— К бою!!! Община — к бою!! Приготовиться к отражению!!!

Слова были какие-то киношные; неуместные тут, в полутёмном чулане, среди этих малышей: какая «община», где она; какой «к бою», какое «к отражению??» Неуместные были какие-то слова; явно где-то слышанные, не его… но…

…но эти слова, эта команда, хотя и выкрикнутая почти плачущим тонким мальчишеским голосом, возымела внезапно странное действие:

— сам мальчишка выхватил из кармана нож в ножнах, и, одним движением сбросив их, обнажил блеснувший клинок!

— стоявшая перед Хокинсом девчонка по этой команде тут же тоже сунула руку куда-то под полу пальто и тоже выхватила нож!

— и даже малыши, вдруг разом прекратив плакать, завозились, завозились… и тоже стали доставать… ножи!

Хокинс сначала не поверил собственным глазам! — но всё это было так: вся эта малышня стала доставать ножи и ножики, вытягивать их клинки из маленьких ножен или раскрывать маленькие складнички, явно готовясь, согласно команды, «к отражению»!.. Хокинс стоял и тупо смотрел, как вся эта малышовая группа детского сада, разом вдруг прекратив плакать, засверкала в свете луча фонарика клинками. Больше или меньше, но каждый малыш теперь держал в кулачке нож, и… «готовился к отражению»??

Хокинс дрогнул. Да они тут, на Пригорке, вообще, что ли, с ума посходили?? Глядя, как только что плакавшие малыши, каждый, теперь держали в руках ножики; и как они послазили с лавки и ящиков, поблёскивая маленькими клинками, как маленькими, но острыми зубками волчат, он поневоле вспомнил, как Мундель говорил, что они все тут, «выродки сатаны», уже и не люди, а зомби, «зомбированные гнусным чёрным попом Андреем и его проклятыми приспешниками!»

Стало страшно. Как будто он из одного фильма, где сюжет был ясен, прям, предсказуем; разом попал в какой-то зловещий триллер, где фоном звенит натянутая струна; и в следующую секунду может случиться что угодно! С ума они тут сошли, что ли?? Должны бы, как и начиналось, плакать и отдавать что есть; а они за ножи!!.

Он отступил, и, защищаясь, вскинул ружьё. Да, у него же ружьё! Оно не заряженное — но они-то про это не знают!..

Ещё отступив, он громко-демонстративно открыл и закрыл затвор, наставил ствол на пацана:

— А ну!.. Я вас сейчас постреляю всех тут!!

Кажется кто-то из малышей, самый маленький, всхлипнул; но мальчишка ответил почти твёрдо:

— Ну и пусть! А мы тебя всё равно забьём!..

— …всё равно забьём!.. — эхом донеслось и от девчонки.

— Вы… что??? — ситуация поменялась так быстро и кардинально, что Хокинс был сейчас близок к панике. Ничего себе! Все — с ножами! — и на него, одного! Нет, был бы хотя б один патрон, — он бы, не раздумывая, вальнул бы сейчас этого пацана или эту девчонку, а остальные б…

Как будто прочитав его мысли, пацан сказал уже явно угрожающе:

— Всё равно больше одного раза не выстрелишь! А мы тебя — забьём!..

— …забьём! — опять эхом повторила и девчонка.

— …забьём… забьём!.. мы тебя забьём!.. — послышались у них из-за спины несколько голосов. Клинки ножей поблёскивали в луче фонарика, перебегавшего от одного к другому; и Хокинс отчётливо понял, что надо делать ноги. Хотя Хозяин и говорил «в кругу своих», что «Мундель совсем сбриндил», но, видать, в чём-то он был и прав: они тут, общинские, совсем чокнулись! Вон, малышня — на человека с ружьём! — ясно, что сумасшедшие! Сваливать надо!

Он сделал ещё пару шагов назад, не сводя ствола винтовки и луча фонарика с пацана. Вот чёрт, глупость-то какая! Это, получается, его какая-то малышня прогнала?? Эх, сейчас бы хотя б один патрон! — застрелил бы, точно бы застрелил кого-нибудь!.. Но… Клинки ножей угрожающе поблёскивали; и очень нехорошо на него глядели и этот мальчишка с девчонкой; и малыши тоже, послазив с ящиков и лавки, обступили их; и у всех, понимаешь, ножики!.. Не, тут и было б чем — не стоило б стрелять! — подумал Хокинс, — А ну, и в самом деле, кинутся! — все-то вместе, небось, затычут ножиками!.. В голове сразу шевельнулись сюжеты из разных виденных прежде фильмов ужасов; и он, окончательно решив, что нужно делать ноги, отступил ещё и ещё, и вот, уже зашагнул за порог чулана. Ага, теперь их запереть тут! — и можно будет пошариться по шкафам! А уходя — ещё и поджечь; ну, вон, хотя бы занавески! — будут знать, как ножиками угрожать!..

Он не успел ухватиться за дверь чулана, чтобы закрыть её, как вдруг в сенях хлопнула дверь; кто-то потопал ногами, стряхивая снег…

Сердце у Хокинса сделало перебой, и провалилось куда-то в живот; а дышать резко стало нечем… Он замер. Скрипнула ещё одна дверь, из сеней в дом, и раздался голос Зульки:

— Андрюшка, Санька!.. Вы выбрались, что ли?? Почему дверь в дом открыта??

Побоище у церкви прекратилось; и общинские, те, кто были живые и несильно раненые, спешно занялись под руководством Аллы оказанием первой помощи — своим и чужим; и растаскиванием трупов. Сама дважды раненая, но продолжавшая деятельно участвовать в происходящем, баба Настя послала её, Зульку, домой: выпустить из чулана ребятишек; покормить их; а потом забрать несколько простыней из платяного шкафа — на бинты, взять с собой в помощь Андрюшку и Саньку, — и возвращаться сюда. А Аня и Серёжка пусть остаются с малышами; пусть растопят печь и греют воду.

Оставив свой СКС, Зулька стремглав понеслась к дому бабы Насти, собираясь лишь поскорее открыть чулан, где заперла малышню бабушка, выпустить их; и, забрав простыни, бежать обратно, — а с «покормить» прекрасно и Анька с Серёжкой справятся, не маленькие! Нужно было спешить! — после произошедшего побоища в комнатке у Хоря спешно собирался Совет; и там явно должен обсуждаться вопрос, не двинуть ли сейчас сразу на Озерье, чтобы сходу и «добить их, сволочей, там!» — как выразился её отец. Зулька в этом мероприятии тоже очень хотела поучаствовать; к тому же и интересно было, что это за силы, подошедшие к ним на подмогу так вовремя. Но скорее принести перевязочный материал и успокоить ребятню было, без сомнения, сейчас самым важным! — и она очень спешила.

А тут… Не закрытая входная дверь… Она вошла — и наткнулась на своего давнего недруга — Альбертика! И — он держал в руках фонарик и винтовку!

Свет фонарика только мазнул по лицу Зульки, — Хокинс сразу отметил, что она была без оружия; и тут всё пошло очень быстро! Зулька шарахнулась в сторону, сунув руку за отворот куртки… Хокинс не успел ещё ничего сообразить и составить какую-то новую линию поведения, как по ушам оглушающе ударил выстрел! — сверкнула вспышка! — это стреляла Зулька, и стреляла в него!

Обалдев от неожиданности, он машинально вскинул винтовку, что держал в руках, как бы защищаясь от Зульки, — а та, видимо, восприняла это как попытку выстрелить в неё, — и снова пальнула в него из револьвера! Снова оглушающе ударило по барабанным перепонкам; сверкнула вспышка, казалось, что прямо в лицо! — и на этот раз Хокинс явно почувствовал, что пуля пронеслась совсем рядом с его головой!

Что-то невнятно испуганно мэкнув, не успев даже толком и понять, что от смерти его отделяли только что считанные сантиметры, он рванулся назад, в чулан! В голове пронеслись когда-то виденные по телевизору сцены из боевиков: взятие заложников; и потом «- Бросьте оружие, а то я убью заложника!»; — и полицейские, складывающие оружие на пол и поднимающие руки… Как бы ни так! — он не успел захлопнуть за собой дверь в чулан, как что-то остро и ужасно больно ударило его в правую половинку задницы, под распахнувшейся курткой!

— Аааааа!!! — в ужасе, и от боли заорал Хокинс, бросая винтовку и поворачиваясь, — и тут же опять его остро и больно ударило; на этот раз в левое бедро, сзади, под самую задницу!

Он шарахнулся в сторону; оттолкнул кого-то, заорал ещё пронзительнее; не глядя отмахиваясь от кого бы там ни было; мельком увидел в полумраке чьё-то лицо, блестящий клинок в опущенной, готовой для удара, руке… Рванулся в сторону, выронив и фонарик; распахнул вновь дверь в дом; и, очертя голову, визжа как получивший болезненную, но не смертельную рану, свин, ломанулся на выход, на улицу!