— Самая лучшая благодарность: не деритесь больше! Не справляйте этих дурацких праздников. Хотя — теперь уже отыграли вы «престольный» — так?
— Ой, не скажите, доктор: старики говорят, скоро покров будет. На покров — в Бубновке престол. И там церковь действующая, оттуда к нам народ завсегда приходит, а мы — к ним… Опять же Лукинишна вчерашний день, я видел, рафинаду волокла домой четыре авоськи… Не миновать нам еще гулять!..
— Вы, как я погляжу, просто мученики…
— А вы думаете — легко, да?.. Счастливо оставаться вам, доктор. Если на покров что-нибудь мне поломают, я уж тогда прямо к вам. Если, конечно, сумею доползти…
И, вновь обвязанная со всех сторон, жертва престольного праздника покидает кабинет…
Тяга к науке
Научный сотрудник биологического института Крамаренко работал на своем месте в одной из лабораторий института, когда к нему подошел заведующий хозяйством этого института некто товарищ Лыткин, Крамаренко рассеянно ответил на приветствие Лыткина и снова наклонился над микроскопом.
— Тек-с, — солидно протянул завхоз и вытащил из кармана сильно поцарапанный пластмассовый портсигар. — Всё работаете, я смотрю, по научной части… Закурим?
— Угу, работаю, — отозвался Крамаренко и сделал карандашом запись в блокноте, лежащем подле микроскопа. — Спасибо, я не курю.
— Ну да?.. Приходится только приветствовать. Ваш брат ученые даже высказываются, якобы табак есть яд. Хотя лично я не замечал…
Крамаренко промолчал, и завхоз, выдохнувши носом дым от сигареты, заговорил опять:
— Между прочим, Николай Степанович, я вот замечаю: ученым довольно даже интересно работать. А?
— Как кому нравится…
— Вот я и говорю: лично мне очень нравится. Меня сюда к вам перебросили три месяца назад. И я смотрю, работа у вас чистая, аккуратная. Непыльная работа. Книжки там, микроскопы, банки разные, — эти, как их? — реторты, ампулы… опять-таки спирт сплошь и рядом… — тут Лыткин крякнул и посмотрел на сотрудника.
Крамаренко и на этот раз промолчал. Лыткин докурил, сунул окурок в карман и продолжал:
— Н-да-мм… Потом опять возьмите: ученых неплохо, понимаешь, обеспечивают. И зарплата, и все остальное: путевки там, премии… Я вас что хотел спросить, Николай Степанович: как это вам в голову вскочило в свое время сделаться именно что ученым?
Крамаренко, делая очередную заметку в блокноте, сказал:
— Потянуло, знаете, еще в ранней юности… Я всегда интересовался биологией…
— Смотри ты, как вас правильно тянуло. Вы ведь как будто кандидат на сегодняшний день?
— Угу. Кандидат биологических наук.
Лыткин прищелкнул языком и повторил:
— Биологических наук. Вот это — да! Оригинально! Интересно так звучит. Красивенько… Ну, а как же вы это — попали в кандидаты? Ведь вы же, я знаю, родились на селе и так и далее…
— Да. А потом я окончил среднюю школу и вуз, защищал диссертацию.
— В этом-то и вся закавыка. Об чем у вас была, я извиняюсь, диссертация?
— Я работал над такой темой: о влиянии желез внутренней секреции на рост млекопитающих. Изучал литературу…
Завхоз понимающе кивнул головой и принялся свистеть «Темную ночь». Потом он спросил:
— А эту литературу вы мне не можете одолжить? Поскольку, понимаешь, сами вы уже — кандидат, и оплачивают вас как положено, и так и далее… А?..
Крамаренко оторвался от микроскопа и с удивлением взглянул на завхоза:
— Зачем вам литература?
— Понимаешь ли… Хм… Я хотел посмотреть, не хватит ли там еще на одну эту — как ее? — дистанцию… Может, я выкрою для лично себя чего-нибудь…
— Позвольте! Для диссертации нужна и собственная эрудиция. Одними чужими трудами не обойтись…
— Чего, чего еще нужно?
— Эрудиция, я говорю. Ну, познания в области науки.
— Ааа… Это у меня есть. Все ж таки диплом у меня какой-никакой имеется: кончил я в свое время автотракторный, понимаешь, техникум…
— Да, но для того, чтобы стать кандидатом, нужно иметь законченное высшее образование.
— Ну и что?.. Наш техникум, я слышал, впоследствии был приравнен к вузу. И потом здесь уже, у вас, я за три месяца поднатаскался… Одних научных крыс через мои руки прошло штук… штук, понимаешь, порядка тысяч пяти…
— Каких это «научных крыс»?
— Ну, этих — белых. Над которыми вы же опыты делаете. А кто этим крысам создает условия? Кто их поит, кормит, следит, чтобы клетки им чистили вовремя?.. Исключительно товарищ Лыткин, то есть я. Опять же возьмите научную посуду, химикалии, — дрова плюс бензин… Всё — я да я. Если хотите знать, у меня есть огромные знакомства в научном мире. Член-корреспондент Академии наук Петрофилов, Афанасий Афанасьевич, — всегда он со мной за руку здоровается. Профессор Любавский опять же; профессор Щеглов; потом этот — как его? — с седой такой бородкой и очки на носу с зажимом, как для белья, он — тоже… Да мало ли кто… Нет, я, понимаешь, тоже от науки недалеко ушел. Мне теперь получше книжек раздобыть, и я ее мигом сварганю — эту вашу дислокацию.
— Диссертацию?
— Ее. Так что же — дадите вы мне литературу? — И, увидев, что Крамаренко пожимает плечами, Лыткин торопливо продолжал: — Ей-богу, ну что вам стоит? Такие мы с вами друзья, понимаешь, еще весною я вам подсобил на дачу перебраться: грузовичок дал и с горючим… А вам жалко на подержание две какие-нибудь там книжки мне сунуть. Тем более вы уже сами с этих книг всё посписали…
— Я не списал, — отозвался научный сотрудник, — я их цитировал… ну, ссылался на них…
— А теперь дайте я сошлюсь. Жалко вам, да?
Крамаренко еще раз пожал плечами и, поняв безнадежность дальнейшей беседы, сказал:
— Извольте. Я вам принесу два-три труда по биологии.
— Вот и хорошо! — оживился завхоз. — А у меня шурин есть — он сам товаровед — в нашем райпищеторге устроился. Так он живо разберет, что там к чему, и подсобит мне. Тяните сигаретку… ах да, вы не курите… Потом я надеюсь на наших сотрудничков: кое-кто для меня потрудится охотно… Да… Так я завтра наведаюсь за книжками. А то прямо обидно, понимаешь: все кругом ученые, даже — крысы, только я один неученый… Надо будет еще свой диплом поискать — из автотракторного техникума. Куда-то жена его запихала при переезде… Пока, значит…
Примерно через месяц после того, как Лыткин получил от Крамаренко две толстые книги, снова он пришел в лабораторию. Под мышкой у завхоза были и обе одолженные им книги и еще какая-то пухлая папка. Протянувши для пожатия руку, Лыткин весело заговорил:
— Ну, вот, понимаешь, и ваши книжечки принес обратно, и вот он — мой труд…
— Какой труд?
— А диссертация. Вы небось думали, что слабо, мол, Лыткину сочинить диссертацию, — так? Ан я и состряпал. Вот она. Видите, какая толстенная? Называется «Еще к вопросу о биологии»…
И с этими словами завхоз стал раскрывать папку.
— Как же вы ее того… написали? — ахнул Крамаренко.
— А так и написал. Заглавие мне шурин подкинул — я ведь вам говорил: он у меня — мастак. Товаровед — шутка ли! Он прямо так и заявил: у них, у ученых, чаще всего сочинения называются «Еще к вопросу…». К какому вопросу — это дело десятое. «Вопрос, — он говорит, — завсегда найдется…» Ну, а главы эти — то есть самый труд — я так сорганизовал: четверть этой книги перепечатал и из той что-то около трети… Оно и набралось почти полная папка. Теперь вы мне скажите: куда мне сдать эту чертовщину, чтобы, понимаешь, поскорее, без волокиты, оторвать эту степень… кандидата то есть… А чего вы смеетесь?
Крамаренко с трудом убрал улыбку и сказал:
— Боюсь, за ваше сочинение степени вам не получить.
— Это еще почему? Если мало, я еще полпапки могу подпечатать…
— Нет, видите ли: диссертации так не пишут. Нужны самостоятельные работы…
— Это значит, чтобы без шурина? А кто же узнает, что он мне подсоблял? Вы-то небось не выдадите меня, а?
— Нет, я не о том. Работа должна быть самостоятельная в научном смысле. Понимаете? Вы должны иметь свои собственные мысли.