— Соображаешь, что говоришь! — по-петушиному наскакивал он на Фричинского. — Отказал генератор постоянного, заметь, постоянного тока!..

— Ну и что? Выключаю ненужные потребители и топаю домой.

— «Топаю, топаю»! А за это время аккумулятор сядет.

— Я действую, как сказано в документах, — отмахнулся Фричинский, которому изрядно надоел затянувшийся спор.

— Надо выключать аккумулятор, чтобы вольты сберечь! Понял? — сорвался на фальцет Зацепа.

— Самоубийца!..

— Услышал бы комэск!..

— Смотри на зачетах такое не брякни! — напустились на Зацепу со всех сторон летчики. — В инструкции что сказано?

— Инструкция — не икона! — запальчиво парировал Зацепа.

Командир звена капитан Волков, сосредоточенно смоливший папироску и не принимавший участия в жарком диспуте, вдруг тихо, но отчетливо сказал:

— А он ведь, пожалуй, прав.

На мгновение все умолкли. Крепкий лобастый Волков пользовался авторитетом. Он был эрудированным, технически грамотным офицером: заочно заканчивал академию. Но на этот раз не помог и авторитет. Фричинский с сожалением посмотрел на Волкова:

— У Вальки ветер в голове гуляет, но ты-то, Андрей!

Зацепа подскочил как ужаленный.

— У меня ветер?! Погремушка ты несчастная! Смотри, если не веришь! — Он выхватил из кармана свернутую в трубку тетрадь и торопливо стал листать страницы. — Вот, нашел! Смотри на схему — куда цепь идет? Да не туда, не туда пальцем веди!

— А ведь и точно! — удивился один из летчиков.

— Почему же тогда в инструкции не указали? Ведь…

Шум пролетевшего самолета заглушил голоса. Офицеры подняли головы вверх. Зацепа проводил завистливым взглядом сверкавшую на солнце машину. «Летают, а мы в этой каменоломне маемся!» Он зло сплюнул в сторону низкого домика учебной базы. И тут его внимание вдруг привлек самолет на пробеге. Что-то уж больно резво он бежит, пора бы и остановиться. Э, да у него тормозного парашюта нет! «Выпускай, олух царя небесного! Вырубай двигун!»

Забыв о споре, Зацепа припустился к месту остановки. К машине он подоспел первым.

— Что, браток, мазанул?! — крикнул он, запыхавшись.

«Браток» не ответил, и это взвинтило Зацепу: «Ишь возгордились, асами заделались, носы кверху, а садиться как следует не умеют».

— Вон Бирюлин на козле скачет, сейчас он тебе выволочку задаст! — злорадно кинул он и отвернулся.

Подъехал аварийный тягач, механики споро подцепляли к носовому колесу самолета жесткую сцепку — водило, готовя машину к буксировке; приставили к борту стремянку. Летчик неторопливо («Ну и выдержка!») стал подниматься из кабины. Лицо его показалось знакомым. «Кто это?» — подумал Зацепа, ощущая смутное беспокойство. Вот летчик занес через борт ногу… Лампас? Генеральский лампас? Не сводя завороженного взгляда с широких голубых нашивок на бриджах, Зацепа попятился назад…

На следующий день летный состав собрали в штабе.

Зацепа отчаянно трусил. Он знал, что на разборе полетов будет присутствовать сам генерал и за его вчерашнюю выходку, конечно, по головке не погладит. А может, забыл? Господи, хоть бы забыл! На всякий случай он забился подальше, в самый угол.

Все шло своим чередом, как и подобает на полковых разборах полетов. Но вот встал генерал.

Зацепа пригнул голову. Сейчас припомнит ему, сейчас… А генерал и не думал вспоминать о мальчишеской выходке какого-то там лейтенанта. «Кажется, пронесло. Правильный человек, вот что значит масштаб! Станет генерал копаться в каких-то там мелочах…» — постепенно успокаивался Зацепа.

— К вашему полку я особенно неравнодушен, — сказал Барвинский. — В годы войны я командовал им. И меня радует, что лучшие традиции, которые сложились в ту тяжелую годину — дружба, взаимовыручка, тревога за общее дело, — живут и сейчас.

На груди генерала солнечно поблескивала Золотая Звезда Героя, и Зацепа припомнил, что в комнате боевой славы висит портрет молодого черноглазого майора, так схожего с генералом Барвинский.

— …Познакомился с «ласточкой» и я. Хороша машина! И тяговооруженность солидная, и в управлении легка! Этого не отнимешь. Но сложноватая и на первых порах требует от летчика усиленного внимания, на личном примере могу подтвердить. Вчера после посадки я выкатился на грунт с бетонированной полосы…

Зацепа замер.

— …Как видите, самолет и генералам не прощает ошибок. — Барвинский с виноватой улыбкой почесал затылок. — А все потому, что перепутал тумблеры выпуска и вместо тормозного парашюта нажал на другой…

Он зорко глянул в глубину класса и вдруг рассмеялся:

— Между прочим, за промаз мне влетело. Один из ваших здорово взгрел меня… А вы чего стоите, лейтенант?

Пилоты недоуменно оглянулись на вскочившего Зацепу.

— Я… Когда подчиненного называют, полагается вставать.

— Так это были вы?

— Так точно, товарищ генерал!

Раздался оглушительный хохот. Вместе со всеми смеялся и генерал.

«Вот пострел — всюду поспел», — утирая слезу, хохотал Бирюлин, а сам незаметно грозил летчику костлявым кулаком.

— Садитесь, лейтенант, — разрешил Барвинский.

Однако Зацепа продолжал стоять.

— Разрешите вопрос?

— Пожалуйста.

— Почему не допускают к полетам на «ласточках» нашу третью эскадрилью?

Генерал повернулся к Бирюлину:

— Командир полка, объясните летчикам.

— Я понимаю ваше нетерпение, — тихо произнес Бирюлин. — Мне отрадно, что вы рветесь к новой технике. Но у нас «ласточек» пока не хватает. Вот подбросят, тогда и летать надоест.

— Такого не будет! — под общий гул одобрения заверил Зацепа.

— Похвально. Но я ведь слышал, как вы говорили: «ласточка» — машина не пилотажная.

— Да уж с «мигарьком» не сравнить! — удрученно вздохнул кто-то из летчиков.

— Были истребителями — станем бомберами.

— Отпилотировались.

Бирюлин поднял руку, призывая к тишине, и, когда офицеры угомонились, сказал:

— Несерьезно все это. А впрочем, товарищ генерал, — он просительно взглянул на Барвинского, — разрешите мне устроить показной пилотаж над аэродромом?

— Что ж, не возражаю.

К концу рабочего дня, когда предварительная подготовка к полетам уже заканчивалась, поступила команда:

— Летный состав — на аэродром!

Офицеры, которым наскучило томиться в штабе, с веселым шумом набивались в старенький, видавший виды автобус, прозванный в шутку «Санта Мария». «Санта Мария» ходко неслась по бетонным плитам дороги и вскоре остановилась у самолета, возле которого прогуливался Бирюлин. Был он в синем комбинезоне, в потертой кожаной куртке, в шлемофоне.

— Становись! — зычно скомандовал начальник штаба, и офицеры замерли в строю.

Бирюлин отказался от рапорта и разрешил распустить строй. Он обошел самолет, придирчиво, по-хозяйски заглядывая во все закоулки, показывая, как надо принимать самолет от техника, затем залез вверх по стремянке, задержался, склонившись над кабиной, осматривая ее, и ловко, одним махом, как кавалерист на коня, вскочил в кабину.

Раздалась команда:

— От двигателя!

Истребитель-бомбардировщик ожил, загудел, задрожал железным корпусом, с минуту ревел оглушающе, потом медленно, неуклюже двинулся с места. Покачиваясь, он вырулил на взлетную полосу и, казалось, присел, как перед прыжком. Включился форсаж, и самолет начал стремительный разбег.

Зацепа провожал взглядом круто уходившую вверх серебряную машину и с грустью думал: когда же дойдет очередь до него?

Затихал громовой шум, из поднебесья на землю доносились далекие раскаты, а Зацепа, напрягая зрение, все вглядывался в маленькую тающую точку. Точка исчезла, раскаты затихли, зато стали слышны другие звуки: приглушенный людской говор, шелест ветра, треск кузнечиков.

Самолет появился внезапно. Взорвав воздух, он пронесся над самыми головами людей и, круто переломив траекторию полета, вонзился в голубое небо. Он уходил вертикально вверх, быстро уменьшаясь в размерах, пока совсем не потерялся из виду. Это было что-то невероятное, невиданное доселе… И снова появился истребитель-бомбардировщик. Он падал отвесно к земле, как бы ввинчиваясь вниз, выполняя нисходящие бочки. Одна, другая, третья… Казалось, им не будет конца… Зацепа похолодел: хватит, довольно! Словно прочитав его мысли, машина вдруг прекратила вращение и начала выходить из отвесного пикирования. И снова взвилась вверх, а с ее коротких, остро срезанных крылышек тянулись тугие голубоватые струи воздуха.