— Ну, а дружок твой, Никита Горелов, нигде не объявлялся?

— Какой он мне дружок! Он вообще не наш. Разок обратился ко мне через Феликса по моему профилю, и все.

— А по фасу не обращался? — машинально поерничал Сырцов.

— Чего? — подозрительно не понял Земцов.

— Ладно. Проехали. В общем, агент из тебя, как из собачьего хвоста сито.

— А что сообщать, когда нечего сообщать? — обиделся Земцов.

— Сделать так, чтобы было что сообщать.

— Как?

— Твой Феликс поддает?

— Ну как все. Выпивает.

— С вами, с тобой?

— Бывало иногда.

— Вот и раскрути его. Выпей с ним один на один, на жизнь свою горемычную пожалуйся, похвали его одного, скажи, что, если бы не он, завязал бы ты с этим опасным делом навсегда.

— А он меня службе безопасности сдаст.

— Не сдаст. Ты главное все время хвали его и его замечательную разумную и особую жизнь и слушай. Он тебе обязательно расскажет, как трудно ему приходится при такой ответственности. Он — тебе, а ты — мне.

— Попробую, — согласился Земцов. Видимо, заинтересовало его такое сложное и одновременно приятное задание. Но, с другой стороны… После принципиального согласия он помялся слегка и промямлил: — Только вот не знаю как…

Сырцов уже знал как. Он извлек из кармана блейзера стодолларовую бумажку, положил на мраморную доску стола и пояснил:

— Это тебе на накладные расходы. Хватит пока?

— Хватит, — уверил Земцов, но спохватился и быстро добавил: — Пока.

— Кончатся — еще добавлю, — пообещал Сырцов и положил рядом с сотней вторую, откомментировал: — А это одноразовый гонорар.

Два кусочика колбаски у него лежали на столе. Сразу хапнуть — неприлично как-то. Но не отказываться же. Земцов сосредоточенно разглядывал купюры. Наконец решился сказать:

— Мне что — расписку писать?

— Можно и без расписки, но лучше — с распиской, — лукаво озадачил агента садист Сырцов. Земцов дважды судорожно вздохнул и не поддался на провокацию.

— Сейчас напишу, — он шарил по карманам в поисках ручки и бумаги. И все успокаивал Сырцова, успокаивал: — Сейчас. Сейчас.

Сырцов протянул ему шариковую ручку и блокнот. Земцов прилег грудью на мрамор в намерении тотчас все написать, вдруг задумался в недоумении и спросил:

— А что писать?

— Я, такой-то и такой-то, — глядя на земцовские каракули, медленно и раздельно — по слогам, как малограмотному, диктовал Сырцов, — получил от Сырцова Георгия Петровича за оказанные ему услуги и важную информацию двести — цифрами и прописью — долларов. Дата и подпись. Все. Ты листок не вырывай. Он у меня в блокноте будет. — Сырцов забрал блокнот и ручку, спросил заботливо. На прощание: — Ты еще здесь порезвишься?

— Доем, допью и пойду.

— Ну, а я доел и допил. Будь здоров, Земцов.

«Восьмерка» притулилась в Китайском проезде, Сырцов вырулил на набережную и законопослушно, в потоке, покатил вдоль Москвы-реки. Езда без напряжения, на автомате позволяла думать.

Удивлял его Лев Семенович Корзин, беспечностью своей удивлял. Или непонятливостью? Отмена готовности номер один говорила о том, что вице-президент банка и руководитель тайных отрядов уверен: его не достанут. Откуда эта уверенность? От глупости или от осведомленности? Как хорошо было бы воткнуть ему в зад многоперьевой хвост и отработать все его телодвижения за сутки. Людишек бы ему, Сырцову, опытных и умелых людишек, на которых с любовью можно положиться. Но агентов у него нет и в ближайшее время не предвидится. Он ныне — прислуга за все. И швец, и жнец, и на дуде игрец.

43

С этим — полегче. Вокруг челябинского он чуть ли не вприсядку плясал, рисуя заманчивые перспективы, ведущие к чистым источникам богатства и пышным фонтанам неземных наслаждений. В порядке иллюстраций к грядущей светлой и наполненной приятностями жизни пришлось организовывать для южноуральского вахлака нечто вроде промискуитета в одном из тайных бардаков.

Впечатлило это челябинца, а еще более впечатлило то, что ежемесячное денежное довольствие его обозначалось теперь цифрой с четырьмя нулями. Уехал к себе, в город тракторостроителей, вдохновенный.

С этим, ярославским, легче. И проще. Он в крутой замазке, потому что дважды упустил Сырцова, чем вызвал брезгливое и презрительное неудовольствие Витольда Германовича.

Лев Семенович обнял молодого человека за плечи левой рукой, а правой поднял высокий стакан с жидкостью цвета некрепкого чая и льдом.

— Я кое-что знаю про вашу работу, Эрик, и понимаю, как вам тяжело. Ох, кстати, почему мы на «вы»? Давай на брудершафт, а?

— Не целоваться же, как голубым, — сдержанно заметил подобранный и непростой Эрик. Хороших лет, вроде красивый и в то же время никакой, он сидел в строгой позе с прямой спиной и отхлебывал из стакана с осторожной аккуратностью. Тоже, наверное, из гебистов, сволочь. Лев Семенович громогласным смехом отметил удачную шутку и согласился:

— Целоваться не будем. Если что — нам есть кого целовать с удовольствием. Но на «ты». Решайся, Эрик.

Сидели в маленьком кабинете Роберта Васильевича Алтухова, который тоже принимал участие в трогательном междусобойчике, несколько отстраненно, правда, показывая, что он свое дело сделал, а теперь пусть договаривающиеся стороны суетятся, выясняя, кто за сколько продается, а кто за сколько покупает. Выпили втроем. Эрик поставил стакан на суровый черный письменный стол Роберта Васильевича и, напрягшись, спросил:

— Так что ты хочешь от меня, Лев Семенович?

— Я хочу, чтобы ты оставался на своем посту, Эрик.

— Спасибо за моральную поддержку.

— Не иронизируй, друг мой. Вчера на совете Витольд возложил всю ответственность за провал волжской операции на тебя. Вот Роберт не даст соврать. Роберт, расскажи Эрику, как все было.

— Ну, как было? — Роберт взял бутылку «Нивас регал» и, рассматривая черно-золотистую этикетку, неохотно поведал: — Как всегда бывает в таких случаях. Витольд в момент нашел крайнего. Крайний — ты, Эрик.

— И что? — тихо спросил Эрик.

— А то, что Витольд ищет тебе замену! — радостно сообщит Лев Семенович.

— То сочувствуете мне, а то радуетесь моим неудачам…

— Мы с тобой на «ты», Эрик, — сурово напомнил Лев Семенович.

— Да кончайте вы эти задушевные игры! — раздраженно сказал опальный командир. — Если затеяли этот разговор, то у вас есть какой-то определенный план, связанный с вашими далеко идущими целями. Я вас прошу изложить все без экивоков и умолчаний.

— Не слабо, — решил Лева. — Не слабо. Теперь ты мне по-настоящему понравился, крутой мужичок.

— Без комплиментов можно? — потребовал крутой мужичок.

— Можно, — Лева отобрал бутылку у Роберта Васильевича, разлил по стаканам, бросил в свой обтекаемые оттаявшие льдинки из тарелки, наполненной уже почти одной водой, грохнул донышком о черную поверхность и предложил: — Но предварительно выпьем.

— Предварительно уже выпивали, — насмешливо напомнил Роберт Васильевич.

— Ну, тогда, для более свободного разговора, — беспечно согласился с поправкой Лева. — И за наше драгоценное здоровье!

Выпили, за здоровье как не выпить. Закуси, за исключением соленого печеньица, не было. Пожевали печеньица.

— Я слушаю вас, Лев Семенович, — напомнил Эрик.

— Слушай. И слушай внимательно. Я делаю так, что в ближайший, так сказать, обозримый период времени новая кандидатура на твой пост не будет утверждена.

— А в необозримый? — перебил нетерпеливый Эрик.

— А в необозримый — отпадет надобность вообще делать что-то.

— Вы считаете, что можете отстранить Витольда? — Эрик брал быка за рога.

— Не я. Сложившиеся обстоятельства.

— И что вы хотите за это?

Вот, помолясь, и добрались до главного. Тут важно не перелить. Лев Семенович сделал вид, что задумался. Эрик смотрел на него, а Роберт Васильевич — опять на этикетку.

— Я хочу, Эрик, — тихо заговорил Лев Семенович, — чтобы ты держал меня в курсе всех действий, поступков и распоряжений Витольда в той степени, в которой это связано с тобой и твоей командой. Я хочу, Эрик, чтобы ты ненавязчиво подготовил своих людей к смене декораций. Я хочу, Эрик, чтобы ты стал моим человеком.