— Гер комендант!
Туша заворочалась. Высунулась круглая, как у бобра, голова в рыжих патлах.
— Так что партизана словили!
Рыжий бобер фыркнул. Завозился. На круглом шаре открылась черная дыра — комендант зевнул. Дыра закрылась. Под белесыми бровями возникли и выпуклились бесцветно-холодные глаза.
— Партизан?
— Да нет же. Эвакуированный. Бухгалтер.
— Брешет, гер комендант. Поглядите на рожу. Весь побитый да подранный. Мабуть, из засады вырвался.
— Я. Гут. Бистро. Вилли. Вести вы. Два. Вэк.
Затрещали и заныли пружины дивана — бобер перевернулся на другой бок.
Во дворе растолкали спящего шофера. Зафыркал мотор. Сергея подтолкнули в кузов грузовика, следом влезли оба полицая. Машина выбралась на шоссе. Мимо побежали телеграфные столбы, большей частью перебитые, расщепленные, поваленные.
Через полчаса на спуске с перевала в котловину, стиснутую горами, раскрылся город. Сергей понял: Пятигорск.
Еще четверть часа петляли по улицам, остановились возле особняка с мрачной вывеской «Фельдкомендатура».
Подталкиваемый полицаями, Сергей поднялся по ступенькам, прошел полутемным коридором, зловонно пропахшим туалетом и дезинфекцией (эта проклятая дезинфекция будет потом преследовать даже во сне), и остановился у высокой двери, загороженной раскоряченным эсэсовцем, который, выслушав полицаев, посторонился.
В большой душной комнате за председательским столом наподобие большой настольной лампы изогнулся грязно-зеленый человек, который, не разгибая дуги своего тела, вдруг приподнял только голову и уставился исподлобья на Сергея, став похожим на готового к прыжку желтобрюха. Почему желтобрюха? А черт его знает! Видел как-то в детстве Сергей, как желтобрюх на полевую мышь охотился… Да и глаза желтые…
Желтобрюх вздохнул, начал выпрямляться. Создалось впечатление, что он не сидел за большим письменным столом, а держал его на коленях. Выбирался из-за стола долго. Показалось — бесконечно. Наконец, выбрался и распрямился. Пораженный, Сергей увидел, что колени вставшего возвышаются над столом. Подошел, растопырил ноги-ходули, руки спрятал за спину («Кулаки, небось как пудовые гири», — мелькнуло у Сергея), наклонился над пленным, неожиданно басом рыкнул:
— Кто ти ест?
— Эвакуированный я. Ночью сбился…
— Я, я! — осклабился Вилли, открыв полный рот крепких крупных зубов, густо прикопченных табачным дымом.
— Я, я! Ночь, да? Дорога нихт? Да? Я, я!
И вдруг реванул, как на плацу:
— Франц!
От стены шагнул квадратный, с закатанными рукавами, голова — в плечах, даже уши где-то там, заваленные складками, уходившими от подбородка куда-то на затылок, вернее, на холку. Сергей сжался: «Это — мясник… Сейчас ударит… Иых, гад! Как же больно… Фу-х, опять вижу… Что-то вроде народу в хате прибавилось… Что ж это? Неужто Николай? Ну да, он. Значит, тоже взяли. Что ж, это даже к лучшему. Ускоряет выполнение задания. Только как теперь держаться? Николай вроде не битый?»
Вилли наклонился над Николаем:
— Отвечать. Бистро. Этот знайт? — ткнул пальцем в Сергея.
Николай угодливо щелкнул каблуками:
— А как же? Мой боец из разведроты в Гудермесе. Задание вместе получали. Можете проверить: взрыватели у меня, а толовые шашки у него. Сбросили-то вместе. Только ветром…
— Швайген! Молчать!
Как всегда в минуту опасности, мысли у Сергея понеслись каким-то роем: что-то вспоминал, что-то взвешивал, что-то предвидел, что-то пытался предугадать, что-то оценить, где-то поискать выход, в чем-то усомниться… И все это одновременно. Потом вдруг все стихает и стихает. И остаются одна-две ясные и четкие, как черные галки на снегу, то ли мысли, то ли картинки. «Так, значит, Николай раскрылся. Выходит, и мне сознаваться. А в чем? Что сказал Николай? И случайно ли они так быстро попали в лапы врага? Может, у него особое задание, на счет которого командование решило не ставить меня в известность? А может… Как быть? К черту! Дальше легенды не пойду».
Вилли шагнул к Сергею, протянул к лицу лапищу, до дикой боли защемил нос, крутанул лицо к Николаю, рокотнул:
— Его знайт?
— Да, знаю. — Сквозь застилавшие глаза слезы увидел мутное лицо Николая. — Пусти, сволочь!
Тяжкая пятерня Вилли стукнула по затылку, перед глазами поплыли круги. Вилли отпустил нос, гоготнул:
— Юберменш! — И тут же опять грозно: — Парашют! Тол!
Сергей, вытирая слезы и кровоточащий нос, шмыгал и молчал.
Неожиданно вмешался Николай:
— Да ладно, Серега… Пытать же будут… Знают же…
— Поедем. Покажу. — Сергей шмыгнул носом.
Вилли воркотнул. Франц схватил Сергея, поволок на улицу, втолкнул в машину. Все свои похоронки Сергей нашел быстро. Франц пересчитал толовые шашки. Вылузгал из обойм патроны к пистолету. Доволен. На обратном пути даже в бок не толкал.
В кабинете, кроме Вилли, ждал еще какой-то немец. Весь в черном. Наверное, СС. Высоченная тулья на фуражке. Погоны в серебряных сплетенных змейках. Холеный, надменный, невозмутимый. Глаза навыкате — портят аристократический вид, и даже благородная бледность с синевой выбритых щек не может зашторить первое оглушающее впечатление: садист.
«Как же их, этих черных чертей? Штурмбан… нет — штурмфюрер или шарфюрер. Чтоб вас черти…»
Черный легко и ловко встал, подошел, схватил Сергея за подбородок, крутанул голову, аж шея хрустнула. Деловито, как что-то неживое, промял всей пятерней кожу на лице, отчего из-под струпьев выступила и вяло потекла кровь. Обошел вокруг. Схватил за левую руку, резко рванул ее вверх, другой рукой одним рывком оборвал пуговицы сразу и на пальто, и на сорочке, обнажил черно-синий от ушиба бок, разом отпустил и руку, и одежду пленника и, ни на кого не глядя, отрубил:
— Парашютист.
И повернувшись к Сергею:
— НКВД? Диверсант? Разведка? Только не врать! Проверю.
К этому времени, выйдя из полуобморочного — от боли — состояния, Сергей уже принял решение.
— Армейская разведка, гер обер… обер…
— Майор, — пришел на помощь черный. — А зачем тол?
— Ну, попутно… — Сергей сделал вид, что замялся. — В общем, мост надо было рвануть. На железной дороге.
Черный что-то квакнул. Вилли торопливо, с клацаньем стальных дверок, выхватил из сейфа карту, расстелил на столе. Черный поманил Сергея пальцем, кивнул на карту, приказал:
— Покажи.
У Сергея заколотилось сердце. Дело в том, что на инструктаже обсуждалось несколько вариантов. Какой из них назвал Николай? (А что он назвал — Сергей не сомневался.) «Так. Если эту Моздокскую дорогу — ничего не дает: за сутки восстановят. Через Куму — тут посложнее, все-таки под обрывом… Но… Нет. Вернее будет через Малку. Длина — дай боже. Быки многометровой высоты. И дорога важная. Подвоз на Баксан и Приэльбрусье к войскам на перевалах по этой нитке идет. Должны поверить».
— Вот, — Сергей ткнул пальцем в карту и поднял глаза на черного. Тот повернул голову, и Сергей напрягся, увидев рядом Николая. Лицо у того было бледное до синевы, губы бесцветно-фиолетовые, глаза сделались какого-то неопределенного цвета, пальцы на руках до белизны в косточках сжали и тянули вниз полы кургузого гражданского пиджачка. Все это длилось какое-то мгновение, но Сергею казалось, что прошла вечность. Наконец дрожащие губы Николая разжались.
— Да чего уж там, господин майор…
Сергей решил: назовет другой мост — прыгну, устрою драку, а дальше видно будет…
Николай откашлялся и уже твердо и уверенно продолжал:
— Врать нам теперь не с руки. Так оно и было. На этот мост нас и нацелили. На всякий случай — если удастся. А главное, я ж говорил, да и он подтвердил (кивнул на Сергея) — это номера, расположение и численность войск.
— Значит, разведка? А я думаю, НКВД. — Черный смотрел остро.
И тут Сергея словно прорвало. Нет, нет! Он не чекист. Он — войсковой разведчик. Только разведчик. Его дело — разведать передний край, по возможности заглянуть в тылы. И все. Ничего другого он не знает. О своих войсках? Да, пожалуйста! Вот тут и тут — танки. А тут — артиллерия. Здесь кавдивизии. О, много! Свежие. Хорошо обмундированные и вооруженные. Да вот у него спросите, он, может, больше знает. Посмотрел на Николая. Тот рассматривал карту, не поднимал глаз. Медленно сказал: