— Но ведь и не я же!

Теперь выпучил глаза Юрченко. С трудом он выдавил из себя:

— Что — не ты?

— Ну это… ядро… — выговаривая последние слова и сопровождая их жестом, имитирующим акт ядротолкания, Масленников уже постиг всю глубину своей ошибки, и потому он без паузы спросил голосом, исполненным неприкрытой злобы:

— Ваша фамилия?

— Юрченко, — растерянно ответил мнимый рекордсмен. И в свою очередь сердито гаркнул — А ты кто?!

— Я-то — от «Станка», Масленников. А ты — от «Сойки», что ли?

— Из «Мотыги» я. Так что ж ты, прохвост этакий, мне голову крутишь?!

О, насколько эмоциональная наполненность этих новых «ты» разнилась от дружеского перехода на «ты» там, наверху, в № 34!..

И снова быстрая реакция Юрченко опередила решение его соперника: Юрченко с шумом отодвинул стул и побежал к выходу. Разумеется, Масленников понял, куда устремился его несостоявшийся друг. Он хотел было немедленно последовать за шустрым представителем «Мотыги», но официант, давно уже с некоторым недоверием взиравший на явную ссору этих двух «гостей», как называют по традиции посетителей в ресторанах, — официант широко раскинул руки, как бы ловя партнера по игре в «горелки».

— Одну минуточку, гражданин! — с остатками профессиональной улыбки на напряженном лице начал официант. — Чем убегать так, лучше бы заплатили по счету!

— Я сейчас вернусь, честное слово! — жалобно проблеял Масленников, с отчаянием следя за исчезновением Юрченко.

Но официант заменил мнимо вежливую улыбку улыбкой откровенно скептической. И сказал, понимающе кивая головой:

— Это ведь всегда так говорят, которые хочут за наш счет покушать. А вот вы внесите шишнадцать рублей сорок копеек, тогда и бегите на все четыре стороны!..

Масленников со стоном вынул бумажник, сунул деньги официанту и попытался отстранить его с дороги. Не тут-то было: официант, произнеся свое неизменное «одну минуточку!», стал копаться в кошельке и, положив на стол несколько монеток, заключил:

— Сдачи получите. Нам тоже чужого не надо… Легче, легче, дьявол!

Последние слова официанта были реакцией на новый рывок Масленникова. На этот раз представителю ДСО «Станок» удалось выбежать из ресторана прямо в вестибюль гостиницы.

И что же он там увидел?

Быстроумный Юрченко, всунув не только голову, но и весь торс в окошко дежурного администратора, кричал уже по ту сторону барьера, отделявшего посетителей гостиницы от ее работников:

— Почему у вас номер тридцать четыре заперт и никто оттуда не отвечает?! Где сейчас товарищ Савосин из Красной Пышмы? Куда вы его дели?! Я вас спрашиваю!

А на это администратор отвечал сурово:

— Гражданин, выньте себя из окошечка! Выньте, выньте целиком, не то я вам отвечать не буду… Вот так! А что касается этих физкультурников, они, слава богу, уехали уже по домам. И номера, если хотите знать, освободили…

Тут Масленников отодвинул от окошка своего соперника на три шага и сунул в освободившийся проем собственную голову.

— Когда уходит поезд на Красную Пышму?! — завопил он.

Администратор отшатнулся от этого нового наскока и ответил не без злорадства:

— Последний поезд в данном направлении сегодня ушел двадцать минут тому назад.

Тут администратор изловчился и захлопнул деревянную дверцу окошечка так, что она довольно чувствительно стукнула Масленникова по носу.

Потирая нос, Масленников сделал шаг к двери: он принял решение все-таки поехать в Красную Пышму. Но Юрченко сделал уже три шага в том же направлении. И, заметив это, «волхв» № 1 схватил «волхва» № 2 за шиворот.

— Но, но, но! — начал было Юрченко…

Масленников выпустил из руки ворот соперника. Он сказал почти примиренным тоном:

— Ну посуди сам; чего мы будем драться друг с другом? Ведь ты меня не допустишь до этого парня, а я — тебя… Лучше вернемся обратно и доложим, как оно вышло. А там уж пускай начальство принимает. дальнейшие меры…

Юрченко погрузился в раздумье.

И в этот момент в гостиницу вошел «волхв» № 3 от ДСО «Ласточка». Он постучал в закрытое окошко администратора и сразу же крикнул:

— Эй, вы там!.. Савосин Илларион в каком номере у вас?

За закрытым оконцем громко сплюнул администратор: «Кха-тьфу!..»

И, как по команде, засмеялись «волхвы» № 1 и 2.

— Вот еще один адиёт! — подытожил Юрченко. — Поди сюда, парень, не теряй понапрасну силы, опускайся вместе с нами на дно…

…Через полчаса в ресторане за тем же столиком сидели все три «волхва» и с притворным добродушием посмеивались над общей своей неудачей. Уловление будущего чемпиона откладывалось на неопределенное время.

Угодники перед судом

Однажды утром поселок был буквально оглушен странными звуками. Казалось, что привели в непрерывное действие средних размеров сирену, назначенную для оповещения о тревоге. Однако это не сирена, а рыдания одной из обитательниц поселка напугали народ. Из скромной квартиры корпуса № 1 лились сии чарующие изъявления женского горя, а в крайнем — десятом корпусе их можно было воспринимать, так сказать, «невооруженным ухом». И знатоки поселковой жизни сообщали пораженным слушателям:

— Это Дуська воет. Ага. Кладовщика Сургунькина жена Дуська с первого корпуса. Самого его ночью сегодня забрали: проворовался, голубчик, больно шибко… Такая, говорят, недостача, аж сама милиция развела руками. Ага. Вот она и воет. Горюет, значит… Слышите?.. Во дает, во дает!.

И Дуська действительно «давала»… Она сидела, что называется, «неприбранная» среди комнаты, приведенной в беспорядок в результате обыска, рвала на себе волосы, еще вчера состоявшие из двадцати пяти штучных локонов, завитых на полгода, а ныне — более похожие на нечесаную гриву мустанга, поминутно всплескивала руками и выла, выла не переставая… В дверях толпились соседки, меняясь словно в почетном карауле. Соседки шепотом делились соображениями о силе Дуськиного голоса и глубине ее горя. В общем, народная молва склонялась к мнению, что взяли кладовщика Сургунькина — Дуськиного мужа — правильно, ибо он расхищал государственное добро нещадно. Но и Дуська права в своем громогласном изъявлении тоски, ибо ей арестованный приходится как-никак мужем и кормильцем был незаурядным.

Часам к десяти Дуськин бас превратился в зловещий хрип (начала выть Дуся с полшестого). Однако еще у корпуса № 8 можно было, прислушавшись, уловить этот хрип. А соседки в дверях сильно поредели. И тогда-то появилась в комнате некая тетя Нюша — пенсионерка, проживающая в четвертом корпусе и известная своим благочестием. Постоянно одевающаяся во все черное и в белый головной платок, Нюша отличалась пулеметностью речи и завидной быстротою реакции в перебранках с бабами. Сутками не выходя из церкви, тетя Нюша тем не менее была всегда в курсе решительно всех дел обитателей поселка. И ее признавали за мудрую советчицу, хотя и побаивались ее острого и поразительно быстро мелькавшего во рту языка.

У порога столь шумно страдающей Дуси сия советчица стояла недолго. Вскоре же Нюша, потеснив в коридор зевак, закрыла дверь и властно обратилась к хозяйке комнаты, которая теперь выла, точнее, сипела — диминуэндо (уменьшая темп и звук):

— Ну, будет! Погоревала — и стоп!

Дусе давно уже хотелось перестать выть, но она не знала, как закончить изъявления своей грусти. А тут она воспользовалась чужим волеизъявлением и, сразу же оборвав прискучившее ей самой унылое сипение, три раза смачно всхлипнула, икнула и потом спросила остатками голосовых данных:

— Кхх… Тетечка Нюшечка, нет, ты мне скажи: кхх… что же мне теперь делать-то, а? Кххх…

И Дуся вяло попробовала возобновить свою сиренную деятельность. Но тетя Нюша погрозила ей пальцем:

— Цыц! Я кому говорю?! Теперя тебе остается одно: молиться! Молиться перед господом богом и его святыми угодничками, чтобы муж твой вышел невредимым из этой пещи огненной! Вот!

Напрягши мозги, Дуся сообразила, что «огненной пещью» старуха называет судебно-пенитенциарный аппарат государства, и заметила: