла… — добавил он, пожав плечами. — И правильно сделала. Мало ли кто по подъездам шатается… Вы позволите войти? — очень любезно осведомился мужчина.

Постепенно до Насти дошел смысл его слов: «А я с телефонной станции…» И хоть мастера она уже несколько дней не вызывала, Настя принялась машинально отпирать дверь, потом отступила и позволила незнакомцу войти в квартиру.

В прихожей стояла Зайка с недоверчиво ворчащим Томми на руках. И, увидев ее, Настя вздохнула с облегчением. Встретив недоуменный взгляд дочери, она тихо сказала:

— Зоя, дай дяде тапочки…

Дело в том, что, войдя в квартиру, телефонный мастер, вопреки обыкновению, принялся смущенно расшнуровывать ботинки. И это почему-то успокоило и отрезвило Настю.

— Пожалуйста… — сказала Зайка, выполнив просьбу матери.

Незнакомец в ответ улыбнулся и деловито спросил:

— Ну, так где у вас телефон?

По-прежнему не выпуская из рук Томми, Зайка проводила его к аппарату, рядом с которым уже не один день лежала на тумбочке злополучная розетка.

— Тю! — усмехнулся мужчина. — Да это пара пустяков… Пять минут — и все будет готово!

Оцепеневшая Настя молча наблюдала за ним из прихожей. Кажется, это действительно был телефонный мастер. Во всяком случае, глядя на то, как он невозмутимо раскрыл свой дипломат, вынул оттуда отвертку, перочинный ножик и моток изоляционной ленты, Настя поймала себя на мысли, что по-видимому, незнакомец вовсе не собирается ее убивать. По крайней мере, в ближайшие минуты.

— Что с тобой, мамочка? Тебе плохо?! — спросила Зайка, озабоченно взирая на нее снизу вверх.

Настя вздрогнула и наконец-то расслабилась.

— Да… То есть, нет… Все хорошо, детка… — ответила она, пытаясь улыбнуться. Но дочь, похоже, все равно ей не поверила.

Телефонист, как и было обещано, без особого труда управился с работой если не за пять, то самое большее за десять минут. Вынул и снова вставил вилку в розетку. Потом небрежным пальцем навертел на диске сотню и проверил свои наручные часы.