— Ты не мог знать, что Филипп тебя не убьет, — укоризненно отозвалась охотница.

—И все же я знал.

— Он мог сорваться и…

— Мог, — не стал возражать данталли, — но я чувствовал, когда это произойдет. Чувствовал, насколько могу оттянуть этот момент и знал, что нужно сделать, чтобы вытащить нас из этой передряги. Просто нужно было разобраться, как это осуществить, потому что я был вооружен лишь теорией, которую мне дал Ланкарт.

— И все же мне бы не хотелось, чтобы ты так рисковал из-за меня.

— Это я втянул нас в эту историю. Если бы мы прислушались к твоему плохому предчувствию, мы не угодили бы в лапы некроманта.

— И не узнали бы всего того о твоей природе, что он рассказал нам.

— То есть, теперь ты рада, что мы там оказались? — хмыкнул Мальстен. — А я думал, ты злишься на меня из-за этого.

Аэлин задумчиво качнула головой, хотя казалось, занимали ее далеко не слова спутника а собственные измышления.

— Как тебе удалось? — серьезно спросила она, заглядывая в глаза спутника. — Я все еще не могу понять, что именно произошло. Я видела красную нить, что вырвалась из твоей ладони. Я видела, что с помощью нее ты сумел управлять Филиппом, хотя это, похоже, было непросто. И потом он…

— Разлетелся на куски, — прикрыв глаза, кивнул Мальстен, заканчивая фразу попутчицы.

— Да… — кивнула та, поджав губы.

— Я просто попытался понять, как работает на практике та теория, которой вооружил меня Ланкарт. Когда он рассказывал, он, разумеется, и помыслить не мог, что я сумею воспользоваться его словами и применить их против него же, однако мне это удалось. По сути, он сам рассказал мне, как управлять его людьми: нужно было лишь возобновить их поток обмена энергией с внешним миром, пусть даже и замкнуть этот поток на меня самого. Это я и сделал. И, кстати сказать, красная нить не управляла Филиппом, управляли черные нити, я сумел применить их одновременно. Просто когда в марионетке некроманта появилась жизненная энергия, я сумел за нее уцепиться. Управлять было непросто, ты права, но в целом — возможно.

Аэлин прерывисто вздохнула, сумев лишь кивнуть в ответ на объяснения кукольника.

— Почему же потом Филипп… взорвался?

— Я полагаю, потому что его физическое тело просто не выдержало воздействия двух разных сил самого мироздания. Я возобновлял его обмен энергией с внешней средой, а Ланкарт продолжал удерживать его в своем поле обмена с теневой стороной мира. Вследствие этого тело просто лопнуло.

Охотница изумленно взглянула на Мальстена.

— А если бы перед тобой был мертвый человек, а не живой мертвец некроманта, ты бы сумел возобновить его обмен энергии с внешней средой?

Данталли задумчиво нахмурился.

— Я… не знаю. Наверное. В теории.

— Ты понимаешь, что это значит? — воскликнула женщина. — Выходит, ты можешь в действительности вернуть человека к жизни! Не предложить ему существование в виде воскрешенной марионетке, а по-настоящему воскресить! Это же… это поражает…

Мальстен смущенно опустил голову.

— Ну… я не пробовал никогда проделывать ничего подобного. Возможно, у меня получится… при условии, что душа этого человека, к примеру, не ушла слишком далеко на теневую сторону.

— Это удивительно, — улыбнулась Аэлин, устроившись рядом со спутником и мечтательно подняв глаза к небу. — Знаешь, я никогда не думала, что данталли способны на такие чудеса.

— Я и сам не думал, — качнул головой Мальстен, затем вновь нахмурился, невольно погрузившись в свои воспоминания. — А вот Грэг, мне кажется, всегда что-то такое подозревал. Он всегда относился ко мне… с большими надеждами, кажется. Хотя, может, я ошибаюсь и придумываю на ходу.

Аэлин заинтересованно перевела взгляд на кукольника.

— Ты так мало рассказывал мне о ваших беседах с моим отцом.

— Потому что я понимаю, что это должно тебя ранить. Каждый раз, когда я буду говорить о Грэге, ты будешь думать о том, что я не помог ему бежать из Малагории.

Аэлин качнула головой.

— Нет, Мальстен, не буду, мы об этом уже говорили. Поэтому, если лишь беспокойство о моих чувствах заставляет тебя молчать о моем отце, можешь смело выбросить это из головы. Я хочу узнать, как вы стали друзьями.

Данталли неловко повел плечами.

— Я и сам не знаю, как это вышло, если честно. По большому счету, при тех обстоятельствах, в которые угодил Грэг из-за меня, при том раскладе, при котором сложилось само наше знакомство, дружбы не должно было возникнуть. И все же…

— Тебе лучше? — проведя больше полутора часов в молчании, наконец, заговорил Грэг, поняв по звуку дыхания Мальстена, находившегося вне его поля зрения по ту сторону решетки, что расплата пошла на убыль.

Охотник много раз за время своего недолгого заключения задумывался, почему предложил этому существу пережидать эти муки здесь, но не мог найти логического объяснения своему решению. Его нисколько не привлекало становиться невольным зрителем чужих мучений. Напротив — собственная беспомощность в этом вопросе тяжело давила ему на плечи. Однако Грэг знал, что каждый раз, когда Ормонт пережидает свою расплату здесь, это ограждает его от пагубного влияния аркала, которое — охотник не сомневался — рано или поздно попросту убьет Мальстена, если этому не помешать.

Каждый раз, когда эта мысль мелькала в сознании, пленник невольно задумывался о том, какое ему, в сущности, дело до анкордского кукловода, который воевал на его родной земле в составе вражеской армии Рериха VII. Ответа на этот вопрос Грэг для себя найти не мог. Странное, ничем не объяснимое чувство признательности за то, что Мальстен Ормонт остановил допрос аркала и сохранил жизнь своему несостоявшемуся убийце, сводило с ума — обыкновенно простой признательности и даже чувства долга было недостаточно для того, чтобы даже к человеку у Грэга Дэвери сложилось столь благосклонное отношение, об иных существах и говорить было нечего! При этом охотник отчетливо понимал, что Мальстен искренне привязан к Бэстифару шиму Мала и не подвергнет того опасности, стало быть, ни малейшего шанса на то, что Мальстен освободит Грэга, проникнувшись к нему не менее странным чувством благодарности за сочувствие, не было. Тем более необычным для Грэга казалось собственное предложение уберечь анкордского кукловода от частого влияния аркала, ведь, по сути, лично ему оно не приносило никакой выгоды. Казалось, спонтанное решение, принятое после первого представления, в котором охотнику пришлось участвовать, было вызвано исключительно симпатией к этому данталли, не поддающейся никакому объяснению. Грэг также не исключал, что таким образом отдавал определенную дань уважения таланту кукловода — в конце концов, то, что под действием нитей выполняли артисты малагорского цирка, было истинным искусством, поражающим воображение. Однако при этом охотник не помнил за собой склонности так сильно попадать под влияние чужого таланта, чтобы изменять своим принципам. Грэг не исключал и того, что анкордский кукловод, обладая столь сильным даром, мог воспользоваться нитями, чтобы проникнуть в сознание своего пленника и привести его к такому предложению. Однако эта мысль, возникая, тут же удалялась в темные закоулки сознания, отталкиваемая логическими доводами: во-первых, Ормонт мог не спрашивать мнения пленника и самостоятельно воспользоваться тюрьмой и его обществом, дабы скрыться от влияния аркала, если б пожелал, во-вторых, Мальстену было не менее трудно согласиться на это предложение, чем Грэгу выдвинуть его.

Было столь же странно сознавать, что и Бэстифар принимает участие в этой игре, потому что на деле укрытие в подземелье было весьма условным — никто не запрещал аркалу спуститься сюда, но отчего-то он этого не делал.

— Эй? — вновь окликнул Грэг, не услышав ответа.

— Мы ведь договаривались, что не будем вести никаких разговоров в это время, — Мальстен явно старался сохранить голос ровным, однако легкая дрожь все же безошибочно угадывалась в нем.