Порой казалось, Алекс весил целую тонну. Нет, он не был неподъемным толстяком. Крепкий, с плотным, не очень большим, но нависающим над ремнем джинсов животом, он создавал впечатление человека, которого невозможно сдвинуть с места, если он не захочет. Это касалось его убеждений, его увлечений, да и всего его поведения в целом. Ни уговоры, ни мольбы, ни угрозы не могли его заставить сделать то, что он делать не собирался. Но с другой стороны, ей-то Алекс никогда ничего плохого не делал, поэтому ненавидеть его Кристина не имела права, хотя иногда и хотелось. Он был ее школьным учителем, которого она не видела уже несколько лет. Когда он подобрал ее на обочине, голодную, измотанную и грязную с толпой мертвецов на хвосте, она была так счастлива, признав в нем знакомого человека. Больше всего Кристина боялась, что ей встретится какой-нибудь чужак не в своем уме, который попросту прикончит ее. Но жизнь повернулась к ней лицом, и она не сомневалась, что вполне заслуживает этого.

Это было больше недели назад, и теперь восторг приутих. Кристина знала, что он не представляет угрозы. Хотя когда Алекс еще преподавал, его боялись практически все, включая учителей и завучей. Фриер был остр на язык и весьма вспыльчив, но это не делало его злым человеком, по крайней мере, сам он себя именно так и оправдывал. Алекс мог пренебрегать некоторыми нормами приличия, но свое дело он знал назубок. Фриер был хорошим учителем, пока однажды не назвал директора школы «зализанной старой курицей, которая ничего не видит дальше своего клюва» при всем школьном совете, родительском комитете и учениках. Он проработал еще два дня, и больше в школе его никто не видел. Кристина считала его идиотом. Она не понимала, почему он не смог удержать язык за зубами. Хотя сейчас она уже сомневалась в том, что он так уж глуп, ведь каким-то волшебным образом этот забулдыга был все еще жив, когда большая часть ее знакомых уже отдали Богу душу. Хотя возможно, дело в том, что дуракам везет. Для него эта скоротечная эпидемия началась и кончилась насморком, в то время как отец Кристины сгорел от болезни у нее на глазах и превратился в мертвый ходячий мешок с костями. А потом напал на мать, сделав ее подобной себе.

Кристина отмахнулась от этой мысли, не желая погружаться в печаль. За окном размеренно мельтешили деревья. Ехали они не быстро, машина выдавала около шестидесяти километров в час. Могла бы и больше, но Алекс Фриер любил свою железную крошку и не хотел угробить ее сейчас, когда ни в одном автосервисе он не найдет для нее мастера.

Они ехали без музыки и пустого трепа. Это и раздражало, и успокаивало. Ей не хотелось ни песен, ни аудиокниг, но и ехать с бывшим учителем в полной тишине было почти невыносимо. «Тишина – первый враг неспокойной совести», – говорила ее бабушка и в чем-то была права. Тишина всегда обнажает мысли, от которых хочется убежать. Вот и сейчас Кристина попала в осаду этих беспокойных роящихся в голове мух. Она была благодарна Алексу за то, что тот подобрал ее, накормил и, можно сказать, взял под защиту. Но это так тяготило. Было непривычно и неприятно от того, что она в долгу перед позором всей школы, несмотря на то, что сейчас репутация не имела уже никакого значения. Факты оставались фактами. Благодаря склочному Алексу, ей даже несколько раз удалось принять подобие душа, чего Кристина постоянно желала и своему водителю. Запах алкоголя, чипсов и пота был не лучшим, но постоянным попутчиком.

Она прижималась лбом к стеклу, желая отвернуться и спрятаться от Алекса. Перед глазами проплывали сельские домики, деревья, разбитые машины, изредка мертвые, а порой и полуживые тела. Наблюдая смену декораций за окном, Кристина нарушала негласное правило всех путешествующих: «не вглядывайся в то, что размазано по обочине». Если раньше на дороге можно было увидеть труп сбитого животного, неосторожно выскочившего на дорогу, или птицы, которой было мало неба, то теперь можно было насмотреться не на один диагноз у психиатра. Хотя, смотри, не смотри, машина каждый раз подпрыгивала, переезжая чью-то конечность, от чего Кристина прикладывалась лбом о стекло. Лишь когда она уже почти набила шишку, решила подложить под голову куртку.

Из депрессивно-апатичного состояния ее вывел его вопрос, однако, осознав его, она тут же впала в ступор.

– Как ты относишься к самоубийцам? – прогремел глубокий чуть захмелевший голос.

– Что? – только и произнесла она.

– К самоубийцам… – повторил он. – Как относишься?

Кристина молчала. В отверстии для воды между их сиденьями стояла начатая бутылка пива, первая за сегодня. Алекс отхлебнул из нее.

– К спрыгнувшим с моста, наглотавшимся таблеток, перерез ...

– Я поняла, поняла! – раздраженно перебила она.

– И что думаешь?

– Это намек? Я вам так надоела?

Он едва заметно улыбнулся.

– Нет, просто тема для разговора. В нынешние дни, думаю, довольно актуальная.

– Я... я об этом не думаю. Я не знаю. Это, – она поморщилась, – странный вопрос.

– Я думаю, – сказал Алекс и, отхлебнув еще пива, вернул бутылку на место, – что человек должен проходить через все, что пошлет ему судьба. Вот, например, сейчас. Я видел людей, которые пускали себе пулю в лоб или травились таблетками. Они так боялись столкновения с действительностью, что уходили, даже не попробовав побороться.

– Не всегда дело в страхе. Иногда...

Теперь перебил он, и это разозлило ее. Создалось впечатление, что Алекс задает вопросы не для того чтобы услышать ответ, а чтобы продемонстрировать свой.

– Я знаю, о чем ты хочешь мне сказать, понимаю, – он сказал это, чуть скривившись и описав кистью руки круг в воздухе, словно пытался перемотать диалог вперед. – Иногда, старуха с косой посылает перед собой своего гонца, который приносит, например, рак легких или еще что. А ты думаешь: «О, за что же мне это? Я же такая хорошая... бла-бла-бла». Это другая песня, но мелодия все та же, ведь даже в этом случае, я считаю, что вселенная справедлива.

Она удивленно уставилась на него.

– То есть, Вы хотите сказать, что когда ребенок болеет лейкемией, это все он заслужил? И этот мир, такой, каким он стал теперь, мы тоже заслужили?

– Ребенок, может, и не заслужил, но вот его родители вполне могли заслужить. Или не родители, а другие окружающие его люди.

Она помолчала, а потом с вызовом заявила:

– Вам никто не говорил, что у вас логика серийного убийцы?

Он расхохотался. Запах пива, витавший в воздухе, стал для Кристины почти видимым.

– Ты слишком узко мыслишь, девочка, – Алекс постучал указательным пальцем по виску, – этот новый мир мы очень даже заслужили. Я вообще удивлен, что это не произошло раньше. Справедливость часто приходит в извращенной, завуалированной форме, но она есть, поверь мне.

– Мне интересно, а то, что жена бросила Вас и забрала ребенка тоже справедливо, да? – она выплюнула эти слова, как пулю покрытую ядом.

– Да, все верно.

Поняв, что удар не попал в цель, ей захотелось ужалить его еще раз и уже сильнее.

– И то, что вы не видите своего ребенка тоже спра...

Он не дал ей закончить.

– Речь не обо мне, – произнес Алекс на удивление спокойно. – Я просто хотел сказать, что если ты можешь помочиться и испражниться без посторонней помощи, значит, не имеешь права убивать себя. Понимаешь?

Кристина не ответила. Ей захотелось ткнуть его носом в то, что если не можешь сделать этого сам, то получается – должен убить себя. Но она понимала, что он говорит не об этом, и ей не подловить его, перевернув его слова с ног на голову. Он немного подождал и продолжил.

– Что касается справедливости... – Алекс помолчал, подбирая слова. – Я думаю, все, что происходит в мире – итог поступков людей. Загрязненная экология, это чья вина? Только ли толстого богатого дяди, который сливал отходы в реки? Или, может, каждый из нас тоже чуть-чуть в этом виноват? Может отсюда и болезни у детей, которые не заслужили ни они, ни их родители, а? Что, если мы отвечаем не только каждый за себя? Может, мы все вместе отвечаем за все, что творим. Что, если мы делим общую вину? Что-то вроде коллективной ответственности…