По мнению Бена, командование допускало серьезную ошибку, полагая, что после ликвидации Арденского выступа в конце января немцы будут безостановочно откатываться и американским войскам останется лишь провести несложную операцию по уничтожению разрозненных остатков противника. Издыхающий зверь еще не раз покажет свои зубы; разве Гитлер не грозил, что если, он пойдет ко дну, то потянет за собой всю Европу, и разве Европа уже не поставлена на колени?

Бен видел вражескую страну — мрачную и унылую, как душа подлеца, и чистенькие домики с тщательно возделанными садами только усиливали это впечатление.

«Какая разница между немцами этого гитлеровского рейха и немцами, сражавшимися в Испании в батальоне Тельмана! — думал Бен. — И те и другие в равной мере воплощение порядка и аккуратности. В дни кратковременных передышек между боями биваки тельмановцев всегда были тщательно распланированы и служили образцом организованности. В них можно было видеть даже любовно разбитые цветочные клумбы.

Однако бойцы Тельмановского батальона были страстными антифашистами, и любовь, с какой они относились друг к другу и к своим испанским товарищам, не имела ничего общего с ненавистью и презрением, которые Гитлер разжигал у немецкого народа к „низшим расам“ Европы, Азии и Западного полушария».

Сельская местность Германии, по которой вот уже в течение двух дней наступала часть Бена, казалась спокойной, как кладбище. И вдруг американцы натолкнулись на сопротивление. Дивизия двигалась в расчлененных порядках при поддержке танков. В соответствии с инструкцией солдаты должны были окапываться на ночь, но никому и в голову не приходило выполнять это указание. Уинстон разместился со своим командным пунктом в домике садовника, после того как ординарец навел в нем соответствующий порядок. Когда Бен явился к капитану доложить о состоянии взвода и получить дальнейшие инструкции, обеденный стол в домике был даже накрыт скатертью в красную и белую клетку.

По рекомендации Бена Уинстон назначил Хэнка Прэта и Эмилио Косту командирами отделений и представил к получению капральского звания. Капитан был основательно пьян.

— Мы двигаемся, как на прогулке, — сказал он Бену. — Что ты думаешь об этом, сержант?

— Пока все в порядке, — ответил Бен. — Но я бы все же предложил выставить на ночь дополнительные караулы.

— Выставляй, сколько хочешь, сержант, — согласился Уинстон, похлопывая его по плечу. — Выпей-ка вот этого, — предложил он, потянувшись за бутылкой, и, словно представляя гостя, добавил: — «Шатонеф дю Пап» — одно из лучших вин Франции, к тому же хорошей выдержки.

— Спасибо, — ответил Бен. Он взял наполненную рюмку и поднял ее. — Смерть фашизму!

— Смерть фашизму! — повторил Уинстон. — Ну, а теперь я собираюсь всхрапнуть. Разбуди меня, если что случится.

Бен расставил удвоенные караулы и до полуночи, дважды сам проверил все посты. Он уже завертывался в одеяло, собираясь прилечь около Косты и Прэта, когда загремели выстрелы.

Началось нечто невообразимое. Полусонные солдаты с дикими криками метались из стороны в сторону, ведя беспорядочный огонь. Бен моментально вскочил на ноги.

С большим трудом удалось ему собрать солдат и занять боевой порядок. Минометный и пулеметный огонь противника не утихал, то там, то здесь слышались призывы: «Санитара! Санитара!». Бен теперь уже не сомневался, что большинство солдат — такая же необстрелянная зелень, как и капитан Уинстон.

Отослав Хэнка Прэта на командный пункт с донесением, Блау приказал прекратить огонь, чтобы разобраться в обстановке.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, но остаток ночи никто не сомкнул глаз. Бен приказал своим людям окопаться, выбрал для пулеметов и минометов огневые позиции и выставил передовой наблюдательный пост в составе Косты и двух других солдат, обязав их немедленно докладывать о всем замеченном. Однако до самого утра от них не поступило ни одного донесения.

Капитан Уинстон появился в расположении первого взвода растрепанный и недовольный.

— Ложная тревога, только и всего, — авторитетным тоном заявил он, хотя сам был явно напуган и то и дело прикладывался к фляге, болтавшейся у него на поясе. Отхлебнув очередной глоток, Уинстон протянул флягу Бену, но тот отрицательно покачал головой.

— По-моему, наши боевые порядки слишком растянуты, — сказал Бен. — Не лучше ли будет несколько отойти?

— Ерунда! — буркнул Уинстон. — С флангов нас прикрывают роты «В» и «С»[136]. Я поддерживаю с ними постоянную связь. Ничего не случится, не трусь.

Бен проводил капитана до его домика и с разрешения Уинстона ознакомился с картой местности. Командный пункт располагался на тыльном скате лесистой возвышенности, а рота была выдвинута вперед в виде треугольника, обращенного вершиной к востоку. Если капитан говорил неправду и роты «Бейкер» и «Чарли» поблизости не было, то выходило, что рота Уинстона полностью открыта для атаки с флангов, а это грозило самыми тяжелыми последствиями. Бен обратил внимание капитана на это обстоятельство, но тот высмеял его, бросив презрительное замечание об опытном солдате, который «боится собственной тени».

Вернувшись во взвод, Бен с удовлетворением отметил, что солдаты хорошо окопались и находятся в полной боевой готовности. Приказав раздать пулеметчикам, стрелкам и минометному отделению дополнительный комплект боеприпасов и ручные гранаты, Бен уселся на землю и прислонился спиной к дереву, борясь с одолевавшей его дремотой.

На рассвете всех разбудила отчаянная стрельба, она велась сразу с трех сторон. Прибежавший Коста доложил, что лейтенант, командир второго взвода, убит. Местность все еще была покрыта утренней дымкой — даже в ста шагах нельзя было ничего рассмотреть. Снова, как и ночью, стали падать мины, и вскоре появились убитые и раненые.

Оставив вместо себя Хэнка, Бен поспешил к Уинстону. Этот Прэт совершенно не походил на Кинкейда, которого Бен в свое время знал в Испании. Прэт был, если можно так сказать, рожден для битвы.

Бен застал Уинстона в тот момент, когда капитан старался побриться — без особого, впрочем, успеха, если судить по трем порезам на лице.

— На вашем месте, сэр, я отдал бы приказ отойти, — проговорил Бен. Уинстон уставился на Блау. Глаза его были налиты кровью, руки заметно тряслись.

«Если бы этот фрукт не был явно пьян, — подумал Бен, — я бы сказал, что он готовится удрать в госпиталь».

Уинстон продолжал смотреть на Бена, выпятив подбородок.

— Здесь командую я, сержант! — ответил наконец он.

— Слушаюсь, сэр. Какие будут указания?

— Приказываю атаковать, — распорядился Уинстон; он уже отказался от мысли закончить бритье и теперь умывался. Бен был поражен. Атаковать? Кого? В каком направлении?

— Прямо перед нами по крайней мере три станковых пулемета, — проговорил он, — не говоря уже о минометах. Мы находимся под перекрестным огнем. Я не удивлюсь, если вскоре перед нами появятся вражеские танки.

Уинстон снова взглянул на Бена; его губы дрожали.

— Подавить пулеметы. О танках мы будем думать, когда они появятся.

— Слушаюсь, сэр! — ответил Бен и бегом пустился в обход холма.

Бен приказал Косте взять два отделения, зайти слева и подавить огонь лево-флангового пулемета. Туман начал рассеиваться. Хэнка с двумя отделениями Бен послал на правый фланг, а остальным солдатам приказал прикрывать их огнем. Если бы удалось подавить фланкирующие пулеметы, то уничтожить фронтальный было бы, вероятно, не так уж трудно. Бен послал связного к Уинстону с донесением о принятых мерах. Попутно связной должен был передать командирам двух других взводов просьбу Блау прикрыть огнем действия его отделений. Сам он занял позицию в центре и стал ждать дальнейшего развития событий.

Через несколько минут пулеметный огонь немцев усилился, однако Бен с удовлетворением отметил, что остальные два взвода успешно прикрывают огнем его продвигающиеся отделения. Он заметил также, что немцы простреливают почти все пространство перед позициями этих взводов, и мысленно выразил надежду, что люди успели окопаться достаточно надежно.