Слова Кэно ввергли Кабала ни то в тоску и уныние, ни то в недовольство и противоречие. Чтобы хоть как-то облегчить упавший на душу груз, анархист отправился в бар «Valhalla». Кабал въехал в темную подворотню на мотоцикле, припарковал его и вошел в подвал старого дома. Горец разносил пиво уже изрядно подвыпившим «Черным драконам», только один столик был свободен, но, пройдя сквозь пьяную толпу вглубь наполненного табачным дымом помещения, Кабал увидел, что и за этим столиком сидел одетый в бежевые кожаные штаны и коричневый свитер под горло широкоплечий мужчина с закрытым лицом.

— Безликий, — вздохнул, узнав его, Кабал и собрался идти прочь.

— О! Кабал! — оживившись, вдруг окликнул его подрывник. — Иди-ка сюда! Присядь, выпей со мной, а?

— На кой черт тебе это надо, Безликий? — в недоумении нехотя спросил анархист в железной маске.

— Выпьем, поговорим о жизни нашей проклятой… А то одному пить — значит бухать, а бухать — это некрасиво.

— А где Тремор, твой закадычный друг?

Безликий развел руками:

— А я почем знаю, где он шастает?! Тасию трахает, наверно.

Кабал неуверенно подошел к столику:

— То есть, ты хочешь выпить с человеком, которого называл предателем и пытался убить?

— Но ты ведь и был предателем, — заключил Безликий. — Тебе повезло, что я не злопамятный. Ты же на верность клану присягнул? Да. И с Кэно плечом к плечу стоял. Было? Было. Вот за это и выпьем.

Кабал наконец-то сел за стол. Безликий позвал бармена:

— Эй, Горец! Два пива и бутылку водки!

— Закусывать будете? — спросил шотландецв кожаном пиджаке поверх старого свитера.

Безликий махнул рукой:

— Могу и рукавом занюхать, порохом пропахшим… А ты, Кабал?

— Да хрен его, — бросил анархист. — Принеси чего-нибудь на свое усмотрение.

Горец ушел выполнять заказ.

— Сейчас принесет он тебе «на свое усмотрение»! — с иронией в голосе проронил Безликий.

Анархист не обратил внимания на слова товарища, пока Горец не вернулся. Рыжий шотландец принес две большие кружки пива, бутылку водки только что из холодильника и от этого мгновенно запотевшую и тарелку с тремя бутербродами — кусочками хлеба, на каждом из которых лежало по две кильки в масле.

— Что это за дерьмо?! — возмутился Кабал. — Ты всем так эксклюзивно готовишь, или попускаешь меня за предательство?!

— Конечно! Почти всем, — со смехом ответил Горец. — Кэно, как лидеру клана, положено по три кильки на бутерброд, всем остальным — две.

— Почему-то я так и подумал, — угрюмо произнес анархист, всерьез восприняв слова бармена.

— А как вы собираетесь… — начал спрашивать Горец, поглядывая то на респиратор Кабала, то на платок на лице Безликого. Он не закончил фразу, а отставил большой палец и мизинец, намекая на выпивку.

— Разберемся, — недовольно швырнул Безликий. Шотландец безропотно удалился.

— Ну, расскажи мне, интересно все-таки, — начал говорить Кабалу подрывник, — как же тебе стукнуло в голову попытаться стать новым лидером клана?

У Кабала перехватило дыхание. Он мысленно чертыхнулся, сожалея, что согласился на разговор, прекрасно зная, в какое именно русло он завернет. Вопрос Безликого взбесил Кабала, но анархист в маске старался держать себя в руках:

— Суди сам. У нас цель — анархизм — свобода и авторитет. Значит, лидер будет в любом случае. Другой вопрос, что если этот лидер нас не устраивает, перестает быть авторитетом, то мы можем скинуть его в любой момент…

Безликий хрипло хихикнул:

— Ха! И ты решил Кэно скинуть! Чем же он тебя не устраивал? Тем, что у него на бутерброде три кильки, а у тебя — только две?

Кабал удрученно вздохнул:

— Смейся дальше, если тебе делать нечего. Но мне не до шуток. Слишком много Кэно о себе возомнил. Он что, тут, думаешь, самый крутой, да?! Да я прошел через то, чего он себе и не мыслил! — с этими словами он снял маску, показывая обожженное обезображенное лицо, — отчасти благодаря тебе, Безликий! Но я должен сказать тебе спасибо — ты сжег всю ту похабень, что твои друзья вырезали на моем теле. Они приходили один за другим и вырезали по коже и мясу, как по дереву! И ржали, как конченые психопаты!

Подрывник не спешил отвечать. Он медленно развязал свою бандану, спустил на шею платок, скрывавший лицо, снял черные очки. Кабал чуть не упал со стула — у этого человека действительно не было лица! Его левый глаз был пересечен глубоким шрамом, зрачок почти затянулся голубоватым бельмом. Носа не было — только две дыры на его месте и остатки костей переносицы. Обе губы были рассечены, нижняя дважды, оголяя неровные передние зубы, от которых были отбиты осколки. Правая ушная раковина была трижды разрублена и лишена мочки, левая отсутствовала вообще. На покрытом шрамами от ожогов черепе только в трех-четырех местах можно было заметить остатки коротеньких светлых волос. Борода также не росла уже давно — ожоги покрывали все лицо и шею, и один огромный шрам от них рассекался только глубокими рубцами от порезов, нанесенных осколками. Они расчерчивали прожженную до мяса кожу крест-накрест. Безликий поплотнее обмотал платок вокруг шеи и еще более хрипло и гнусаво, чем обычно, заговорил:

— Да что ты знаешь о боли, щенок! Знаешь, через что я прошел, как я стал Безликим? Я ведь не всю жизнь так звался. Нет, раньше у меня было погоняло Взрыватель. Я владел потрясающими знаниями о взрывной технике, взрывчатых и огнеопасных веществах. Но однажды созданный мною же огнемет взорвался прямо у меня в руках. Косуха, спасшая меня от осколков, на груди прогорела до того, что от нее осталась одна молния. Открытые участки тела залило горючей смесью. По лицу и торсу ожоги четвертой степени, руки изрезаны и прожжены до костей. Лица у меня уже не было. Тех, кто стоял рядом со мной, тоже задело, правда, только осколками. А рядом были Кэно и Призрак. Байкера кожанка спасла — он не сильно пострадал, а у Кэно обе руки были изрезаны осколками — правая до самого плеча. Благо, он в броннике был. Кэно и Призрак меня-то и спасли. Я как сейчас вижу: они оба ранены, но на руках выносят меня из горящего здания. «Вряд ли выживет», — произносит Призрак, а на глазах у него слезы. Это все, что я заметил — потом мир в глазах поплыл, туман начал собираться. И я с трудом выговорил, так как у меня были повреждены гортань и кадык: «Не бросайте меня. Жить хочу». Кэно тогда сказал всего одну фразу, но она в моей башке до сих пор звучит: «Раз хочет — выживет». Выжил. Хотя до лазарета они донесли обгорелый кусок мяса с глазами! Да что глаза? Зрение-то я после этого потерял. Мне сделали несколько операций на глазах — восстановили зрение, только левый глаз сейчас опять перестает видеть. С тех пор голос у меня изменился до неузнаваемости — я разговариваю, как демон из преисподней. А ты думал, отчего я все время в шарфе или свитере под горло хожу? Горло адски болит — у меня трубка вместо гортани, — взрыватель хрипло простонал, взявшись за шею, и скорчился от боли: — А-а… Вот, опять. Мне надо что-нибудь выпить.

Безликий схватил кружку пива и осушил ее за пару-тройку глотков. Он вздохнул с облегчением — боль ослабла, хотя и не исчезла полностью. Впрочем, этот человек уже давно привык к постоянной боли. «Болит — значит, я жив», — любил говаривать он.

— Теперь понял, через что прошел я? — сказал он Кабалу. — И пройду через это еще тысячу раз ради своего клана! Так что ты не вправе судить, Дарт Вейдер недоделанный, кто через что прошел. И особенно через что прошел Кэно!

Кабал взглянул на него с разочарованием и укором, поставив на стол пустую кружку пива и наливая водки.

— Уж от тебя не ожидал это услышать! — покачал он головой. — Да, Кэно потерял глаз, но его не вешали наручниками на трубу и не стреляли в него из огнемета! Я дышать самостоятельно не могу!

— Ага! — выкрикнул Безликий. — Посмотрел бы я на тебя-красавца, когда тебе в тюряге отбили бы почки! Сколько у него ранений было! Он же через три войны прошел!

Кабал удивился:

— Он служил?

— Он предпочитает об этом не трепаться, — сухо ответил подрывник. — Конечно, я признаю, что ты тоже прошел через неописуемую боль, но… Его не свои избивали за предательство — он в атаку на врагов на смерть бросался! Вывод один: Кэно — мужик, а ты — крыса мусорная.

Кабал ударил рюмкой об стол.

— Не гони беса, пиротехник! — угрожающе сказал он.

— Крыса, — настаивал на своем Безликий, выпивая уже третью рюмку водки. — Не мужик… Жизни не видел, а кланом хотел управлять!

— Я хотел быть его реформатором! — попытался оправдаться Кабал.

— Да?! В какую же сторону ты решил его реформировать?

Кабал гневно сдвинул брови — а точнее то, что осталось от бровей, — к переносице:

— Освободить от диктатуры Кэно! — с ненавистью прокричал он. — У нас ведь анархия, как ни как.

— Ага! — Безликий снова презрительно хихикнул. — Только вот Кэно армию создает! Как же ты, гений гребаный, представляешь себе анархию в армии? А?

— Зачем вообще создавать армию? — возмутился Кабал. — Я не считаю, что своих целей нужно добиваться грубой силой!

Подрывник саркастично улыбнулся:

— Но ведь ты пытался добиться лидерства именно так.

Кабал сделал хороший глоток водки и, закусив бутербродом с килькой, начал разъяснять свою позицию:

— Я полагаю, что отвоевать кусок земли и построить на нем государство так, как Кэно хочется, — не выход.

— Морихей Уехиба — мир праху его — поднял в свое время бунт и создал свой клан. Создал так, как ему хотелось. Кэно продолжает его дело. Или, по-твоему, мы впустую столько лет льем кровь за идею анархизма?

Кабал призадумался:

— Знаешь, в чем для меня идея анархизма? Вот я себе представляю будущее: идеальный мир — ни границ, ни войн, ни дискриминаций, ни власти нет. Есть только одно-единственное государство под названием Земля…

Тут Безликий хрипло расхохотался:

— Этого никогда не будет, утопист хренов! — бросил он, утирая слезы смеха. Кабал с досадой схватил бутылку водки и допил все, что в ней оставалось.