Аж в мозгах зачесалось. Бедный Лука пришипился, боится деда. Все то время, которое волох был рядом, дух не разговаривал с Лиходеевым, если б применимо было к нему понятие бытия, можно б сказать, дышал через раз, а тут…

– То-то, чую у тебя что-то вроде прилипалы в ауре копошится, но тихо так! А это значит раб. Гм! Ну и где ты его подцепил?

– У черта в карты выиграл.

– Ну и чего ты хочешь?

А чего тут хотеть? Лука с ним лет эдак пять. Как говорится, на свободу с чистой совестью! А сам-то Лука хочет? Молчание. Боится деда.

– Так чего хочешь?

– Свободу дать. Или никак не получится?

– Отчего же. Можно.

Дед улыбнулся.

– И что для этого нужно?

– Отпустить.

– Как?

– Просто. Как звали усопшего?

– Лука.

– Сядь прямо. Руки на колени.

Возложил обе ладони на отросшие за хворобу волосы на голове Егора, заговорил тихо:

– Роде всевышний, ты держишь в себе все сущее и не сущее, все видимое и невидимое. Ты правда и добро, любовь и справедливость. Велика милость твоя. Ты праведников вознаграждаешь, заблудших милуешь и спасаешь, жизнью нашей опекаясь, через богов родных! – Голос ведуна набирал силу. С каждой сказанной фразой становился ярче и отчетливей. – Это ты велел нам законы Прави через жизнь Явную познать, испытания преодолевая, душу благородным трудом освящать! Родных любить, по правде жить, путь свой честью засевать, чтобы слава прорастала Ушел из жизни Явной Лука, посему прими его в царствие своем духовном, вознагради по делам его достойным, по делам его праведным, прости поступки плохие, кривду вольную и невольную, духом своим всесветлым очисти его и защити! Лихой! Отпускаешь ли дух Луки?

– Отпускаю!

Снял с головы руки.

– Фух! Все.

– Все?

– Все. А чего ж ты хотел?

Лука! Лука, ты где?

Ответом была тишина. Неужели действительно все? А ведь он привык. Черт дернул связаться с волохом. Как же так? Как теперь без карманного духа? Ой дурра-ак!

Ведун из под седых, мохнатых бровей с усмешкой следил за реакцией пациента. Не понять этих смертных, то хочу, то не хочу!

Поздним вечером Лиходеев в приподнятом настроении вернулся из города. Особых изменений в самом Курске не заметил. Все так же шуршал, жужжал и кублился рынок, на улицах много военных и детворы, а кого из них больше, так сразу и не разберешь. Самое неожиданное, издали приметил Воробья. Выжил значит! Но сейчас не до него. Задачу поставленную перед собой он так и не выполнил. Нужно исправлять положение. Как человеку, прожившему полтинник годов в двадцать первом веке, в голову пришла мысль, которую он катал в разборе и так, и эдак. Почему бы и нет?! Пока не попробуешь, не поймешь.

Ведун, заметив перемену в настроении пациента, односложно спросил:

– Что решил?

Улыбка коснулась лица Лиходеева. Чего темнить? Деда он все едино напрягать не намерен, да и зачем. Решение и так начало свою реализацию. Ответил:

– Завтра поутру ухожу.

– Далёко?

– В Чернигов.

– Ого! Что так-то?

– Здесь я ведьму византийскую вряд ли достану. Примелькался. Да и настороже они до сих пор. Войска на стреме стоят, по весне чужое воинство из Ростова ожидают, готовятся. Начну телодвижения, спалюсь. Оно мне надо? Еще пожить охота. Вот и решил другим путем идти. Сварганил писулю князю Святославу в которой популярно объяснил, что у него в Чернигове семья в беспризоре осталась, а я обязуюсь количество ее членов и щелок существенно уменьшить, вплоть до нуля. Отловил мальчонку на рынке, за мелочовку, ним и переправил послание в руки боярину Злобе. Тот дока, знает, что дальше с ним делать, а я ноги в руки и сюда.

– Что, правда руку подымешь на детей и женщин?

– Дед, мы с тобой уже давно общаемся. Я, что, похож на беспредельщика?

– На кого?

– Тьфу т-ты! На изувера я похож?

– Нет.

– Но он то этого не знает! – Лиходеев от такой мысли еще больше расплылся в улыбке.

– И зачем тебе сие?

– О-о! Тут козырей много. Смотри сам. Может быть князь испугавшись за семейство, рванет в свой исконный удел. Тем самым оставив воинство на Владимира и Щуку. А это уже совсем другой коленкор! Дальше. Чернигов я не хуже Курска знаю, и нору себе, где затихариться можно, найду. Теперь! Прозора, Ксенью, ну и естественно Злобу, он точно туда погонит, а там я их и прихлопну. Зол я, особливо на ведьму. Ну и нашим при сражении это поможет. Да! Совсем забыл полноту картины дополнить. Добрыню я после всех вытрясу. Не успел мой шеф разузнать, кто шестерит на Святослава. Вот так-то.

Старик надолго ушел в раздумья. На автомате подбросил дров в жаровню, на автомате напялив тулуп, вышел из избы. Что уж он там делал в ночи и по холоду, неизвестно, но вернувшись, присел на табурет напротив Егора, при тусклом огоньке светеца, заглянул в глаза. Что ж ты хочешь там увидеть, старче? Ведь Лиходеев весь как на ладони. Простой, как механизм автомата Калашникова. Во, пыхтит. Думы одолели.

– Не осилишь ты ведьму. У нее в загашниках много чар запасено. От черного заговора до лигатуры, а уж порчу или проклятие она и вдали от тебя сделать сможет. Кто ведает, может знает она способ лишения силы и отваги на расстоянии. Причём, ежели знает, то твоя сила перейдет к ней, проклятущей.

– А ты сам такое можешь?

– А чего ж тут мочь? Кое-что сотворю, отчётливо представлю своего ворога и воображу быструю и сильную реку, текущую от него ко мне. При этом скажу слово заветное: «Как течет река, так и ты, сила, перетекай от него ко мне». Все!

– Дед, я ведь с ней накоротке встречался и нападение отбил.

– То она тебя лишь пощупала, сама зла не держала, а приказа на твое убийство у ней не было. Защиту ставить буду, расслабься, не думай ни о чем.

Егор ощутил дедовы заскорузлые руки у себя на голове, покрывшие пальцами затылок. Слова заговора он слушал невнимательно, будто ветер срывая их с губ ведуна, уносил в далекие уголки памяти.

– Ой, ты Свет, Белсвет, коего краше нет. Ты по небу Дажьбогово коло красно солнышко прокати, от, онука Дажьбожего Егора, напрасну гибель отведи: во доме, во поле, во стезе-дороге, во морской глубине, во речной быстроте, на горной высоте бысть ему здраву по твоей, Дажьбоже, доброте. Завяжи, закажи, Велесе, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на Егора зла не мыслить! От красной девицы, от черной вдовицы, от русоволосого и черноволосого, от рыжего, от косого, от одноглазого и разноглазого и от всякой нежити! Гой! Все, завтрева с утра уходи своей дорогой, но всегда помни, не властна отныне над тобой любая нежить, ни своя, ни заморская.

Как ни крути, а дорога его пролегает через лес. По зимнику не попрешься. Команды Святославового войска беспрерывно снуют по весям и погостам. Нарваться на них раз плюнуть. Ко всему прочему, поблизости от Курска лошадь точно не раздобыть. Фашисты, мать их так, живность реквизируют, не хуже немцев на оккупированных территориях. Он бы не удивился наткнувшись на партизан этого времени. Издали махнув рукой одинокой фигуре деда, стоявшего оперевшись на сучковатую палку, взяв направление, прямо по сугробам вошел в ельник. А что, одежда на нем соответствует, никакой мороз не страшен. Из оружия нож да боевой топорик, другого у ведуна не нашлось. Зато серебришка малость подкинул, ну и едой на первое время снабдил.

Дыхалка работает как часы, тело ран не ощущает. Обратно, спасибо старому, подправил организм.

– Кто шагает дружно в ряд?

Пионерский наш отряд!..

Однако, если и дальше по сугробам пробираться, это когда же он до Чернигова доберется? Надо что-то придумать. Эх, лешего бы сюда с его лесавками! Уж он бы…

– Погляди, кому охота,

Как проходит без конца