— Ох, братцы, люблю же я вас… Слов нет, как люблю! — И, сделав последний защип, подбросил на ладони пухлый пельмень и поставил его в парадный строй вместе с остальными. — Все хозяйка. Принимай работу!

Пока Маринка с Танюшкой накрывали на стол, друзья вышли покурить на лестничную площадку. Усевшись на корточки возле морозного окна, разукрашенного диковинными цветами и хвостатыми птицами, Серега глубоко затянулся и негромко спросил:

— Степанычу-то звонил?

Сунув в карманы руки, по-блатному закусив в зубах дымящуюся сигарету, Глеб задумчиво глядел вдаль, где шумно возились на детской площадке раздухарившиеся ребятишки.

— Не успел… — глухо отозвался он. — Три часа, как приехал… — И, тоже опустившись на корточки у холодной стены, спросил:

— Ты-то сам как? Чем промышляешь?

Серега, оттопырив губу, напустил на себя солидную важность.

— Э, брат… Я теперь частный детектив. — Глеб удивленно повел бровью. — Крутая работа, как в том кино, — криво усмехнулся Серега. — Все в замочные скважины заглядывают ха-ха… Такого, блин, насмотрелся… — И он смачно сплюнул на пол. — Все лучше, чем болтаться без работы, как рукав в проруби.

— Платят-то хоть ничего? — осведомился Глеб.

— Нормалек. На жизнь хватает. Машину вот брать собираюсь. Надо приучать своих к буржуйской жизни… — И в последний раз затянувшись, Серега опустил в пустую жестянку из-под пива догоревший окурок. — Да, старик. Знатную там наверху кашу заварили. Который год лопаем — блевать хочется…

— Раньше что ли жирнее было? — презрительно усмехнулся Глеб, с отвращением вспоминая минувшие годы.

— Это точно… — угрюмо кивнул Серега. — Всю Россию юзом повело… Выть хочется, что со страной сделали…

Глеб, жестко поджав губы, затушил сигарету о стекло.

— Слышь, старик, — глухо загудел Серега. — Ты Степанычу-то не забудь, позвони… Ведь это не иначе он тебя с зоны вытащил. Больше некому… — И, точно спохватившись, осекся. Зачем отравлять старому другу радость печальными новостями? Придет время — сам все узнает.

К счастью, в этот момент в приоткрытой двери показалась длинноволосая Танюшкина голова.

— Эй, кавалеры! — лукаво улыбнулась девчонка. — Садитесь жрать, пожалуйста.

Друзья, многозначительно переглянувшись, поднялись и зашлепали домашними тапочками к столу.

Глеб сидел во главе, как почетный гость. По обе руки от него заботливо суетились Маринка с Танюшкой: постелили салфетку, намазали красной икрой хлеб, подложили из вазы салатика. Хозяин сосредоточенно священнодействовал, разливая коньяк в хрустальные стопарики. Налил как в аптеке: тютелька в тютельку. Потом поднял и, чокнувшись с Глебом, задушевно, по-братски, вздохнул:

— Ну, старик, с возвращением…

Давно Глебу не было так хорошо. Так спокойно и легко на душе, будто у Христа за пазухой. Раскрасневшийся, с повеселевшими глазами, он, как ни в чем не бывало, шутил со своими заботливыми дамами. Серега, устав хвалить, за обе щеки наворачивал духовитые пельмени. Пили уже без тостов, запросто. Как говорится, за все хорошее. Радушным хозяевам очень понравился Глебов тост — древний, казацкий.

— Ну, братцы, — сказал он, — быть добру! — И лихо опрокинул стопку в пересохшее горло.

Незаметно опустились сумерки.

Глеб не удержался, снял со стены Серегину гитару, тихо прошелся перебором по струнам.

— Сыграй, Глебушка, что-нибудь хорошее, задушевное, — с улыбкой попросила Маринка, тетешкая на коленях улыбчивого большеглазого Кирюшку. Парень был хоть куда. Весь в папу.

— Хорошее, говоришь? — печально улыбнулся Глеб. — Это можно.

— Валяй, старик! — загудел насытившийся, довольный Серега. — Спой так, чтоб душа взыграла… Слышь, Маришка, он ведь у нас самый первый в полку певун был!

— Да знаю я, — отозвалась жена. — Будто не слыхала.

Не спеша подстроив гитару — молодец, Серега, славный инструмент отхватил! — Глеб глухо кашлянул и тихо, задушевно начал:

— Гори, гори, моя звезда…

Сколько лет не держал в руках гитары — и вот взял, и так она, родная, запела в его непривычных трепетных руках, что душа нараспашку! И голос зазвучал. «Мать честная, — с замиранием думал Глеб, прислушиваясь сам к себе. — Неужто в самом деле это я пою?!»

Умолк. Встретив затуманенный слезами взгляд Маринки, робко улыбнулся.

— Спой, Глебушка, еще что-нибудь, — благодарно прошептала она.

Глеб молча кивнул и вслед за певучим перебором завел свою любимую, заветную:

Постелили ему тут же, в гостиной. Пока жена с дочерью шумно взбивали подушки, раскладывали огромный диван, застилали его чистым накрахмаленным бельем, хозяин с Глебом опять тихонько перекуривали на кухне. У ног гостя, глядя на него умильными глазами, колесом улегся Вулкан. Глеб время от времени ласково поглаживал его ушастую, большелобую голову.

— Слышь, Глеб, — небрежно стряхнув пепел, взмахнул рукою Серега. — У меня же для тебя и квартирка готовая есть!

— Да ну?

— Блин, как же это я сразу не допетрил?! Ведь у тебя, конечно, как всегда — ни кола, ни двора…

— Это верно, — задумчиво потягивая сигарету, кивнул Глеб.

— Хорошая квартирка. Однокомнатная. Место тихое, — обрадовался Серега. — Далековато, правда. На «Сходненской». Но тебе понравится. Ты не подумай, я тебя не гоню, — спохватился хозяин. — По мне — живи у нас, покуда не надоест! Мои только рады будут. Да ты ведь сам тишину любишь. Затворник, ха-ха.

— Чья квартирка? — осведомился Глеб.

— Да кореша моего, Сеньки, — пояснил хозяин. — Его, блин, в Чечню заперли, будь она неладна! Ключи мне оставил: присматривай, говорит. Танюшка туда время от времени ездит, уборку делает. — И, понурив голову, вздохнул: — Эх, Сенька, Сенька, хоть бы живой обратно вернулся…

— Лады, — кивнул Глеб. — Когда можно новоселье справлять?

— Да хоть завтра! Возьмешь ключи. А место сам найдешь. Я тебе все расскажу.

— Телефон там есть?

— Ясное дело, — пожал плечами Серега. — Куда нынче без телефона?!

— Заметано, — усмехнулся Глеб, затушив сигарету. — Слышь, старик, давай, что ли, тяпнем по одной. За друга твоего, Сеньку.

— И то верно! — обрадовался Серега, открывая холодильник, где томилась недопитая после обеда хозяйская бутылка водки. — Это святое дело!

— И за всех братанов наших, которых судьба по белу свету разбросала, — добавил Глеб. — Чтоб вернулись домой… Живыми.

Перед сном хозяева едва ли не силой заставили его принять ванну. Глеб, мечтавший об этом уже который месяц, смущенно отнекивался. Но бойкая на язык хозяйка его уломала.

— Смотри, Глеб! А то я сама тебя сейчас как родного в воду уложу! Мшу и спинку потереть, если хочешь…

— Ладно уж… Сам справлюсь, — смущенно прогудел он.

Разомлевший в горячей воде, Глеб добрых полчаса блаженствовал. И опять-таки «с глубоким удовлетворением» думал: «Хорошо, что я к Сереге зарулил. Славный мужик. И бабы у него славные. И сынишка, А Танюшка-то на меня прямо заглядывалась, когда я им соловьем пел! Цветет девка… — и с мучительной горечью поморщился: — А ведь и у меня уже могла быть такая дочка… Или сын… Эх, ядрена-матрена!»

Ночью, в сладостной истоме раскинувшись на крахмальных простынях, Глеб окончательно оттаявший и умиротворенный, дремотно прошептал:

— Хрен с ними… Никому я не буду мстить… Пошли они все к ляду…

Перевернулся на бок и… провалился в глухую, бархатисто-нежную, как материнская грудь, сладкую бездну.