Лыткин присвистнул.

— Вона! — произнес он. — Да откуда ж мне их взять? Вот вы, например, Николай Степанович, для своей диссертации откуда доставали эти самые мысли?

— То есть как — откуда? Они ко мне пришли в процессе работы.

— Ну, а если начистоту? Мы ведь как-никак друзья, понимаешь…

Крамаренко обиделся и отвернулся. Завхоз помолчал немного, затем принялся насвистывать «Кабы дожить бы до свадьбы-женитьбы» и, наконец, язвительно вымолвил:

— Понимаем. Зачем нам, скажите пожалуйста, делиться с товарищами, когда нам еще самим на докторскую диссертацию надо иметь запасец?.. Ясно. Честь имеем кланяться, товарищ кандидат. Надеемся скоро вас всех перекандидатить, между прочим… Вот вам ваши книжки, а моя диссертация останется при мне. Ясно? Ну и вот!

А еще через две недели Лыткин вошел в лабораторию к Крамаренко бодрой походкой. За ним шли две уборщицы, и Лыткин властно отдавал им распоряжения:

— Сегодня же полы вымыть, слышите? А то, понимаешь, научная лаборатория, а хуже свинарника. Вдруг заскочит кто из Академии наук, спросит: «Почему такая грязь? А? Кто здесь у вас является завхоз?» Я, значит, выходи вперед и сгорай со стыда — так? Ничего подобного! Мы порядок здесь наведем. Это я вам как научный работник говорю.

А когда уборщицы ушли, Лыткин сказал Крамаренко чрезвычайно небрежным тоном:

— Наше вам. Всё в микроскоп глаза пялите… Между прочим, моя диссертация пошла на оценку в один ученый совет.

— Не может быть! — невольно вырвалось у Крамаренко.

Завхоз ехидно улыбнулся:

— Хе-хе… То есть почему эго «не может быть»? Думаете, только свету что в окошке?.. Окромя вас, будто и нету больше ученых?.. Нашлись, понимаешь, толковые люди, взяли мою папочку как миленькие. Правда, не без знакомства. Поднажать пришлось. Ну, там, подарочки были… Без этого и в науке нельзя… Шурин очень мне помог. Золотой человек! Так умеет сунуть кому надо, что статуя и та у него возьмет!.. Ну, пока. Ужо заскочу, когда получу диплом: как кандидат к кандидату, хе-хе-хе…

И еще через пять дней Лыткин появился в лаборатории грустным и вялым. Крамаренко, увидев его, спросил:

— Ну как ваша диссертация?

Лыткин махнул рукой и отвернулся.

— Забраковали, — глухо произнес он, — вернули назад и с разными, понимаешь, надсмешками. И главное, написали мне: откуда я какую главу брал… И почем они знают? Вы им, что ли, сигнализировали?

— Кому? Ведь я не знаю, куда вы ее давали…

— Что ж, охотно верю. Вообще все вы, ученые, я как посмотрю, вроде — одна бражка. Там мне почти те же слова говорили, как вот и вы… Зря только истратился на перепечатку, да еще студентку одну нанимал, которая эти цифры выписывала да иностранные буквы. И наши двое сотрудников — не стану называть кто — шуровали по этим книгам, тоже не бесплатно. А об своем времени я уж и не говорю. Шурин опять же с ног сбился — хлопотал…

Лыткин вздохнул шумно и с прихрапыванием. Потом он почесал указательным пальцем где-то за ухом.

Потом закрыл глаза ив этом положении начал грустным шепотом:

— Нет, уйду я от вас… уйду… Я как посмотрю, в этой вашей науке нету никакой перспективы — для меня персонально. А шурин очень меня зовет в торговую сеть. Там, понимаешь, надо не ерундицию и не диссертации ваши, а голову нужно иметь. Плюс — энергично действовать. Нет, уйду я, уйду!

Не глядя на Крамаренко, Лыткин сунул ему руку и пошел к двери…

«Волхвы» просчитались…

Командировочное удостоверение № 17/245, выданное Масленникову С. П. добровольным спортивным обществом «Станок», появилось следующим образом: председатель означенного ДСО сидел у себя в кабинете и, попивая несколько остывший чай из стакана с персональным подстаканником (из числа призовых подарков), просматривал свежий номер газеты «Советский спорт». Внезапно он крякнул настолько громко, что секретарша Люся приоткрыла дверь в кабинет из приемной и спросила:

— Звали, Николай Аполлонович?

— Нет… Хотя — да. А ну, кликни ко мне этого Масленникова!

Люся исчезла и закрыла дверь. А председатель задержал свое внимание на странице «Советского спорта», которая лежала перед ним в тот момент, когда он крякнул. Более того: председатель нервно похлопывал по этой странице ладонью и повторял:

— Ведь вот что делают!.. Если сам не зацепишь, то прозевают обязательно!.. Экий бессовестный народ!..

Но вскоре дверь в кабинет открыл начальник команды легкоатлетов общества «Станок» — ожидаемый Масленников.

— Вы разрешите? — вежливо спросил он.

А председатель уже шел ему навстречу, говоря:

— Входи, входи, разиня. Вот уже не ждал я от тебя, что ты — такой губошлеп!

— В каком то есть смысле «губошлеп», Николай Аполлонович?

— А вот, можешь сам убедиться!

Председатель сунул Масленникову номер газеты «Советский спорт», где на четвертой странице была отчеркнута красным карандашом заметка:

«Крутогорск. На областных соревнованиях по легкой атлетике студент Краснопышминского техникума связи Илларион Савосин толкнул ядро на 16 метров 93 сантиметра, что приближается к общесоюзному и мировому рекордам».

Прочтя заметку, длинный и решительный Масленников присвистнул, а председатель сказал:

— Вот именно: если тебя не ткнуть носом, так ты этого парня и вовсе просвистишь! Задача тебе ясна?

Масленников молча кивнул головой, причем сильно выступавший кадык его как-то даже лязгнул.

— Значит, сейчас оформишь себе командировку, возьмешь деньжат — и побольше! — да и махнешь в Крутогорск. Без этого парня не возвращайся. В твоей инвалидной команде и ядра-то никто не умеет толкнуть толком!..

Услышав неожиданное словосочетание «толкнуть толком», Масленников сперва подумал, что начальство острит, и на всякий случай хихикнул. Но, убедившись, что игра слов возникла случайно, снова скроил серьезное лицо, еще раз покивал головою и насупил брови:

— Разрешите выполнять, Николай Аполлонович?

На этот раз важно кивнул председатель, и Масленников, широко загребая длинными ногами, обутыми в кеды, двинулся к дверям.

Начальник команды еще и сам недавно был активным спортсменом, а посему сохранил соответствующие манеры и фасоны платья…

…Масленников появился в вестибюле Крутогорской гостиницы через двадцать часов после описанной беседы. Только он не знал, что подобные разговоры почти в то же самое время имели место в правлении добровольного спортивного общества «Мотыга», а несколько позднее — на квартире у председателя ДСО «Ласточка».

Одним словом, появление на свет эвентуального, говоря языком дипломатии, чемпиона вызвало к жизни трех «волхвов», которые должны были и поздравить новорожденного мастера спорта, и предложить ему подарки, и… Впрочем, все ясно.

Однако в момент своего появления в гостинице Масленников имел некоторую «фору» против других «волхвов»: они еще были в пути.

— В каком номере у вас остановился Илларион Савосин? — спросил Масленников у дежурного администратора.

Дежурный сперва поглядел на «волхва» отсутствующим взглядом, затем принудил себя осознать, о чем его спрашивают, не торопясь зевнул (зевок занял минуты полторы и закончился сладким потягиванием) и только после всего изложенного произнес:

— Это физкультурник, что ли?.. Да они почти всю гостиницу заняли. Не дождемся, когда уедут. С шести утра бегают все из номера в номер, хохочут, кричат, прыгают друг через друга в коридоре…

— Простите, мне нужен персонально Савосин!

— Вот к нему больше всех и шляются. Тридцать четвертый номер на втором этаже, — и дежурный отвернулся.

Через две минуты Масленников деликатно, но настойчиво стучался в № 34. Из номера никто не отвечал. После двенадцатого стука Масленников приоткрыл дверь и, обнаружив, что в комнате никого нет, вошел и сел у круглого стола в середине комнаты. Через тонкую стенку справа слышались взрывы смеха, веселые девичьи и юношеские голоса…