— Скажите, что это я. С информацией.

Девочка сняла трубку. Меня пригласили.

— Я вам привёз запрос. А в рабочее время в государственном учреждении вверенные вам сотрудники, нарушая (какое-то) постановление Кабинета министров, не поставив в известность руководство, отсутствуют на рабочем месте вот уже пол- часа. Тем самым нарушаются права моего подзащитного, который в соответствии с решением суда внёс залог. Так же вами нарушается постановление суда о немедленном освобождении с момента внесения залога. Я прошу зарегистрировать через канцелярию запрос который я доставил, поставив на нём дату и время поступления. Я не знаю, какие реформы вы тут проводите в жизнь, но нарушаете права граждан вы по прежнему.

Монолог был успешен. Через шесть минут красный, запыхавшийся бухгалтер предстал пред нами. Хорошо, что он по своей природе не активный и видимо не успел далеко уйти. По- любому назад он прибыл быстрее.

Руководитель судебной администрации с высокой долей вероятности меня проклял за испорченное предпраздничное настроение, но и хрен с ним. Мне в этой области не работать и интересы подзащитного важнее. Бухгалтер мрачно выдал справку в адрес начальника ИВС о том, что деньги внесены. Снова такстист закладывал на виражах и я в холе ИВС.

Начальник поинтересовался как я сдал принтер и когда его обещали вернуть. Имея на руках бумаги на освобождение, я порекомендовал ему воспользоваться таким достижением человечества как телефонная связь и выдать мне подзащитного. Через пять минут мой "ботаник" вышел на улицу. Взглядом бывалого ЗЭКа окинул двор, хозяйственные постройки, небо. Потом перевёл взгляд на меня и скривив губы, — "Почему так долго?"

Дежурка

Дежурная часть, середина 1990 года. Дежурка, это кладезь неисчерпаемый для разного рода правдивых историй. Сперва надо понимать, что дежурка 90-х годов и нынешняя, это две, пусть небольшие, но разницы.

Во-первых, вход был совершенно свободный для любой категории граждан. Во-вторых, быть на дежурстве трезвым - моветон. В-третьих, принять заявление от гражданина, тоже дурной тон.

Ну там еще и в-четвертых и в-десятых, но первые три составляющие знаковые.

За высший пилотаж считалось отфутболить заявителя так, что бы он сам осознал, что мешать работе милиции со своими пустяками не есть хорошо.

Плохой пример: Глубокая ночь. За столом дежурный майор, с характерным прозвищем «Сонный». Заходит мужичек в тапочках, трениках и классической светло- голубой майке. Посередине пуза расплывающееся кровавое пятно. Стал перед столом дежурного и робко докладывает, что его сосед по коммуналке ткнул ножом. «Сонный» не приходя в сознание, мутный взгляд на него поднял, чего ты сюда приперся, я тебе, что врач. Иди в больницу.

И все. Пошел мужичек в больницу. Наверное дошел, потому, что трупа в то утро не было. Ну хотя мог и помереть. В другом районе.

Это не правильный пример. Очень примитивный.

Второй, более художественный: Уголовный розыск расположен на третьем этаже. Заявитель, среди ночи, заявляется в дежурку. Заявляет, что ему разбили стекло в машине и вытащили магнитофон. Дежурный бодро отправляет его в отдел уголовного розыска.

Одновременно, убедившись, что терпила его не слышит, звонит по внутренней в розыск и сообщает о визитере.

В кабинете дежурного опера классический натюрморт. Накурено как в тамбуре вагона Москва- Владивосток перед конечной. Кабачковая икра, хлеб, варенная колбаса, рыбные консервы и граненные стаканы.

Водка, по установившейся традиции, под столом. В кабинете вся опергруппа, включая эксперта и следователя. Поступает сигнал из дежурки. В считанные секунды группа заслоняет стол, сгрудившись спиной к двери. Двери нараспашку. Самый талантливый, начинает на всех орать. Какого хрена, до сих пор не раскрыто убийство. Мол, сколько можно терять людей. На прошлой неделе, в перестрелке ранено двое сотрудников. Самые толковые опера не вылазят из засад. Жены ночей не спят, ну и в таком вот духе. Причем все это громко и с матами. Краем глаза наблюдает за дверным проемом. Там мнется мужик, теряя решимость с каждым матом.

В апогее ведущий кидает взгляд на посетителя, удивляется и тем же тоном, спрашивает что это за явление и что ему надо? И терпила понимает, что люди горят на работе, в перестрелках и засадах, а тут он со своей потешной бедой. Извините, говорит, ничего страшного. Я пошел.

Потом знакомым и в семье расскажет, как менты пашут. И всем хорошо…

Не знаю как в других райотделах, но в нашем был фонд помощи потерпевшим. К примеру прибегал мужик весь на эмоциях. — «С меня только что в парке шапку сняли». Волнуется весь, возбуждён сверх меры. Сейчас милиция ему поможет. Сонный скрывается за дверью, в комнате, где этот фонд хранился и выходит оттуда с помятой ощипанной кроличьей шапкой. «Вот, нашли!» Мужик, понятное дело, мычит, что мол это не его. Спускается опер и вместе с сонным уговаривает мужика, что шапка точно его. Сильно строптивым в нагрузку давали шарф. Если повезёт, мохеровый. Так и жили. Раскрываемость почти стопроцентная.

А еще проверяющий среди ночи застукал "Сонного" за обычным делом. Спал. Это как раз вводили украинский язык. Его понимали кто во что горазд. (В рапортах просто меняли русскую "И" на "и" с точечкой.) Проверяющий "Сонного" разбудил, все осмотрел, выпил и говорит, — "Объявляю "Догану"" И уехал. "Сонный" у водилы спрашивает, что это за слово красивое он мне объявил? Тот больший украинец чем мы. "Благодарность", говорит. "Сонный" до утра не спал и ходил гордый. При сдаче дежурства начальник его разочаровал.

Милые родственники

…люди они неплохие, только квартирный вопрос их испортил…

Надо бы фразу эту в кавычки взять, мол цитата. Но боюсь ошибиться в правильности приведения, это раз и фраза эта настолько жизненная и нашему обществу присущая, что и за цитату её считать нельзя. Это два.

Ведь нельзя же считать цитатой «Добрый вечер» или «Пошёл ты на х…!»

Другими словами, это не цитата, а бытовая ситуация с бытовыми разборками. Иногда переходящими в криминальные.

Иногда с трупами. Иногда способами экзотическими, из сводок выбивающимимся.

Ну вот как в этом случае. Нет, ну банальная поножовщина тут тоже будет. Но только как заключительный аккорд. Эдакая точка в истории. А история, вот она:

Крепкая хозяйская семья. Дед с бабкой. В своём добротном доме. Рядом ещё один дом в котором живут их сын и дочь. Люди по старым меркам зажиточные. Можно сказать кулацкое сословие.

Сын Григорий машинами занимается. Ну как занимается. Ворует и на запчасти продаёт. Но не попадается. Попадается сын его, внук хозяйский. В райотделе персонаж известный. А выручала его тётка евойная, сестра сына хозяйского.

Дочка их значит. Зина. Девушка энергичная, но не бедная.

Директор большого магазина и что для тех времён немаловажно, ликеро- водочного.

Сами понимаете, деньги на адвокатов и на возмещение ущерба были.

Племянник всегда лёгким испугом отделывался.

Брат ей был благодарен, но не искренне. Совершенно по-советски считал, что сестра специально ментов на племянника наводит, а потом спасает, тем самым подставляя брата под зависимость. Он был не прав, но ему так было удобно. Перед самим собой.

Вопрос упирался в дом. В два. В тот дом, в котором они жили и в дом родителей. В смысле кому достанется. Чтобы это произошло как можно скорее и в его пользу, сын хозяев, он же брат, практически главной героини повествования, принимал сыновьи меры.

Это означает, что смертным боем бил папашу с мамашей. Мамашу почти прибил и она лежала, не вставала. То-есть не путалась под ногами. А папаша хромал ещё по-маленьку. Согласитесь, что вопрос- таки квартирный, хоть речь идёт о доме. Даже двух.