— Но что-то бывает взамен?

— То, что взамен, приобретается на месте, — давая понять, что с проблемой будущей прописки покончено, Сергей Львович задал направляющий вопрос: — Итак?

Витольд Германович с трогательной внимательностью осмотрел разновысокие окрестности и признался задушевным голосом:

— Боже, как я люблю вот такую Москву!

— Итак? — повторил не романтичный Сергей Львович.

41

В огромном окне занимался вялый, не раскочегарившийся еще рассвет. В накинутом на плечи легком халате она стояла у окна и смотрела на лужайку и близкий бор. Еще в похоронной черноте пребывала растительная зелень. Он подошел сзади, обнял большими руками, нежно положил подбородок ей на макушку — как бы поглотил ее всю. Не оборачиваясь, она с трудом дотянулась и поощрительно подергала его за ухо.

— Пойдем, Света? — нерешительно предложил убийца и мертвец Никита Горелов.

— Не пойдем, а ляжем, — Светлана развернулась в его объятиях, отодвинула на расстояние вытянутых рук, рассмотрела, оценила: — Из хорошей семьи, а зверь, потный зверь!

— Ты опять обижаешь меня, Светлана, — грустно обиделся он.

— Дурачок, ты мне за это и нравишься.

— За то, что потный?

— И за то, что зверь.

На этот раз потный зверь был почти целомудренно осторожен. Он готовил ее и готовился к соитию в страстной замедленности, заторможенно лаская ее тело от мелких стройных пальцев на ноге до крутого ушка. Тихо содрогаясь под его ладонями, она старалась соответствовать его нежности.

Потом все было как всегда. Она отдалилась от него, отдалилась, и главным для нее стала только часть его тела, совершающая в ней нужные движения. Партнер был всего лишь членом, членом из порнолавки. Кончив, он лежал на спине и горестно думал об этом. Но она не дала ему задуматься всерьез. По-щенячьи терлась лбом в его шею, заставила его посмотреть на себя и встретила его взгляд исподлобья, как девочка. Он забыл про то, что он член из порнолавки, и влюбленно забормотал:

— Света. Света. Света.

— Что — Света? — бессмысленно, но игриво спросила она.

— Что мне сделать, чтобы мы с тобой были всегда и навсегда? — задал риторический вопрос ласковый и нежный, по определению Лотяну, зверь. Кинорежиссер, к сожалению, пропустил одну деталь: потный.

— Помочь мне, — подсказала она. И он сразу догадался, чем он может и бесповоротно должен помочь ей, и продолжил за нее:

— …Убить Сырцова.

— Не помочь мне убить его, а сделать так, чтобы его убили.

— Как же я ненавижу его! — заорал Никита.

— Вот видишь! — обрадовалась Светлана.

— Он был твоим любовником!

— Мало ли кто был моим любовником, — хладнокровно осадила его Светлана. — Надеюсь, ты не принял меня за девицу? И я не из тех дам, которые под последним по очереди мужиком страстно воют: «Ты у меня второй!»

— Я все понимаю, Света. Понимаю и то, что ты его еще любишь. Вот за это я его и ненавижу. Только за это.

— Я тебя не узнаю, Никита, — Светлана начала сердиться. — Нет его, и нет ни твоей ненависти, ни моей так называемой любви.

— Он мне не по зубам, Света, — честно признался Никита.

— Я не прошу, чтобы это сделал ты. Но это надо сделать.

— Понимаю… Но я не могу, не имею права. Витольд мне башку оторвет и правильно сделает. Это последний наш резерв и последняя возможность спастись в случае провала.

— Не будет никакого провала, не будет никакого провала, — утешительно шептала она и сползала по нему, скользя вспухшими сосками. — Ты это сделаешь, ты это сделаешь.

Доползла и в порядке поощрения принялась возводить обелиск. Он, потихоньку уходя от реальности, сдался:

— Да. Да. Да.

42

В разлюбезной своей китай-городской пивной Сырцов ждал агента. В первый раз неточно рассчитал время и оказался здесь за двадцать минут до встречи. И то хорошо: пожить чуток вне расписания. Взял два пива, сосисок (вдруг почувствовал, что голоден) и устроился у окна: как раз двое продавцов из фирменного магазина электроники под двусмысленным названием «Партия» место освобождали. Прочитав все на их нагрудных визитках, Сырцов провозгласил, бодря их на прощание:

— Есть такая партия!

— Господи, все одно и то же! — сказал один другому, и они удалились. Огорчился Сырцов до невозможности: думал, что неожиданную и свежую шутку отмочил, а оказывается — в ряду.

— Так ты против партии? — угрожающе поинтересовался поддатый сорокалетний шкаф в усах — не чета сырцовским фраерским полоскам.

— Это смотря какой, — миролюбиво откликнулся Сырцов.

— У нас одна партия! — напомнил шкаф.

— Ты так считаешь? — неосторожно и с подначкой спросил Сырцов.

— И ты скоро так считать будешь!

Вот ведь в расслабке вляпался! Не светиться же, не морду ему чистить. А просто так — не отвяжешься. Согласиться — значит, с кружкой подойдет, рядом встанет, бесконечно будет рассказывать, какие сейчас мерзавцы наверху, как их надо к ногтю. Не согласиться — скандал, шум, треск, и опять он, Сырцов, в центре внимания выпивающей общественности.

— Ряшку-то отъел, демократ вонючий! — деликатно выразился про физиономию Сырцова шкаф. — Подожди, и до тебя доберемся! Так прижмем, что только попердывать будешь!

Из кулис пивной неспешно прибыл второй шкаф. В белой куртке. Он сонно посмотрел на первого и томно осведомился:

— Выступаешь, Петро?

— А чего тут всякое говно кочевряжится?

— Не нравятся тебе наши посетители?

— Мне вот этот козел не нравится!

— Как думаешь, ты ему нравишься?

— А мне насрать! Пусть продрищется!

— Как в свое время сказал про Аденауэра Никита Сергеевич Хрущев, — вспомнил обрадованный пивной шкаф и, левой рукой взяв борца за партийное дело за шиворот, а правой подхватив за портки, повел его к выходу. Находясь почти на весу и волей-неволей перебирая ногами, партийный шкаф, жалуясь миру, безнадежно вопил:

— Не имеешь права! Я пиво не допил!

Но был доведен до двери и мощным ударом ногой в зад вышвырнут на проезжую часть с напутствием:

— Еще раз сегодня появишься у нас — ноги переломаю.

Пивной шкаф возвратился в зал и, ни к кому не обращаясь персонально, произнес:

— Извините.

Пронесло. Только бы Земцов явился через такт, пусть все забудется и ручейки общения меж посетителями зажурчат в привычном направлении, благополучно миновав запруду скандала. Успокоившись, Сырцов опорожнил первую кружку и приступил к сосискам.

Забытый уже, как косвенный виновник легкого шухера, он допивал вторую кружку, когда появился озабоченно хмурый Земцов. Принципиально не глядя на своего тирана, он также принципиально заказал себе полуторку с прицепом (так Дед по-старинному обозначал сто пятьдесят граммов водки и кружку пива), бутерброд с соленой рыбой и любимые орешки. Наконец-то сподобился: мазнул безразличным взглядом по неинтересному ему гражданину Сырцову и, скривив фейс с неудовольствием, пристроился рядом.

— Новости, — негромко потребовал Сырцов. — Что там Феликс Эдмундович?

— Феликс Ильич, — нервно дернувшись лицом, холодно поправил трюкач.

Забыл последствия своих шуточек Сырцов, после двух кружек пива забыл. Еще раз пошутковал:

— Тем более. В таком сочетании удачно объединяются имена-отечества сразу двух вождей: и Феликса Эдмундовича, и Владимира Ильича. Так что же Феликс Ильич?

— Ничего, — коротко и неясно ответил Земцов, споловинил дозу, запил пивком и зажевал бутерброд.

— Так-таки ничего? — вкрадчиво удивился Сырцов, готовясь к жесткому подавлению бунта на корабле. — Значит, ничего…

Земцов нагло жевал, изредка гордо поглядывая на Сырцова. Забылся. Сырцов выдержал устрашающую паузу. И сдался независимый трюкач.

— А что может быть, если он готовность номер один отменил? Разбрелись все до регулярной встречи.

— Уже интересно. В связи с чем затишье — не говорил?

— Не говорил. Да, по-моему, и сам не знает почему.