Но Кристинка, сука, сидела за столом, на котором горел, жирно коптя в потолок, светильник, и не двигалась. Тогда он осведомился у неё, что она, сука, расселась; и думает ли она делать, что ей сказали?? Или желает схлопотать в свою блядскую морду?

Но Кристинка, видимо, приняла какое-то важное для себя решение; и что-то не испугалась и не засуетилась по хозяйству, как по идее должна бы была.

Тогда он встал из-за стола, чтобы и в самом деле дать ей по морде, — блядь, такой тяжёлый день был; и тут ещё эта блядища что-то корчит из себя! — но тут же и сел обратно, наткнувшись взглядом на наставленную ему прямо в лоб его собственную Осу.

— Витя. — почти ласково сказала Кристинка, — Я всё тебя хотела спросить. Откуда у тебя моего папы Оса?

— Это… — Витька не на шутку перетрусил, — С чего ты взяла, что это Ромы? Мало ли травматов на руках?

— Ты б мне показал, если б не его была! — не повелась она, — А так я у тебя его… её в кармане старой куртки нашла. Как так, а, Витя?.. Это ты из него ведь Илье Богданову в лицо выстрелил?.. А интересно, что будет, если я тебе сейчас в лицо выстрелю?..

Совсем спятила, сука! — в панике подумал Витька, но не подал виду. Только прикинул, как это сделать — чтоб вытащить сейчас быстро маузер, да и всадить ей свинцовую пилюлю в башку; совсем охуела, тварь! Но «быстро» — это было только в кино; как не упражнялся Витька, сколько не принимал «героических» поз с маузером перед зеркалом, — быстро не получалось; и уж точно Кристинка успеет шмальнуть в него с Осы… А что бывает от «сблизи в лицо» он хорошо помнил на примере того же Ильи. К тому же надежды на долбаный Аркашин маузер не было никакой! — последнюю обойму он отстрелял вообще делая осечки через раз. На «оружие одного, решающего выстрела» он, понятно, никак не тянул.

— Что, дура, обнаглела? — решил напустить строгости Витька, — Ты в кого, падла, целишься?? Совсем нюх потеряла, тварь?

Но, кажется, сделал только хуже — глаза Кристинки злобно сузились; и, казалось, она и правда вот-вот выстрелит. «- Там один патрон остался!» — панически подумал Витька, — «Вот ведь чёрт, забыл в кармане…»

— Чик! — Кристинка нажала на спуск, но выстрела не произошло. «Электроспуск отказал!» — сообразил Витька.

Он нырнул под стол, и, срывая ногти, стал отколупывать застёжку кобуры. Расстегнул, достал, взвёл курок; выпрямляясь, вскинул; прицелясь, нажал спуск… Кристинка в это время представляла хорошую мишень — бросив Осу на пол, она зачем-то кинулась к кровати; он и прицелился ей между лопаток.

— Щёлк! — осечка! — долбаная Аркашина машинка! А Кристинка обернулась от кровати, и в руках у ней был… его же автомат! Ну да! — он же и оставил ей его «на сохранение» «перед спецоперацией» взяв с собой только маузер; рассчитывая только руководить, поднимать в атаку — и расстреливать.

— Клац! — Кристинка передёрнула затвор; и дуло повернулось в его сторону. Опрометью, пригибаясь, он ломанулся из комнаты; а потом выскочил из дома. Выстрелов не последовало…

Неудачно, да, неудачно… Даже не понять, что делать… Если к завтрому кто-то ещё вернётся; если, как говорил Хотон, «сделаем перегруппировку», то с Кристинкой, конечно, он разберётся… Молить о пощаде станет, сука; но он её — он сейчас решил это твёрдо! — один хер пристрелит! Ничего себе! — она ж его застрелить хотела! Тварь. А бабу он себе ещё найдёт, и не одну! Плохо только, что никто что-то не возвращается…

Пока так думал, ноги сами принесли к дому Никишиных.

Попинал в дверь; открыли — вошёл с начальственным видом. Ага, эти пока ничего не знают — и знать им не надо. Пока старуха, льстиво заглядывая в глаза, расспрашивала «как там, с проклятыми нехристами», да «как унучок», распорядился найти чего-нибудь пожрать! — да повкуснее!

Не раздеваясь, сел за стол. Уминая варёную подмороженную, сладковатую картошку, с набитым ртом коротко поведал им, что «Пригорок наш»; что «наши остались там ночевать», а завтра всем объявят… что объявят? Вот что объявят — то и делать будите!

— Вешать будите?.. — догадалась бабка Никишина. Собственно, разговоры об этом в Озерье ходили давно: что как возьмут Пригорок — сразу там всех вешать!

— И хорошо, и правильно! — одобрила она, — Так им! А унучек мой как там, не ранен ли?

— Нет. Не ранен. Хорошо себя проявил в бою, отличился; будет награждён! — напропалую врал Витька, — Организуйте мне ещё пожрать с собой. Завтра вам всем выдача жратвы будет, с Пригорка, там — много!

Услышав такое, бабка засуетилась и собрала ему «ссобойку»: печёная картошка; кусок лепёшки из немолотого, только давленного в ступке зерна; жареные кабачки ломтиками; маленький кусочек сала. Уложила всё в весёленькой расцветки пакет с надписью «Хургада. Дьюти-фри». Витька даже подумал, не остаться ли ночевать у Никишиных; но потом решил, что если кто и вернётся, то собираться будут у казармы, или у дома старосты; и надо бы там пробежаться, разведать. А если вдруг — он не исключал, — всех там побили, и Аделька придёт сюда его искать, — то у Никишиных однозначно искать тоже будут! Самые, бля, состоятельные; у кого ж ещё. А что бабка его не задумываясь выдаст, он и не сомневался ни разу. И потому лучше на эту ночь залечь где-нибудь, где искать его точно не будут; и чтоб никто место лёжки не знал! — правила конспирации Витька усвоил на своей шкуре.

И вот, прокравшись в казарму, где ещё через окно он заметил отблески огня, он обнаружил там одного только Толстого, что-то усиленно трескавшего из кружки.

Витька просунулся в комнату, и быстро огляделся. Никого! Кроме Толстого, конечно.

— Ты что, один тут?? — рыкнул на него Витька. Собственно, Толстый у него за человека вообще не считался; и в «табели о рангах» стоял ещё на пару ступеней даже ниже Кристинки.

Толстый кивнул, и тоскливо посмотрел на остатки гречки, — он не сомневался, что сейчас Витька его за бегство с поля боя расстреляет. А он доесть не успел такую вкуснятину. И самогона надо было ещё тяпнуть…

Но Витька как-то был не расположен вдаваться в прошлое, и оценивать чью бы то ни было степень вины в разгроме дружины. И даже что Толстый жрал его как-то не заинтересовало. Всё же живой человек! — и из дружины. Пригодится.

Витька по-хозяйски прошёлся по помещению, попутно пиная валявшиеся на полу матрасы и подушки. Огляделся. Поднял лежащее на кровати ружьё Толстого, осмотрел, даже счёл возможным похвалить:

— Оружие не оставил! — молодец…

Не стал расспрашивать, как он оказался здесь; лишь поставил в известность:

— Завтра с тобой сходим… надо одну суку в чувство привести! — поможешь. А сейчас…

Он потянулся, и снова огляделся. А что? Тут его точно искать не станут! — подумают, ну не дурак же Хронов в казарме ночевать, где его в первую очередь искать-то и станут! Не здесь, конечно; а затихариться в комнатке, которая одно время была его личным «кабинетом», а потом куда дружинники таскали деревенских шмар драть… Там — залечь… под столом. Во, матрасов и одеял хватает… Велеть ещё Толстому печку посильнее натопить — и дежурить.

— Толстый, слышь! — обратился к нему начальственно. Собственно, как его по имени он давно забыл, — Давай-ка…

В это время во дворе скрипнул снег, и обострённым слухом Витька услышал это; как и шестое чувство, что ни раз его выручало, вбросило догадку, вернее — уверенность: враги, за ним!

Он заметался по комнате. Отстреливаться он и не думал, — спрятаться, непременно спрятаться! Чтоб не нашли и ушли!

— Толстый, слышь, Толстый!! — лихорадочно зашептал он, наклоняясь к его уху, — Ты это… Щас, если меня будут искать, — скажи нет, мол, его, — заходил, потом к Кристинке ушёл! Слышь, понял, нет?? Понял?? Смотри мне!! — пристрожился он, и метнулся в угол. Там лежали матрасы, и он вытащил один из них, нырнул под него, и ещё, побрыкав ногами, засунул их под скомканное одеяло. Со стороны должно было выглядеть как просто в беспорядке валяющиеся спальные принадлежности.