— Допустим…

— Уточним исходные параметры: в чем основное отличие красавицы от обычного человека? В первом приближении: в ее красоте.

— Продолжайте.

— Вышеупомянутая сознательно или бессознательно, но использует свой дар, как другая — природный голос, не так ли?

— Но не все голосистые, к сожалению, становятся артистами.

— Один — ноль! — вдруг сказал он и засмеялся, а вслед за ним и Вера Максимовна с Игорем. — Человеку вообще необходима удача в жизни, что отмечал еще и Наполеон.

— Не родись красивой, а родись счастливой!

— Согласен. Ну-с… обычная работоспособность, умное терпение, — старательно перечислял он. — Физическое здоровье, наконец…

— Назовите главное!

— Батюшки, как же я мог запамятовать: да обычное желание петь!

— Все гениальное просто.

— Тогда уж, простите, не могу решиться…

— Смелее!

— Может быть, красавицу беспокоит в жизни то же самое, что и всех остальных людей?

— Наконец-то!

— В чем же была моя первоначальная ошибка, Анка?

— Особенно-то не огорчайтесь, но вы пошли на поводу у меня, сразу же посчитали почему-то, что красавица обязательно должна быть необычным человеком.

— Спасибо, что открыли глаза!

Я помолчала, но все-таки не удержалась:

— А то вот еще некоторые считают: если уж артист он там или ученый, значит — полубог уже, простите.

— И такие вам уже встречались?

— Нет еще, — все-таки помолчав секундочку, ответила я.

Игорь все так же умело-ровно и быстро вел машину, и они с Верой Максимовной молчали. Тогда я думала — из уважения к Вадиму Павловичу… Ну, а мы с ним разговаривали. Запомнилось мне еще, как он так же безразлично начал:

— Весьма и весьма привлекательна, Анка, энергичная напористость человека, а?

— Совершенно необходимое условие для достижения поставленной цели! — поспешно согласилась я и тоже спросила вежливо: — Уместно ли будет опять-таки вспомнить бульдозер?

— Прошу уточнить!

— Вали валом, потом разберем, — вспомнила я мамину пословицу.

Вадим Павлович засмеялся, а за ним и Вера Максимовна с Игорем. А потом он сказал просто и уже по-другому:

— Расскажите мне о себе, Анка.

Я рассказала в двух словах. Он помолчал, потом сказал удивленно:

— А ведь пока у вас все правильно!

— Очень мне приятно ваше удивление, — все-таки сказала я.

Он помолчал, будто запнулся, и начал негромко, ласково смеяться:

— Ах ты молодец-девка!.. — И с тех пор начал называть меня на «ты».

Когда мы подъезжали к Белоострову, я показала откос, с которого упали мама с отцом на «Запорожце». Вадим Павлович долго молчал, а потом вдруг негромко и будто мне одной тоже рассказал о себе: он еще до войны закончил институт и защитил кандидатскую диссертацию, всю войну провоевал, а после нее защитил докторскую; пять лет назад у него умерла жена, сейчас он живет с дочерью, ее мужем и двумя внуками-близнецами.

— Так Павел с Петром, значит, близнецы? — спросила Вера Максимовна.

— Вот такие-то мои дела, Анка, — вздохнул он и положил мне сзади руку на плечо.

Дача у Тарасовых оказалась настоящим барским домом; был еще и хороший сад вокруг нее. В багажнике у Игоря была большая корзина, наполненная едой и бутылками. Доставая ее, он смущенно извинился:

— Мама заставила взять…

— И очень кстати! — отрубила Вера Максимовна.

Но я, кажется, слегка нарушила ее планы, сама того не желая. День был хоть и осенним, но солнечным, сухим, а я увидела на большой веранде волейбольный мяч, подхватила его, предложила Вадиму Павловичу:

— Покидаем?.. — и пошла на площадку за домом, а он — за мной.

Вера Максимовна поморщилась, глядя на Игоря, но пришлось и им пойти вслед за нами. И вот тут я поняла, почему Вадим Павлович поехал за город: с мальчишеским увлечением и азартом играл он в мяч!.. Пришлось и мне снять пальто. И хоть Вадиму Павловичу уже за шестьдесят, но бегал он по площадке легко и быстро, почти как мальчишка, раскраснелся и снял пиджак. А вот Игорь, к сожалению, двигаясь в общем-то ловко, будто механически и принимал мяч, и гасил его: так и видно было, что не лежит у него душа к спорту.

Вера Максимовна даже и не встала в круг с нами, сидела на скамейке и курила, закинув ногу на ногу, выставив круглое красивое колено. Но терпеливо ждала, пока мы с Вадимом Павловичем наиграемся, только поминутно поправляла пальцем очки на носу.

И тут я вторично нарушила ее планы: когда увидела, что Вадим Павлович все-таки устал слегка, неожиданно для себя предложила ему:

— Пошли по лесу побродим?.. Хороший он осенью!

— Пошли, Анка! — будто даже обрадовался он.

Вера Максимовна поморщилась уже в который раз за сегодняшний день, а Игорь сказал:

— А мы пока еду приготовим! — И подмигнул мне: иди-иди.

Сначала я просто ходила по лесу следом за Вадимом Павловичем, а он все молчал, шел, заложив руки за спину, нагнув голову, ногами ворошил желтые листья. Тогда я сказала:

— Нельзя все время горевать и горевать… Мне вон тоже тоскливо, как я отца с мамой вспомню, да что ж теперь делать-то!

Он остановился, но не обернулся ко мне, ответил глухо:

— Старый я уже, а мы с Машей всю жизнь душа в душу прожили.

— Терпеть надо!

— Я терплю.

Тогда я решилась, взяла его под руку, тихонько повернула и повела назад. Уже у самой дачи он попросил меня:

— Ты бы как-нибудь зашла к нам, а?

— Спасибо. Обязательно приду!

— И тебе спасибо.

Стол был обильным и разнообразным, но пила одна Вера Максимовна, она же и тосты бойко произносила. А Вадим Павлович поднял свой полный фужер — до этого только отхлебывал из него, — поглядел на меня, сказал:

— За наше с тобой знакомство, Анка ты милая! — И отпил из фужера чуть побольше обычного.

Вера Максимовна слегка опьянела, прямо сказала:

— Вадим Павлович, Игорю позарез Зверев с Хоттабычем нужны!

Он усмехнулся, глядя на ее огромные очки, смешно сползшие на кончик остренького носа, потом будто укоризненно даже посмотрел на Игоря, сказал:

— Вы, друзья, просите невозможного! — И тут встретился глазами со мной, мигнул, улыбнулся растерянно, с какой-то отчаянной даже веселостью проговорил: — Ну, Анка, если уж и ты с ними заодно, будь по-вашему!

Игорь незаметно и крепко пожал под столом мою руку.

9

Очень скоро нам пришлось собираться домой. И потому что я боялась опоздать на вечернюю смену, а еще до нее хотела познакомить наших с Игорем. И потому, что Вадим Павлович должен был подготовиться к докладу на какой-то завтрашней конференции. Да и Вера Максимовна вдруг заснула прямо за столом, точно нажал кнопку человек — и выключил свой мотор. Еще секунду назад она командовала, и вдруг мигнула, удовлетворенно сказала Игорю:

— Дело сделано! — и отвалилась на спинку стула, глаза у нее закрылись, она задышала ровно.

— Во, а? — изумленно прошептала я, глядя на нее, следя, как огромные очки ее медленно сползают по тоненькому носику: выдох — сдвиг, выдох — сдвиг… — Незамужняя, наверно? — спросила я почему-то не у Игоря, а у Вадима Павловича; он кивнул, внимательно следя за мной; я осторожно сняла очки Веры Максимовны, положила их на стол, опять сказала Вадиму Павловичу: — Мотор-то она, конечно, мотор, но по характеру своему — спринтер, для бега на длинные дистанции не годится, а? — Он кивнул мне согласно, а я сказала: — Работать рядом с ней, может, и хорошо, а вот жениться на такой — только по решению суда! Работник она способный? — Вадим Павлович кивнул. — И диссертацию, конечно, уже защитила? — Он кивнул. — А студенты, наверно, подсмеиваются над ней, а? — Он кивнул, уже улыбаясь. — Мо-о-то-ор!.. — сказала я, невольно даже чуть отодвигаясь от Веры Максимовны.

— Да, Анка! — очень серьезно проговорил Вадим Павлович, даже повторил: — Да!.. — Будто говорил не только мне, но и себе самому.

Разговаривали мы с ним так, точно Игоря вообще не было сейчас за столом вместе с нами. И он молчал, только все улыбался вежливо. Великое дело — воспитанность эта!