- Я не могу так проститься с вами… Обещаете?

- Да, дорогая госпожа Барк, - смотря ей в глаза, сказал я.

- Благодарю. Я буду вас ждать, - закрывая глаза и нежно гладя меня по голове, прошептала она. Ее пальцы, мягкие, холеные и теплые, источали аромат духов. - А теперь, - открывая глаза и отходя в сторону, сказала она, - идите и погуляйте с влюбленной малюткой. Только не вскружите ей головы и… не забывайте меня.

Спустя несколько минут я и Зося сходили с лестницы, провожаемые поклонами швейцара.

Прогулка наша продолжалась долго. Наняв экипаж, мы выехали на шоссе за Казвинские ворота и, оставив на заставе фаэтон, вышли в поле, собирали цветы и рассказывали друг другу впечатления вчерашнего дня.

- Когда госпожа Барк осталась с вами в моей комнате, я чуть не потеряла сознание от страха. Мне показалось, что она знает о вашем посещении. Я не находила себе места и поспешила обратно в комнату, боясь, что она обнаружит вас.

- И это случилось бы непременно, если бы вы не пришли так вовремя, - сказал я, - она что-то искала у вас, и ваше появление остановило ее.

- Я уже не впервые замечаю следы осмотра вещей, - сказала Зося.

Из разговора с девушкой я понял, что, когда она накрывала чай, в гостиной находились только Сайкс, лейтенант и сама хозяйка. Где же был Кожицин? Возможно, что его держали внизу, в комнатах первого этажа, до тех пор, пока Зося не ушла к Янковецкой.

Я переменил тему разговора, конечно, не сказав девушке ни о Кожицине, ни о моих открытиях на карнизе ее дома.

- Как только я увидела незакрытое окно, я поняла, что вы ушли через него, и у меня отлегло от сердца. Вы не ушиблись? - улыбаясь, спросила она.

- Нет! Я даже не представлял, что так легко совершу этот прыжок. Вы когда вернулись домой, Зося?

- В начале первого часа. Госпожа Барк позвонила к Янковецкой, а спустя десять минут за мною пришел автомобиль.

- А когда вернулись?

- Когда вернулась, госпожа Барк была одна, лежала в постели, читала книгу. Со мною была исключительно мила. Ну, а сейчас вы видели, как она продолжает вести свою игру. Я говорю о бокале вина…

- Я очень боялся, Зося… - начал было я.

- Не бойтесь, - остановила она. - Я не знаю тонкостей и методов моей госпожи, я не так хитра, как она, но и не такая простушка, какой она считает меня. Многое мне было непонятно, ко многому я относилась безразлично, а кое-что нарочно не хотела замечать. Я была в стороне от интриг и затей госпожи Барк, мне не было ни нужды, ни охоты заниматься ими, но когда я вижу, что служу только орудием в чужой подлой игре, когда дорогие для меня… - она поправилась, - дорогой для меня человек, мой брат, чуть не стал жертвой их гнусной интриги, я перестаю быть равнодушной. Я становлюсь на ту сторону, где находится мой брат… и вы! - взволнованно сказала она.

Я заглянул в ее чистые, еще горевшие огнем возбуждения глаза, и мы крепко поцеловались. Потом она высвободилась из моих объятий и быстро пошла по дороге.

- Завтра, Зосенька, Ян будет в Тегеране, и когда только захотите - вы увидите его.

- Я несказанно счастлива… и приездом брата, и вашей… - Она тихо договорила: - Привязанностью ко мне.

- Зося! Будьте осторожны. Один неосторожный шаг, малейшая оплошность - и эти изверги не задумаются уничтожить вас! - взволнованно сказал я.

- Я знаю это. Они не остановятся ни перед чем, но теперь я не боюсь их. Возле меня будут брат и вы… - Она взглянула на меня таким, смелым и доверчивым взглядом, что я успокоенно кивнул.

- Вы знаете, где мы живем? И сумеете, если нужно будет, прийти к нам?

- Если будет надо, днем ли, ночью ли, бросив все, я сумею добраться до вас. А теперь, мой дорогой друг, - она лукаво улыбнулась, - как называет вас госпожа Барк, пойдемте к экипажу. Пора домой.

Мы условились о деталях и условных знаках, которые должны были облегчить наши следующие встречи. Так, например, телефонный звонок ко мне и английские слова: «Что это, магазин Пель-Мель?» означали, что случилось нечто важное и что Зося ожидает меня в вестибюле этого магазина.

Я отвез ее домой и, довольный успехами дня, вернулся к себе.

Генерал сидел в кабинете.

- Ну, как здоровье вашей знакомой? - спросил он, повернувшись в сторону спрятанного микрофона. - Болеет или уже поднялась?

- Лучше… Вчера был врач… предписан покой и отдых, но, сами понимаете, сердце, - сказал я.

- Знаем мы эти женские болезни. Нервы или еще какие-нибудь пустяки… А вы, конечно, растаяли, видя ее этакой умирающей Травиатой.

- Не растаял, но… по правде сказать, стало жалко… - я запнулся.

- …И соблазнительно, - смеясь закончил генерал. - Ах, Александр Петрович, женщины - это та самая апельсиновая корочка, на которой вам суждено поскользнуться. Ну, да ладно, скажите лучше, когда вы сможете лететь в Тбилиси? - он молча подсунул мне бумажку.

«Дня через два» - было написано на ней.

- Дня через два.

- Отлично! Я без вас занялся работой, и вот у меня есть кое-какие замечания по поводу доклада. Все эти данные и план важны для верного освещения дела. Секретные данные, собранные вами, я ценю, но надо, чтобы доклад отражал не вашу личную точку зрения, а был политически обоснован и верен. Помните, что выводы касаются работы всей смешанной комиссии. Мы отвечаем за каждое слово, - строго закончил генерал.

- Слушаюсь, товарищ генерал! Итак, доклад я беру с собою, а его копию оставлю здесь. Он и комментарии будут в сейфе.

- Хорошо! Закончим это. А теперь расскажите, как поживает прелестная полячка Зося, - снова переходя на шутливый тон, спросил генерал.

- Нормально. Ездил с нею за Казвинские ворота. Замечательная девушка.

- Хорош! - засмеялся генерал. - Запутался в двух соснах… Кто же, наконец, вам нравится, Барк или Зося?

- Не знаю, - вздохнул я. - Когда нахожусь с госпожой Барк - она, а когда встречаюсь с Зосей, то Зося.

- Черт знает, что вы говорите! Довольно-таки безнравственные речи! - возмущенно прервал меня генерал. - Не нравится мне это, дорогой Александр Петрович, улетайте-ка скорее в Тбилиси, может быть, недельная разлука остудит ваши донжуанские страсти. Жениться, говорю вам, жениться пора, - вставая, сказал он, с шумом захлопывая папку.

- Товарищ генерал, я завтра съезжу на аэродром, выясню, когда идут самолеты на Тбилиси.

- Съездите, - сказал генерал, и мы вышли из кабинета.

Автомобиль вынесся через Казвинские ворота. Мелькнула цветная мозаика стен, блеснул ствол ружья охранявшего арку сарбаза. Шоссе длинной лентой протянулось впереди. Вдали темнели горы, слева тянулась равнина, впереди раскинулись сады, окружающие Тегеран. Обгоняя вереницы пешеходов и караваны верблюдов, перегоняя «доджи» и здоровенных мужчин, едущих верхом на осликах, мы понеслись вперед. Столица Ирана осталась позади. Вот и первая почтовая станция, пережиток прошлого, когда от Тегерана и до Энзели шли почтовые дилижансы. Мелькнул американский «флипп», за ним «виллис», и снова пыльное шоссе с темнеющими на горизонте деревьями.

Вечерело. Знойный день заканчивался. Темная пелена уже сгущалась над горами. С Демавенда и Мазандеранских хребтов медленно сходила прохлада. Хотя шоссе и не очень загружено транспортом, но езда по нему опасна главным образом из-за беспорядочного лихачества военных машин.

Мой шофер осторожно вел машину, лавируя среди попадающихся караванов, уже издалека давая оглушительные гудки встречавшимся по пути американским авто. Спустя час мы доехали до Кереджа, где находился наш аэродром. Часовой, проверив пропуск, поднял рогатку шлагбаума, и мы очутились на территории аэродрома.

Самолеты из Баку еще не пришли. Переговорив с начальником аэродрома, я попросил у него закрытый «зис», в котором намеревался везти к себе Аркатова и Кружельника. Ничего, кажется, нет на свете томительнее ожидания на вокзале запаздывающего поезда или на аэродроме идущего не по расписанию самолета.