Могли бы, конечно, и вместе махнуть на лихих конях. Тем более, что Князь его звал. Сулил Глебу сытое и мирное житье-бытье на чужих хлебах, что при его княжеской казне было отнюдь не пустым звуком. И какого рожна он заупрямился?! Родной хлеб, ему, видишь ли, слаще! Пижон… Только вместо сладкой краюшки навесила ему родина-мачеха пустую дорожную суму. А новые владетельные князья наградили за верность своему недругу сырым подземельем. Скажу, сокол, спасибо, что голова на плечах уцелела.
Отринув горькие мысли, Глеб встал, извлек из холодильника еще одну банку немецкого пива и залпом выпил ее до дна, точно это бодрящее пойло способно было заглушить его саднящую душевную рану. Потом вырубил опостылевшую музыку и, поставив на тахту телефонный аппарат, небрежным пальцем принялся наворачивать номер.
— Слушаю… Кто это? — отозвался десять гудков спустя унылый старческий голос.
— Здрасте, Вер Иванна! — улыбнулся он. — Это Глеб говорит… Не узнали меня?
— Ой, батюшки! — спохватилась старушка. — Глеб, миленький, погоди, не вешай трубку! Сейчас позову своего старика… — и с радостными восклицаниями зашаркала куда-то в соседнюю комнату.
Через минуту послышался щелчок снятой трубки параллельного аппарата.
— Алло! Глеб! Это ты?! — нетерпеливо задышал в трубку знакомый голос.
— Здорово, батя… — с сыновней нежностью выдохнул Глеб и мягко повалился на тахту. — Да… Вернулся… Все в норме…
Кроме Князя это был единственный человек, с которым он мог вот так, запросто поговорить по душам. Недаром Глеб по-солдатски ласково величал его «батей». Дай Бог каждому бойцу встретить такого командира, каким немало лет был для него этот душевный старик, так же точно за ненадобностью выброшенный теперь на свалку истории. Их породнила крепкая боевая дружба и вечная память о том, кто однажды не вернулся из боя. Вернее, мертвым был вынесен оттуда Глебом на своих плечах. Да, он имел право называть этого старого заслуженного генерала «батей». И не только потому, что заменил им с женой единственного погибшего сына, так же, как они сами заменили ему родителей. Но еще и потому, что этот человек не предал бы его никогда. Ни при каких обстоятельствах…
Повесив трубку, Глеб еще долго лежал, невольно улыбаясь и представляя, как он вскоре войдет в знакомый дом на Украинском бульваре, туда, где его давно и всегда ждали. Ждали, как родного сына. Одно плохо: нельзя же явиться к старикам с пустыми руками!
И снова сняв трубку, Глеб начал нетерпеливо наворачивать номер Князя. Если тот в Москве или вообще в России, по этому номеру Глеб рано или поздно сумеет его найти. Должен найти. Просто обязан.
Ответил ему приветливо-мелодичный женский голос:
— Алло! Фирма «Рострейдинг». Слушаем вас.
— Девушка, милая, — в обычной своей шутливой манере начал Глеб. — Как бы мне потолковать с Ярославом Всеволодовичем?
— С кем? — искренне удивилась секретарша. — Повторите, пожалуйста, имя!
Глеб повторил. Более того, даже назвал номер кабинета, где в свое время восседал Князь.
— Одну минуту, — озабоченно ответила девушка. — Подождите, пожалуйста…
Он ждал минуту, другую, третью… Затем раздался знакомый щелчок с мелодичным переливом коммутации, и властный, весьма самоуверенный голос удивленно спросил:
— Алло! А кто его спрашивает?
— Моя фамилия Катаргин. Глеб Александрович, — нахмурившись, отозвался Глеб. — Я представитель фирмы…
— Вот оно что… — перебив, глухо усмехнулась трубка. — Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. И никто не сможет. — И после многозначительной паузы веско добавил: — Господин Славинский умер… прошлой осенью… В Ницце… Советую вам…
Глеб, не дослушав, положил трубку.
Убили. Это он понял сразу. Умереть своей смертью Князь просто не мог. Не такой это был человек, чтобы мирно ждать костлявую старуху…
Мысли, как табун, взбесившихся, взмыленных коней, заметались вихрем у него в голове. Значит, все-таки добрались. Значит, успел-таки Князь досадить им из своей заморской вотчины. Значит…
Резко сдернув трубку, Глеб принялся лихорадочно накручивать на невыносимо медленном диске другой памятный номер.
Ответили сразу. Причем именно тот, кто ему был нужен. Словно караулил у аппарата.
— А, Глеб! — невозмутимо усмехнулся в трубке слегка картавый, знакомый голос. — Разве тебя уже выпустили?
— Слушай, Ефим Осипович, — решительно начал Глеб. — Некогда мне с тобою лясы точить. Валяй, рассказывай все по порядку!
— А что рассказывать, милый человек, — картаво отозвался разом охладевший голос. — Газеты нужно читать. Телевизор смотреть. Знать надо, что в мире происходит. И вообще, это не телефонный разговор…
— Рассказывай, говорю! — глухо прорычал Глеб. — Или я тебя из-под земли достану и клещами всю правду вытяну!
— Ну, зачем так горячиться, коллега? — опасливо усмехнулась трубка. — Впрочем, если ты настаиваешь…
Последовал обстоятельный монолог с перечислениями событий, дат и фамилий. «Мать честная, — тревожно подумал Глеб. — Да тут не то, что снайпер — тут просто косили из пулемета!»
— …Совершенно верно, любезнейший, — картаво подтвердила трубка и после небольшой паузы добавила по-дружески: — И вообще, милый человек, мой тебе совет…
— Катись ты на хрен со своими советами, — рявкнул Глеб и в сердцах бросил трубку. Его твердые пальцы нервно тарабанили по лакированной панели старой холостяцкой тахты. «Совсем нервы ни к черту!» — с раздражением подумал Глеб. — Пора тебе, братишка, на пенсию…»
Пришлось выпить третью, последнюю банку немецкого пива. Только это его наконец успокоило, и мысли в голове перестроились в боевой порядок.
— Нет… — с недобрым прищуром процедил Глеб, глубоко затягиваясь сигаретным дымом. — Рвать когти мне пока рано… Да и не на что… Что ж, попробуем сыграть еще одну партию…
Молниеносно, будто по сигналу тревоги, оделся. Туго зашнуровал пожертвованные мастером Иван Петровичем высокие армейские башмаки его младшего сына. Натянул до бровей вязаную черную шапочку и решительно хлопнул дверью.
Выходя из подъезда, Глеб краем глаза успел заметить мелькнувшее в окне по соседству бледное старушечье лицо, словно сама костлявая с любопытством проводила его неотступным мертвенным взглядом.
12
Новый год они встретили врозь: Настя с Зайкой у мамы, Константин Сергеевич с вновь обретенными своими коллегами. За всю их многолетнюю семейную жизнь это был поистине исключительный случай. Так вышло само собой. Они даже не сговаривались. И вполне одобряли решение друг друга. В глубине души каждый со всей очевидностью осознавал, что наступающий год неизбежно станет для их нескладного брака последним. Но оба, точно по молчаливому соглашению, всячески избегали даже заговаривать об этом и старательно делали вид, что ровным счетом ничего не случилось.
У каждого были свои неотложные дела: свои насущные проблемы.
После вынужденного и мучительного безделья Константин Сергеевич с головой ушел в работу. Уходил засветло и возвращался едва ли не заполночь. С Настей они почти не виделись и лишь изредка успевали перемолвиться парой ничего не значащих слов. По выходным, которые были у него скользящими, Константин Сергеевич явно старался дома не засиживаться, предпочитая обществу жены, если выходной приходился на воскресенье, компанию своих новых друзей, которых у него вдруг появилось немало.
За первый месяц работы он осунулся, даже слегка похудел. Но выглядел вполне счастливым, глаза его поблескивали с затаенным самодовольством. Как он и предполагал, его просто не смогли не заметить. Когда прохиндей Кожухов, не вылезавший из заграничных поездок, спохватился и понял свою роковую ошибку, было уже поздно. Вскоре после Нового года шеф, этот респектабельный самоуверенный мальчишка, дипломатично пригласил Константина Сергеевича разделить с ним обеденную трапезу в ближайшем ресторане и за этим обедом предложил вчерашнему безработному респектабельное же место первого своего заместителя. От полноты чувств Константин Сергеевич едва не подавился бифштексом. Но, стойко выдержав подобающую его солидности паузу, предложение принял.