— Хочешь, я сыграю? — спросил сорванный голос, от которого у актера по спине пробежал холод. Этот голос он узнал сразу.

Кейдж медленно обернулся, будто заранее ощущая холодный клинок между своих лопаток. Красный свет ослепил его глаза. Это был блеск стальной пластины на лице бандита.

— Как ты проник в здание? — невольно проронил Джонни.

— Нечего было набирать в охрану таких задохликов-молокососов, — прорычал, усмехаясь, Кэно. Он достал из внутреннего кармана жилетки золотой портсигар с гербом «Черных драконов» и взял одну сигару. — А я предупреждал тебя, Джонни, — продолжал он, спрятав портсигар и достав зажигалку, — не надо лезть не в свое дело.

Он взял сигару в зубы и зажег ее.

— Вижу, ты купил новые очки, — продолжал язвить преступник. — Как раз на похороны, Джонни.

Актер совладал со своим страхом и решил провести свой коронный прием — он сел на шпагат и ударил кулаком вверх. Кэно перехватил его руку и ударил о свое колено. Переломанные кости клацнули, Кейдж застонал, корчась от боли на полу.

— И этого не нужно было делать, — спокойно молвил Кэно.

Джонни встал на ноги и попятился назад, убрав сломанную руку за спину. Кэно закрыл и спрятал зажигалку, обильно выдыхая сигарный дым. Кейдж бросился вперед, пытаясь в прыжке нанести удар ногой, но неожиданно Кэно развернулся и засветил ему в пах кулаком. Джонни упал, в глазах у него потемнело.

— Понял, каково это? — ехидно спросил Кэно.

Джонни не слышал его слов, он ничего не соображал от боли, только жалобно скулил, как щенок, в которого кинули камень. Кэно подошел к актеру и взял его за горло медвежьей хваткой.

— Я бы вырвал тебе сердце, ушлепок, — прорычал он, — но слышал, твое сердце принадлежит Соне Блейд. Про меня говорят, что я наемник, вымогатель, грабитель, только все это клевета. Я всего лишь террорист и бунтарь. И клевету не потерплю. Твоя идея была ошибкой, Джонни. Я, как и жизнь, не прощаю ошибок.

Кэно замолчал. Тишину на миг нарушил резкий хруст и глухое падение мертвого тела со свернутой шеей. И звон… Звон падающих на пол черных очков за полтысячи долларов.

* * *

Соня Блейд была единственной «простой смертной» среди звездной голливудской толпы, собравшейся на похоронах актера. Здесь были даже такие высокие гости, как известный на весь мир культовый режиссер Мастер Бойд. Плечом к плечу с ним стоял Ричард — бандитской внешности бритоголовый тип с трехдневной щетиной и отвратительной улыбкой, которую особенно уродовала щель между передних зубов.

— Жаль, что я стал известен, когда меня взяли на роль такого ублюдка, — проронил актер. — К счастью, фильм так и не сняли.

Мастер Бойд только покачал головой.

— Джонни искренне жаль, — проговорил режиссер. — Он был настоящим бойцом. Уж я-то знаю — его достижения были настоящими, он посвящал много времени тренировкам и сам выполнял все трюки. Фильмы его, конечно, стандартные боевики, какие нравятся пацанам лет десяти — двенадцати. Но ему нравилось снимать эти фильмы. Он вкладывал в них душу. Я уверен, фильм «Внезапное насилие» стал бы другим, глубоким, с идеей, но…

— Давайте не будем говорить о том, чего не было и не будет! — резко выкрикнула Соня.

Толпа надменных знаменитостей устремила взгляды на женщину в форме. Она невольно потупила взор ярко-голубых глаз, по ее щекам катились теплые слезы. «Мне надоело, что они забирают у меня тех, кто мне дорог…». «Мне не нужна смерть еще одного человека!». Звезды Голливуда продолжали коситься на нее, но ей было на них глубоко плевать. Соня Блейд вспоминала, как регулярно навещала Джонни в госпитале, как их общение становилось все теплее, и как она все с большей отдачей помогала Кейджу работать над сценарием. Лейтенант Блейд поверила в него — и отчасти можно было сказать, что она сама подвела его к такой участи. Но так все не сложилось бы, не будь в живых проклятого жестокого «отца террора»! Жизнь Кэно была проклятием Сони. И оно словно распространялось на всех, кто приближался к ней.

— Джонни Кейдж, — прошептала Соня с щемящей болью.

— Его зовут не Джонни Кейдж! — произнес, шагнув к ней, немолодой мужчина с поседевшими светлыми волосами и серо-голубыми глазами, окруженными лучиками тонких морщин. — Вы не знали его! Его настоящее имя Джон Карлтон! Вы не знали его!

— Секундочку! — подняла глаза на неизвестного Соня Блейд. — А Вам откуда известно, мистер…

— …Карлтон, — назвал мужчина свою фамилию. — Мистер Карлтон. Джонни мой сын.

Соня в стыде отвела глаза. Так не должно было быть, чтобы отец хоронил сына! Это было неприродно, противоестественно, наперекор законам жизни! Чтобы отец пережил своего сына! Так не должно было быть.

— Прощай, звездная жизнь, — заговорил мистер Карлтон, подойдя к гробу в сопровождении жены и младшей дочери. — Прощай, актерская карьера. Прощай, Голливуд, которого так толком и не узнал ты, и который не знал тебя, Джонни. Эх, а на надгробье-то написали: «Кейдж»…

Соню пробрала дрожь. «Скольким людям этот бандит принес страдания! — подумала она. — Скольких граждан мы, несмотря на все усилия, не вернули домой, к родным живыми!». Да, она не должна была зацикливаться на собственной боли так, словно одна она пострадала от злодеяний террориста. Она была одной из тысяч и должна была стать сильнее этих тысяч. Она должна была праведно отомстить за них всех.

13. Новые и старые враги

К концу 2006 — началу 2007 года «Черный дракон» переживал свой расцвет. У анархистов было все: денежные средства, секретные разработки, мощное вооружение. Кэно детально разрабатывал план финальной террористической акции, чтобы поставить власти роковой ультиматум с требованием отдать анархистам кусок американской земли. Но чем дольше главарь стремился отточить план этого решающего маневра, тем отчетливее он становился чем-то обеспокоен. Главной причиной, по которой «Черные драконы» не переходили к решительному осуществлению заветной цели, был Джарек. Кэно учел свою ошибку, допущенную перед штурмом базы «Красных драконов», и теперь, когда анархист, всю свою бытность правой рукой лидера клана остававшийся странным неуслышанным пророком, слег от необъяснимого недуга, вожак решил серьезно поговорить с товарищем. Сказать, что разговор в лазарете выдался тяжелым, было все равно, что не сказать ничего. Кэно впал в такое исступление от услышанного, что, казалось, был готов даже убить Джарека — ни в чем не повинного, обессиленного, бледного, будто при смерти, непрерывно шепчущего, стуча зубами в ознобе, отрывки молитв. Никто не знал, с какой гримасой обозленного, загнанного в угол зверя лидер «Черных драконов» вышел из лазарета, сколько ножей и пуль он всадил в тот день в стену своего кабинета и до какого скотского беспамятства пытался напиться. Не знал никто и того, что именно предрекал Джарек. Но с тех пор время на базе анархистов будто остановилось. От Кэно ждали приказов, призыва к действию, но он упорно молчал, изредка невнятно прикрываясь войной с «Красными драконами», когда его донимали расспросами окончательно. Его кровному брату постепенно становилось лучше, но, навещая его практически каждый день, главарь никогда не оставался спокойным. Кэно пытался пересмотреть свой план, пытался добиться от Джарека внятной инструкции о том, что можно сделать, чтобы избежать осуществления его мрачного предзнаменования, но тот не мог дать ему ничего, кроме того, что уже озвучил. Друг обещал главарю, что продолжит проектирование нового мощного оружия на основе похищенных секретных разработок, как только встанет на ноги, но до того оставалось только покоряться судьбе и ждать. Боевое рвение рядовых анархистов ринуться в смертельный бой становилось все труднее удерживать в узде. Приходилось постоянно напоминать о том, какая тонкая предстоит им операция: одно неверное движение — и все надежды, все цели, все годы войны, все пойдет псу под хвост! Кэно пытался просчитать риски, но у него не было ни одной реальной зацепки.

— Мы должны здраво осознавать, что того, к чему мы стремимся, никогда не будет, — в очередной раз говорил он, стоя в главном зале перед толпой анархистов. — Но если принять как данность недосягаемость наших целей, то можно смело наложить на себя руки. Это нам слишком рано! Нет, мы покажем всему миру, что можем максимально приблизиться к нашим идеалам! Это будет стоить нам море крови и тысячи жизней, и никто не будет укреплять дух слабых и уговаривать непокорных. Важно выждать, выбрать момент и ударить молниеносно, наверняка. Тогда нас поддержат и за нами пойдут! И выживет сильнейший! Что требуется от вас сейчас — это постоянная боевая готовность, дисциплина и самоотдача! Будущее за анархией!

Среди одетых в черную кожу террористов, с бешенством на лице вскричавших: «За анархию!», когда Кэно поднял вверх кулак, был только один человек, явно недовольный происходящим. Он стоял в первых рядах, запрокинув назад голову, и ждал тишины. По его плечам спадали длинные ровные черные волосы, лицо его закрывал стальной респиратор с подключенным к нему дыхательным аппаратом. Это был Кабал.

Многие молодые члены клана не знали, что случилось с Кабалом примерно пять лет назад, почему у него изувечено все тело и насколько обезображено его скрытое под респиратором лицо. Казалось, большую часть времени он пребывает в каком-то ином, одному ему известном измерении. Он никогда не был многословен, все его раздражало, и из-за этого он часто проваливал задания, несмотря на свои боевые навыки и поразительную быстроту реакций. Ходили слухи, что Кабал находился в зависимости от по-настоящему тяжелых наркотиков, но препараты, которые он регулярно употреблял, были единственными обезболивающими средствами, которые все еще могли на него подействовать.