— Это как так?

— Графологическая экспертиза выдала первичную оценку — почерк не его. Точнее, не совсем его. Но по биометрическим датчикам дома больше в квартире никого не было.

— Принёс записку с собой?

— Нет, криминалисты нашли и блокнот, откуда вырвана была страница, да и на ручке только его пальчики. Так что вряд ли. Сравнили с текстом в самом блокноте — выявилось несколько несоответствий по ключевым буквам.

— Может, блокнот не его?

— Вряд ли. Блокнот под паролем — под его отпечатком. Зачем блокировать блокнот на свою биометрию, чтобы в нем писал исключительно кто-то другой?

Николас осмотрелся вокруг. Обычная входная зона, обычная вешалка, обычное бежевое пальто, обычная кухня. Коридор в детскую комнату. Лестница вверх должно быть ведет к спальне.

— Наверху?

— Висельник — да. Записка была здесь, на тумбе в гостиной.

Он подошёл к тумбе. Записка лежала, как будто никто её и не трогал. Рядом лежал раскрытый блокнот в дорогой кожаной обложке, с явными следами вырванной страницы да обычная гелиевая ручка. Уж сколько лет прошло, а человечество так и не придумало ничего надежнее ручки и бумаги. Строки предсмертной записки были выведены аккуратным округлым почерком, никак не похожим на почерк человека, внезапно решившего свести счеты с жизнью.

— Медленно писал. Вдумчиво, — тихо произнесла напарница.

— Это-то как раз и не загадка. Оттягивал торжественный момент. Он, как и любой самоубийца, тайно желал, чтобы его кто-нибудь успел остановить. Хотя и было некому. Николас взял записку, перевернул лист. С обратной стороны был записан рабочий номер телефона, городской адрес с указанием офиса.

— Что за контакты?

Напарница взглянула на лист, прежде чем ответить:

— Место работы жены. И рабочий же номер телефона.

— Отправь туда отряд. Пускай выясняет про неё все, что могут. Хотя будет лучше, если сама тоже прокатишься.

Николас опять перевернул лист.

«Господь да простит мне преступление моё, ибо кроме него нет мне судьи на бренной земле. Вивьен, радость моя, я следую за тобой долиною смертной тени, и да не обуюсь я зла в душе моей, поступках и мыслях моих. Сим предаю я себя на высший суд, где ты будешь и судьей, и свидетелем, и обвинителем, за дела и мысли и поступки и идеи и прошедшие и будущие мои. Не могу желать я большей милости как помилование детей наших от судьбы и дел, им уготованных нашими грехами и нашими поступками. Да разорвется цепь, да сгинет тварь во мне ныне, присно и во веки веков».

Так, здесь уже понятнее. Официально, все религиозные течения упразднены более восьми веков назад — во времена взрывной колонизации. Тогда были окончательно разрушены все мифы относительно некого божественного существа, создавшего бренный мир. Последнее преступление на фоне религиозной почвы датировано, не соврать, двухсотлетней давностью. Это, по крайней мере, объясняет уровень допуска к материалам дела — все религиозные преступления всю историю были от пятого до седьмого уровня допуска, в зависимости от количества жертв.

— Так, а мы здесь при чем? Ну религия, ну мотивы. Может, секта какая-то местная. Не перевелось ведь ещё любителей свалить свои неудачи на некую божественную силу.

— Нет, Николас, здесь дело не в этом. Официально зарегистрированных сект на планете нет. Не книжек же он бумажных начитался про религию и прочие сказки.

— Как будто каждый кружок почитателей силы небесной так и рвётся получить официозный статус и проходить процедуру цензуры каждой воскресной службы. Скажи ещё, что подпольных церквей нет ни на одной планете Конфедерации. Все ещё непонятно, отчего такой интерес к висельнику.

Они поднялись по лестнице. Маленькая спальня встретила их смешанным запахом искусственного ароматизатора со вкусом ванили и запахом только начавшего разлагаться трупа.

— Так, делаем фотографии тела, загружаем в информационную систему, передаём тело коронеру, и к погребению. А то этот фрукт скоро переспеет, — сказал Николас, вглядываясь в посиневшее и раздувшееся тело покойника.

— Итак, что же ты такого сделал, что не смог дальше с этим жить? — прошептал он, оглядываясь в заплывшие глаза.

Мертвец молчал.

— Указания? — подошла напарница.

— Пробейте по информаторам информацию о подпольных сектах, куда этот товарищ мог попасть. Информацию по жене всю соберите. О работе её тоже. Блокнот к материалам дела. И отследить, в какой приют попали дети. Придётся их навестить. Возможно, они дадут нам подсказку. Передать биометрию жены в планетарный поиск. Хотя бы выясним, на каком контрольном пункте её видели после того, как она лишилась маяка. Кстати, сам маяк искали?

— Маяк не отвечает — ни по основному каналу связи, ни по резервному. Как будто его и не было никогда.

— Плохо дело. Если по биометрии ничего не обнаружится — делай запрос к военным спутникам. Может, где-то кроме дома есть последняя точка. Соберешь материалы — встретимся в управлении.

— Хорошо, Николас.

Они спустились вниз по лестнице.

— Хотя, пожалуй, блокнот я прихвачу сразу.

На улице было уже светло, однако дождь все ещё шёл, барабаня тяжелыми холодными каплями по крыше автомобиля. Автопилот вел машину «в никуда», не имея четкой точки назначения.

Бортовой компьютер вывел диалоговые окно с предложением включить звукоизоляцию от внешнего шума.

— Нет уж, пускай шумит. Мне так лучше думается.

Ощущение нестыковки материалов дела уже звоночком звонило где-то в глубине сознания. Причём нестыковка эта была настолько простая и очевидная, что привыкший копать сложные многоуровневые дела мозг Николаса нашёл и поверил в неё далеко не сразу.

***

Планетарный холод и темноту рассекала лишь пара тускло светившихся окон. Ветер, зловеще завывавший в шпилях древнего, наверное, как и сама Вселенная, здания, пел, казалось, неизвестную миру сонату, распевая на разные голоса. Снег периодически скрывал свет окон стороннему наблюдателю, будто такой нашёлся бы на этой планете.

Из восьми остроконечных шпилей четыре были затронуты временем и разрушением, пятый — почти полностью поглощен старостью, и говорила о нем лишь незавершённая без него симметрия старинного замка. Остальные три шпиля были счастливыми обладателями окон, тепла и жильцов.

Солнечный свет был здесь гостем нечастым, а уж хорошая погода — тем более. Обратная же сторона планеты представляла собой жаровню — вечное солнце, безжизненные пустыни, отсутствие воды и зелени.

Какая цивилизация и когда возвела на непригодной для жизни планете это сооружение — остаётся загадкой, как и его предназначение. Когда космические археологи обнаружили этот спутник газового гиганта, здесь не было ни энергии, ни техники, ни транспорта в привычном понимании — лишь голые стены, что внутри, что снаружи. Даже окон не было — лишь прямоугольные дыры в стенах. Объект был тщательно исследован, занесен в каталог находок, и за полной бесперспективностью — забыт человечеством. А оттого стал привлекателен для космических отбросов — пиратов, преступников, бывших чиновников. Идеальное место, где их никогда не стали бы искать. Да и не найдут уже — новый владелец особняка быстро доказал своё право на убежище. Окоченевшие трупы занесло метановым снегом через несколько часов.

Отныне об убежище знали лишь избранные, как и о череде кротовых нор, которые ведут сюда. Внутренний двор особняка представлял собой замечательную посадочную площадку для небольших космических кораблей, рассекавших тьму и холод два-три раза за стандартный год. Вот и теперь, небольшой частный космолет заходил на посадку, отчаянно сражаясь с порывами яростного ветра.

Внутри особняк обладал завидной шумоизоляцией — повернувшись спиной к окну, можно было даже не предполагать, какой ужас круглосуточно творится за пределами древних стен. Внутреннюю тишину нарушали лишь треск пары горящих факелов да шум старенького генератора, согревающего помещение.

В помещение, зябко кутаясь в плащ, зашёл низкорослый человек, замерев перед повернутым к окну креслом.