Пожимая затем руку Харбанса, он продолжал весело говорить:
— Ты поистине счастливец! Быть мужем такой талантливой актрисы, каково, а? Поверь, я тебе завидую. А ты сам, мне кажется, завидуешь своей жене, не так ли? Ха-ха-ха!.. Что, Нилима, завидует он тебе?.. Ну, прекрасно. Значит, в тот день я… Да, кстати, Харбанс, о том проекте, который мы с тобой обсуждали. Теперь я вижу его несколько в ином свете. Но об этом завтра или послезавтра, когда ты привезешь нам билеты… Ну, чудесно! Между прочим, если не возражаешь, я возьму на себя заботу обо всех билетах на первые два ряда. В день представления Нилимы зал должен быть полон да отказа! Ну, Нилима, желаю тебе показать публике такие чудеса, чтобы она забыла и думать обо всех прочих танцовщицах! До свидания!..
Рассаживаясь по автомобилям, гости долго обменивались прощальными рукопожатиями, желали друг другу доброй ночи, благодарили хозяев:
— Thank you very much for this nice dinner and the pleasant evening[90].
— Правда, угощение было чудесным! Просто замечательным!
— О Нилима, какой же ты приготовила пудинг! Восторг! Непременно поучусь у тебя! В самом деле, так хочется самой готовить эти удивительные индийские блюда!
— О да, мне тоже ужасно нравится индийская кухня. Но сегодня, я думаю, вы превзошли саму себя.
— Thank you! Thank you very much![91]
— Мы чудесно провели время. Many-many thanks!
— Good night! Good night everybody![92]
— Good night!
— Приходи к нам, Нилима! И ты тоже, Харбанс!
— Good night!
Когда гости из посольства уехали, Гупта, садясь в свою машину, спросил Нилиму:
— Как ты считаешь, политический секретарь и вправду закупит оба первых ряда?
— А почему бы нет? — удивилась она. — Он же сам об этом сказал…
— Если так будет и в самом деле, мы очень скоро сможем устроить второе представление.
— Сейчас не время говорить о билетах, — раздраженно пробурчал Харбанс, которому надоела вся эта кутерьма. — По крайней мере, было бы неплохо забыть о них хотя бы перед сном.
— Завтра я пришлю еще два комплекта по двадцать пять рупий и четыре комплекта по десять рупий, — пообещал Гупта, захлопывая дверцу машины. — Вся морока была из-за этих двух передних рядов. Все остальное нетрудно продать перед самым началом, у входа.
— Вот и прекрасно! Good night! — попрощался с Гуптой Харбанс и сейчас же отошел от его машины.
— Если мне понадобятся кое-какие адреса, завтра позвоню тебе по телефону, — крикнул ему в спину Гупта. Лицо Харбанса приняло такое выражение, что, пожалуй, не задержись здесь эта машина, он затопал бы в ярости ногами и отпустил бы пару крепких словечек. Когда уехал и Гупта, у ворот дома остались Харбанс, Нилима, Сукумар и я.
— Банкет удался на славу, — произнес Сукумар. — Но я не сказал бы, что эти люди хоть сколько-нибудь интересуются искусством.
Он по-прежнему все воспринимал серьезно. Харбанс скривил рот, словно ему хотелось заодно послать ко всем чертям и искусство, и зашагал во двор.
— А мне понравился профессор, и его жена тоже, — поддержала разговор Нилима. — Не все ли равно, интересуются они искусством или нет. Да и как можно это сказать, если мы были с ними всего один вечер?
— Да, да, конечно, мы ничего не можем сказать об этих людях, — проворчал Харбанс. — Идемте в дом.
— Они простые, сердечные люди, — продолжала Нилима. — И политический секретарь всегда говорит так интересно.
— Потрясающе интересно! — хмыкнул Харбанс.
— А разве нет? Если уж начистоту, так на нем держалась вся компания, иначе давно бы все принялись зевать от скуки!
— Ты права. А теперь хватит об этом.
— Ты же хозяин, и это была твоя забота — поддерживать разговор за столом. А ты…
— Ну-ну, так что же я?
— А ты сидел букой. Можно было подумать…
— Что подумать?
— Можно было подумать, что ты только что вернулся с похорон.
— Может быть, зайдем все-таки в дом?
— В самом деле, профессор и его жена очень хорошие люди…
— Да, да, хорошие. Разве я сказал, что нет?
— Я сама вижу, что они тебе не понравились. Конечно, если ты так настроен против политического секретаря, как могут тебе понравиться люди, которые имеют хоть какое-то к нему отношение?
— Вот и правильно. Я же не отрицаю этого.
— Тебя все люди раздражают, вот ты и не можешь ни с кем поладить.
— А еще что ты скажешь?
— Что тут можно сказать?.. Между прочим, политический секретарь просил тебя приехать к нему завтра и послезавтра. А ты о нем…
— Замолчишь ты наконец или нет? — взорвался вдруг Харбанс. — Политический секретарь! Политический секретарь! Если уж не понимаешь ничего, так лучше помолчи, чем говорить глупости.
— Как будто ты все понимаешь! — не сдавалась Нилима. — И отчего это ты так настроен против него? Разве ты видел, как он убил кого-нибудь?
— Нет, не видел! А вот это видел! — Харбанс ударил кулаком по ладони другой руки.
— Что ты видел? Говори же!
— А то видел! Может быть, на этом кончим?
Нилиме тоже, видимо, хотелось высказаться в более сильных выражениях, но она сдержала себя, вспомнив наконец о посторонних.
— Я заметил одну вещь, — сказал Сукумар. — Все они изъясняются как-то неопределенно, будто что-то недоговаривают. О чем бы ни зашла речь, так и чудится, что тебе предлагают какую-то сделку…
— Мне этого не показалось, — возразила Нилима. Но затем, подумав, добавила: — Возможно, я не очень-то и разбираюсь в подобных вещах.
— Не буду настаивать, но у меня все время было такое чувство, — мягко сказал Сукумар. — Пожалуй, я зря завел речь о нашей общественной морали. У нас ведь обо всем этом говорится просто так, мимоходом, а они, наверно, каждую мелочь берут на заметку…
— Ну, это вы напрасно, — утешил его я. — Будто они и сами не знают фактов, которые у нас известны каждому ребенку?
— Да, ведь и жена профессора говорила, что…
— И в то же время профессор оборвал ее.
— Но он потому и оборвал ее, что…
— Ну, теперь нечего толковать об этом! — вмешался в разговор Харбанс. — Наверно, тебе тоже пора спать? — Он протянул Сукумару руку.
— Да, да, извините, мне уже давно пора уходить, — спохватился тот. — Good night! — И, спрятав застывшие руки под мышки, он вышел на улицу.
— И я, пожалуй, пойду, — сказал я, подавая руку Харбансу.
— А ты не мог бы ненадолго задержаться? — спросил он, взяв мою руку в свои ладони.
— Зачем?
— Да так просто. Что-то у меня на душе неладно. Не могу понять, в чем дело!
— Уж не объелся ли ты?
— Да нет, еда тут ни при чем. Мне уже несколько дней не по себе.
— Может быть, ты волнуешься из-за работы?
— И это, конечно, есть. Но не только это.
— А ты что-нибудь решил насчет нового места?
— Нет пока. Я могу получить работу и в Агре, в одном колледже. Мне очень туда хочется. Во-первых, я мечтаю уехать из Дели, а во-вторых, надеюсь, что и для моей диссертации…
— Твоя диссертация! — перебила его Нилима. — Да никогда в жизни она не будет закончена! А еще ты забываешь, что если тебе легко уехать из Дели, то этого не смогу сделать я. Да и зачем думать об Агре, если тут же, в Дели, сама идет в руки такая работа, какую ты не получишь, даже если сочинишь целый пяток диссертаций?
— Думаешь, стал бы я так беспокоиться, если бы мог тебе все это объяснить?
Ища опоры, Харбанс хотел прислониться спиной к стене, но при этом больно ударился ногой о стоявший внизу цветочный горшок. Нагнувшись, он стал тереть ладонью ушибленную лодыжку.
— Я поняла одно — ты ведь для того хочешь увезти меня из Дели, чтобы я была неспособна больше сделать ни шагу вперед… Так знай же, никуда я отсюда не поеду! Я не желаю жить в какой-то Агре!.. И еще хочу спросить тебя: как мы сможем, по-твоему, существовать там на триста пятьдесят рупий в месяц?