— Он с нетерпением ждёт встречи с тобой. Как и Яри — они поддерживают общение, — говорит Тити, прокручивая толстые золотые браслеты на запястьях. Думаю, она сказала это с умыслом, чтобы ранить, задеть, как предупреждение, как быстрый, резкий удар в живот.

— Мне стоит позвонить ей, — отвечаю я, вытягивая ноги на кухонный стул, — чем она занимается?

Никто, похоже, не имеете ни малейшего представления.

После того, как Тити вернулась к себе, мама принимает горячий душ и готовится ко сну, заявляя, что ей утром на работу, я же возвращаюсь в свою комнату. Здесь по-прежнему холодно и спокойно. Я листаю книги и просматриваю свои старые дневники. Перебираю одежду в комоде. Забавно, как мы можем представлять себя в будущем, но получается так, что не сбывается ничего из представленного.

Я вытаскиваю коробку из-под кровати. На ней большой слой пыли, и я сдуваю его, подняв столб пыли в воздух. В коробке лежат старые фотографии и ежегодники. Я знаю, что она вся набита моими фотографиями с братом. Я бережно их рассматриваю.

Но проходит немного времени, и вот они оказываются разбросанными вокруг меня. Десятки фотографий нас, улыбающихся в камеру. Беззубые, в смешной одежде, с детьми Хеми и даже с Яри. Вся моя жизнь рядом с Лаки.

Я набираю старый номер Ярицы. Никто не берёт трубку. Сейчас только десять часов. Она ещё не должна спать.

Я надеваю кроссовки, хотя на улице и снег. Просовываю руки в куртку и заматываю голову большим толстым шарфом.

На улице тихо, всё кажется мягким из-за снега. Я оставляю следы в этой белой пудре, которая доходит до моих лодыжек. Я останавливаюсь перед знакомым домом Яри. Может, она даже съехала и теперь живёт в собственном доме. Я полностью прекратила общение с ней, когда уехала в колледж. Не знаю, из-за чего это: из-за нашей так называемой дружбы или из-за Лаки. Парень в куртке North Face^[77] и с банданой под бейсболкой открывает входную кодовую дверь. Я хватаю её, пока она не закрылась полностью.

— Ты знаешь Ярицу с четвёртого этажа? — спрашиваю его.

— Чёрт, Яри? Кто не знает Яри?

— Она всё ещё живёт здесь?

— Ага, думаю, она дома. А что ты типа её подруга?

— Была. В детстве. Спасибо, — я моргаю от яркого света и поднимаюсь к квартире Яри.

Я могу слышать из коридора, как гремит телевизор и, кажется, радио соревнуется с ним в громкости. Я сильно стучу в дверь костяшками, но никто не слышит. Я стучу снова, затем прекращаю и свищу, выкрикивая:

— Яри!

Она открывает дверь, держа ребёнка на бедре. На ней короткие шорты и топик, на ногах носки; её волосы собраны сверху заколкой. Может, она готовилась к Рождественской вечеринке.

— Привет, Белен, ты вернулась на Рождество? Спасибо, что продолжаешь общаться со мной, сучка. Спорим, ты не знала, что у меня ребёнок, а?

— О боже мой! Это твой ребёнок? Как её зовут? Поздравляю! Кто её папочка? — я поражена и смущена. Я рада видеть Яри, но очевидно, что она зла на меня.

— Ты, черт возьми, хочешь знать? А что ты мне привезла на Рождество? Ты здесь, чтобы увидеть Лаки?

Моё сердце ухает вниз, прямо на пол, из того маленького углубления, где оно было раньше в окружении других органов. Здесь, на полу, на него можно спокойно наступить и раздавить любой ступнёй.

— Лаки здесь? Почему? Я думала он приедет завтра, нет?

— Без понятия. Приехал пораньше. Попросился переночевать. Он, в отличие от некоторых снобов, продолжает со мной общаться.

— Прости, Яри. Я была эгоисткой, полностью погружённой в своё дерьмо. Я не считалась с другими. Я, наверное, пойду. Может, встретимся как-нибудь на неделе?

Звонит домашний телефон. Достаточно громко, несмотря на общий шум в квартире.

— Вот, подержи-ка ребёнка, — говорит Яри, передавая мне дочь.

Я хватаю пухлощёкий свёрток и прижимаю к груди. Я склоняю голову к её редким волосикам, вдыхая их запах, и шепчу ей:

— Привет, малышка Яри.

Я слегка укачиваю её, так как она становится беспокойной. Хочу, чтобы Яри поскорее вернулась, ибо умираю от желания убраться нахрен отсюда; не в обиду ребёнку, но я не готова. Я воркую с ней, пытаясь удержать её от плача. Поднимая взгляд, я вижу перед собой Лаки, одетого только в джинсы.

Баюкая ребёнка, я замираю и просто смотрю на него в упор.

Он выглядит так же, только его тело стало таким рельефным. Каждая мышца выделяется, каждая линия его тела чётко очерчена, будто высечена. Должно быть, он упорно трудится в морской пехоте, больше, чем на спортплощадке Вашингтон-Хайтс. Он также выглядит здоровым, так, будто хорошо питается и достаточно спит, скорее всего, он больше не набивает себя наркотой под завязку. Его руки забиты татуировками. Он пахнет мужчиной. И он в доме Яри. Я держу ребёнка, может это даже его ребёнок, и всё что, я могу, так это просто смотреть на этого мужчину.

— С Рождеством, Белен. Не думал встретиться с тобой до завтрашнего дня.

— Ты вернулся из командировки?

— Не-а. Я определён на базу Северной Каролины. Я взял машину напрокат и приехал сюда.

— Это твой ребёнок? Ты живёшь с Яри? — спрашиваю, удерживая ребёнка спиной к нему, будто собираясь отдать её ему на руки.

Он смеётся так, что даже горбится, прижимая руку к груди.

— Нет, Бей, это не мой ребёнок! Это дочь Яри, Амари. Я пришёл просто потому, что Яри ещё не спала, и сам я не хотел ещё спать. Не знал, что ты приехала домой. Но я уйду с тобой. «Мой ребёнок», ты такая забавная. Я даже не живу здесь.

— Ну, ты не обязан… я имею в виду, не обязан заводить детей, — все оттенки красного разлились на моём лице. Я могу даже грохнуться в обморок, если кто-то не заберёт у меня этого ребёнка.

— Пойдём, я возьму рубашку.

Я захожу в квартиру следом за Лаки и сажу малышку Амари в ходунки. Она по прямой ползёт в сторону кухни, где Яри висит на телефоне, стряхивая пепел в синюю стеклянную пепельницу.

— Позвоните мне завтра, засранцы. Я поведу Амари в Мейси увидеть Санту, если вы захотите прийти, — Лаки натягивает свою куртку и целует Амари в головку.

— Мы позвоним тебе, Яри, — говорит он.

— Вдруг Белен слишком хороша для этого! — кричит она, пока мы выходим в коридор.

Мы спускаемся вниз по лестнице в тишине. Я не ожидала этой пытки до завтрашнего дня.

— Я оставлю свою машину здесь. Так как нет шанса найти свободное место, — говорит он, глядя через плечо.

Я замечаю в Лаки то, чего не было раньше. Настороженность, нервозность? Наверное, всем трудно снова возвращаться домой.

Мы поднимаемся по склону в тишине, наполненной звуками снега; мои конверсы немного скользят, и Лаки хватает меня за руку. Чувства, поднявшиеся во мне, настолько насыщенны и болезненны, что я чувствую тошноту. Но я цепляюсь за его руку, как за самое дорогое в мире.

— Я не знала, что у Яри ребёнок, — тихо произношу я.

— Да, в прошлом году появился. Ты и вправду ни с кем не поддерживала общение, Бей. В том числе и с нами.

— Знаю. Думаю, это был своего рода побег, — снег оседает на его коротких волосах и тает, превращаясь в чистые капельки, отражающие уличные огни. Хочу пробежаться пальцами по его волосам. Хочу обнять его. Жажду признаться, как сильно по нему скучала, и как же сложно жить без него.

— А ты, Лаки? Ты продолжаешь общаться со всеми? Часто бываешь дома?

— Дважды. Это Рождество — третий раз. Был здесь прошлым Рождеством и раз летом. Мать болела несколько раз, когда я был в отпуске. Общаюсь с друзьями только по фейсбуку. Не то чтобы я кому-то звоню или пишу письма. Яри любит посплетничать — она держит меня в курсе.

— Я ни с кем не общаюсь, — отвечаю, распутывая свой шарф, чтобы подышать свежим воздухом.

— Как тебе северная часть штата? Видишься там с кем-то, Ленни? Встречаешься? — спрашивает Лаки, выглядя самоуверенным. Может, этот вопрос подразумевал, что он сам с кем-то встречается, что у него есть девушка в Северной Каролине, согревающая его постель.