Мальчик уже знает, что произойдет дальше.
Но с ужасом наблюдает, потому что не может отвернуться.
Врач кричит и начинает кромсать огромным скальпелем себя: резать лицо, втыкать в грудь, строгать свои пальцы, словно карандаши ... Во все стороны летят куски мяса, ярко-красная кровь ручьями заливает белый халат врача, похожий теперь на одежду мясника или живодера - «... глупый» - удар в шею ... «... говняно» - снова удар ... скальпель рассекает верхнюю губу и падает вниз, открывая ровный ряд верхних зубов ... «... мальчишка!» - и в сторону летит кончик носа ...
ДУРНОЙ ... говняно ... мальчишки ...
Что-то в памяти Феликса подсказывает: когда Ай-Болит вернется вновь, на нем не будет ни одного шрама ... а может, он больше не вернется ... и этот кошмар - последний раз? - загорается робкая надежда.
Но маленький розовый врач, похожий на Айболита из детской книжки, приходить к нему в снах еще много раз и много лет, пока мальчик вырастет. Но даже тогда он будет напоминать о себе.
Когда врач просто через халат вспарывает себе живот, выворачивает кишки и начинает их наматывать через локоть на руку, как бельевую веревку, продолжая кричать «глупый! .. говняно! .. мальчишка! ..», - Феликс начинает плакать и просыпается ...
Простыня под ним вплоть мокрое - насквозь пропитан холодным липким потом и не всегда только им.
Но, несмотря ни на какие сны, он все равно очень хочет стать врачом - хорошим врачом.
Это было и остается ...
* * *
... для подполковника медицинской службы в отставке Феликса Лозинского, который стоял у плиты на кухне своей квартиры позднего вечера 28 сентября 1999 года.
На работе - неприятности. Некоторым, видите, не понравилось его отсутствие на похоронах Маркевича, которого он и при жизни не мог терпеть. Этого червя, улитки! Лозинский вслух выругался. Таких, как этот, в Энском полка ...
Похороны Маркевича состоялся в субботу 25 сентября, собралась почти вся больница, плюс родственники с обеих сторон семьи Маркевичей, соседи и просто рыцари стакана и закуски.
Появиться среди этих Лозинский считал для себя равносильным погружению с головой в выгребную яму. К тому же практически всем были известны его отношения с покойным. Он даже не представлял себе, чтобы прийти «отметиться» на кладбище, так сказать, отдать последний долг - перед таким, как эта крыса, у него никогда не было и не могло быть никаких долгов!
С другой стороны ... разве он не мог плюнуть на все это говно и прийти хотя бы ради себя, ради собственного спокойствия, разве он не понимал, что дает прекрасный повод тем, кто готов с радостью выбросить его из больницы? И что это, очевидно, ему не пройдет?
Конечно, все так.
Но это было именно тем, что его отец называл «чугунным позвоночником» - человеком, который не умеет идти на компромиссы, близоруким поклонником принципа, что движется напролом ... и разбивает лоб. «Такие не меняются, сынок, - вздыхал отец. - не меняются ... Или они сломают общество, или общество раздавит их. Но, к сожалению, всегда происходит только второе ... А может, и к счастью ... »
Труднее всего было постоянно чувствовать этот «чугунный позвоночник», тянуть за собой, словно ил, эту неудобную поклажу. Но Лозинский никогда не пытался от него избавиться или хотя бы снять часть этой ноши, найти хоть немножко гибкости.
Как черное и белое - его или полностью принимаешь, или абсолютно отвергаешь.
Развод с женой, ранняя отставка, его натянутые отношения с людьми и многое другое - причина всему единственная. Иногда он думал, что уже давным-давно мог дослужиться до полковника, остаться в армии и сейчас спокойно заведовать отделением госпиталя или вести кафедру, удержать падающую башню семьи ...
Впрочем, на то и чугунный позвоночник ...
Пока готовилась яичница, Лозинский сходил в комнату за новой пачкой «Примы», прикурил от конфорки, чувствуя, как усиливается головная боль.
Конечно, на фоне постоянного пережевывания его «солдафонское замашек» последними высказываниями о «дезертира, который расшатывает сплоченные ряды ...», коллеги указывали Лозинскому (Пху! Как там у них? - «выскочке, который ставит себя вне коллектива») на дверь. Поскольку в случае с Маркевичем он «зашел слишком далеко, переступил святое табу» и так далее в том же духе. В результате что-то там у кого-то треснуло ...
И весь этот бред пришлось выслушивать больше часа в кабинете заввидиленням - стоять и выслушивать, как какой-то мальчишка, навредил! Еще после сумасшедшего дежурства, двух экстренных операций! Казалось, полгорода попало в одну огромную аварию и захлебывается в крови ...
В такие дни ему хотелось сделать что-то ... с кем-нибудь из пациентов. Например, воспользовавшись возможностью остаться наедине с потерпевшим в автомобильной катастрофе ... пройтись без анестезии тупым скальпелем по открытым переломах, а потом щедро полить это кровавое месиво из раздробленных костей, кусков плоти и сухожилий йодом. Или кислотой. Может, кипятком? А потом…
( «... ты сможешь делать с ними все, что захочешь ... ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ!")
... посмотреть, что из этого получится. Или накачать через анус с помощью большой клизмы концентрированный раствор хлора, уборщицы используют для дезинфекции туалетов. Или разведенную в воде негашеная известь, а затем поднести к выходу прямой кишки зажженную спичку ... В такие моменты он вдруг ловил себя на том, что даже о самом принципе действия рассуждает совсем не как врач, а как сумасшедший экспериментатор ... В этом было даже что-то детское... Но он практически никогда не позвьязував этих мнений по мальчишескими снами далекого прошлого о маленьком рыхлого врача Ай-болит.
Подобные желания были болезненными. Обычно, Лозинский пытался переключиться на другое, иногда даже оставлял неожиданно палату реанимации, чтобы привести в порядок мысли и успокоиться.
Иногда закрадывалось подозрение, что он страдает каким-то психическим расстройством (профессиональным?), Причиной которого запросто могли быть шесть лет службы полевым хирургом в Афганистане. Но что бы там ни было, он надеялся, что никогда не позволит себе ничего подобного. Никогда. А если начнет понимать, что оно сильнее ...
Хотя, возможно, именно здесь и таилась наибольшая опасность - когда он это поймет, может быть уже слишком поздно ...
Когда желтки вполне просмажились, Лозинский перевел яичницу со сковородки на тарелку и начал ужинать.
Ну и пусть! В конце концов, на их больницы свет клином не сошелся, и земля не изменит орбиты, если он пойдет оттуда сам. Пока не известно кто кого избавится - они его или он их! Таким было окончательное решение.
Вдруг из комнаты донесся приглушенный стук, будто что-то упало на пол ...
Лозинский замер, а потом медленно поднялся. Председатель моментально перестала болеть.
Прислушался.
Это, пожалуй, рухнула на пол книга, которую он читал перед выходом на работу и оставил на краю тумбочки. Сборник детективов ...
Лозинский зашел в комнату, пытаясь удерживать в поле зрения все ее пространство.
Ты знаешь, - спросил он себя, глядя на сборник детективов, лежала у тумбочки, - что некоторые предметы имеют свойство падать на пол, если их бросить где попало? Слышал о законе всемирного тяготения?
Только откуда у него это странное ощущение чужого присутствия ..
Лозинский нагнулся за книгой ... и вдруг замер, уже не сомневаясь в присутствии постороннего ...
Что это было? Движение? Или ...
Единственное он знал наверняка: на его территории - неизвестный враг!
Лозинский схватил с тумбочки длинную отвертку, обернулся вокруг своей оси и занял позицию спиной к стене.
Вся комната была перед ним как на ладони: спрятаться было просто негде.
Однако, вращаясь, он боковым зрением успел заметить что-то гибкое и быстрое, что метнулись в сторону. Столь стремительный, что инерционность зрения не успела определить направление движения этого ... кого?