Примечание авторов: * То, что Зевсий-Юпитер являлся главой олимпийской семьи и главным богом пантеона, никаких сомнений нет, но в то же время, любой город имел своего собственного главного бога, которого почитали наравне с Зевсием-Юпитером.

Лыж, кстати, на мне тоже надето не было, но чувствовал я себя при этом до предела по идиотски, потому что, выстроившись в цепочку, сейчас передо мной стоят два с лишним десятка предназначавшихся в жертву девиц, которых мои амазонки успели выхватить из-под сводов рушащегося храма.

К полутора десяткам жертвенных «овечек» (еще более юным, чем те, из первой партии) у меня, например, вопросов нет. Вместе с двумя их ранеными товарками их привычно возьмет под опеку Елизавета Дмитриевна. Она уже дала мне на это свое согласие, причем сразу двумя руками и ногами. Еще шесть девиц из этой кампании оказались тевтонками, а три последние несостоявшиеся жертвы являлись теми самыми предположительно американками, о которых мне вчера толковал папенька Гретхен герр Густав.

Тевтонки из так называемых хороших семей попали на жертвенный алтарь кто по жребию, кто добровольно, кто за какие-то провинности, вроде перехода улицы в неположенном месте. С первыми и последними разговор короткий – вернуть эти сокровища родителям, если, конечно, они еще живы после сегодняшнего, и наказать – поскорее выдать замуж. Но нет – оказывается, они тут считаются уже умершими и вернуть их в семью возможно только ногами вперед, то есть путем передачи тела для совершения почетного захоронения. Так что или я должен их пристрелить (желательно лично), или взять в свой отряд, отдав под команду Гретхен. А что – девка вполне созрела для командных постов, в любом случае попробовать можно.

С теми же тевтонками, что пошли на жертвенный алтарь добровольно, я даже и не знаю что делать. Огонь фанатизма в их глазах после смерти херра Тойфеля полностью погас, сменившись пустотой и безмерным отчаянием.

«Лучше бы нам было умереть под развалинами, – прочел я в этих глазах, – чем жить нудную и никому не нужную жизнь…»

Да нет, подумал я, никому не нужных жизней не бывает. Надо попросить Птицу поработать с этой парочкой – может, и выйдет из этого какой-никакой толк. А то придумали, понимаешь – жизнь им нудная! Вот научатся чистить берцы с вечера, чтобы с утра надевать их на свежую голову, так сразу и вся нудность пропадет, как будто ее никогда и не было.

– Короче, – сказал я этим двум дурочкам, – если ваши жизни вам не нужны, то я их забираю по праву победителя. Есть будете – что дадут, спать – где положат, и делать – что прикажут. С вами, тевтонами, только так и можно. Со временем, может, и будет из вас толк, на что я очень надеюсь. Но одно могу обещать вам точно – нудной и никому не нужной жизни у вас больше не будет.

И вот, остались мне на сладкое три, гм… бабы, другого слова не подберу. Если жертвенные «овечки» похожи на фарфоровых куколок – худеньких и беленьких почти до прозрачности, если тевтонки из высших классов похожи на стройных и ловких диких кошек, считающих, что они тут лучше всех, и оттого полных хищного самодовольства, то эти трое больше всего походили на племенных телок, откормленных и тупых. Между собой эта троица говорила на английском языке с акцентом, свойственным уроженцам Новой Англии, при этом поглядывая на меня и моих амазонок с опаской и одновременно с чувством превосходства. Но вот в каком из всех сущих миров расположена эта Новая Англия, я вам так сразу сказать не смогу. На голых бабах, до скрипа выбритых во всех местах, включая голову, этого не написано.

Смотреть на них и жалко, и смешно, но скорее всего все-таки жалко. Поэтому мои девки-амазонки сорвали черные плащи с трех офицеров лейб-гвардейского регимента, издохших во дворе в момент смерти херра Тойфеля, и дали их этим бабенциям, чтобы они смогли завернуться в них и прикрыть наготу.

– Ваши имена, – сказал я на литературном диалекте английского языка, болтая при этом ногами в воздухе, – назовите также ваш род занятий, страну происхождения и ваше гражданство. Учтите, что я могу отличить правду от лжи, и вообще вы мне не особенно-то и нужны. Поэтому, если вы будете лгать и запираться, то я просто верну вас в то состояние, из которого только что извлек. И в рабстве люди тоже живут, если у них нет мозгов.

– Сэр, – все с тем же новоанглийским произношением сказала одна из баб, – нас зовут Мэри, Луиза и Дафна, и мы хотели бы знать, что вообще происходит, что это за страна и почему нас взяли в плен и держат в таком унизительном состоянии… Правительство Соединенных Штатов не потерпит такого обращения со своими гражданами.

Так эти три курицы попали в другой мир, и даже этого не поняли? Правы были юморист Задорнов и дипломат Лавров тоже… И как им сказать об этом? Ведь не поверят же, подумают, что я над ними издеваюсь. Исключительная же нация. И скорее всего, они все-таки из нашего мира, в других мирах американцы не такие балованные, и должны быть поумнее. А эти еще и вопросы задают, и пытаются угрожать своей недоделанной Америкой.

– Молчать! – рявкнул я с интонацией американского сержанта, взбешенного тупостью новобранцев, – вопросы здесь задаю я, а вы тут пока что никто, ничто и звать вас никак до особого распоряжения. Моего распоряжения, между прочим. Захочу – верну вас обратно в человеческое достоинство, захочу – и вы до конца жизни в таком вот виде будете чистить нужники и выгребные ямы. Понятно?

– Понятно, сэр, – дружно рявкнула троица, очевидно, почуявшая запах родной казармы. Моя чуйка тут же завопила, что эта троица – из американской морской пехоты, и влетела она сюда, скорее всего, из Ирака. Там сейчас под Мосулом такая кровавая каша, что сам херр Тойфель мог ноги переломать, если бы отец Александр с Коброй раньше его не прибили.

– Вот так-то лучше, – чуть подобрев, произнес я, – а теперь расскажите мне, как вы дошли до жизни такой, в смысле как очутились в этом мире и попали в плен тем людям, которые хотели принести вас в жертву своему злому богу.

– В жертву, сэр?! Какой ужас! – экспансивно воскликнула самая активная амеробабенция из этой троицы, которую ее товарки звали Мэри. Вот зуб даю на отсечение, что в прошлой жизни, до попадания в плен, она была рыжей как лесной пожар.

– Да, в жертву, – рявкнул я, – если бы не наша скоротечная спецоперация, то вас бы уже давно зарезали, выпотрошили и сбросили в ящик для отходов. Давайте, четко и по порядку, рассказывайте, как вы оказались в такой ситуации и почему сдались врагу, не оказав сопротивления?

– Простите, сэр, – удивленно спросила Мэри, – а откуда вы знаете, что мы сдались, не оказав сопротивления?

– У меня есть свои источники информации, – уклончиво ответил я, – но я не ваше командование, чтобы наказывать вас за это, тем более что в вашей армии вроде бы поощряется сдача в плен «ради сохранения жизни».

– Мы были готовы сражаться с этими людьми, сэр, – тяжело вздохнув, произнесла Мэри, – тем более, что они не выглядели особенно страшными, но у нас закончилось топливо, мы не знали, куда нам двигаться, и лейтенант Гозман сперва вызвал на переговоры командира окруживших нас людей, а потом приказал нам сдаваться, сказав, что не хочет пролития лишней крови. Вообще все началось с того, что наш взвод на двух «Хамви» и трех «Страйкерах», один из которых был пушечным, отправили в патруль по пустыне недалеко от Мосула. Когда мы должны были уже возвращаться, то началась гроза. Очень странная гроза, сэр – с ураганным ветром и чрезвычайно сильным дождем, таким, что ничего нельзя было увидеть на расстоянии вытянутой руки. К тому же стало темно как ночью, и только вспышки молнии на мгновение освещали местность. А когда все кончилось, посветлело и тучи рассеялись, то мы обнаружили, что находимся совсем в другом месте – не в пустыне, а в какой-то саванне, а также то, что у нас пропала связь с командованием и не работает ни один навигатор. Мы не знали, что и думать, и, посовещавшись, решили поехать на восток, где должен был быть Евфрат, но никакого Евфрата не нашли, а примерно через сто километров у нас закончилось горючее. Дальше вы все знаете.