- Нет, этого делать нельзя, капитан. Вы лучше скажите, зачем ему надо отворачивать обшлаг рубашки.

- Да потому, полковник, что у этого «лекаря», если это капитан Билл Хартли, на предплечье должна находиться татуировка - голая женщина с бутылкой и королем пик в руках.

- Вы - болван, капитан Лирайт, осел, которому скоро подрежут уши! - поднимаясь с места, сказал «собиратель трав». - Да, я - капитан Хартли. Теперь, когда всем известно, кто я таков, прошу немедленно же сообщить обо мне нашему командованию, а еще лучше - отправить меня с первым же поездом в Амир-Абад, где находится моя часть. Мне очень жаль, что я скрыл от вас свое имя и звание.

- Нам это непонятно. Может быть, вы объясните, зачем это сделали и как очутились здесь?

- Все очень просто. Несколько дней назад я получил от своего командования разрешение отправиться на охоту в горы, они изобилуют козами. Бродя в скалах, я оторвался от сопровождавших меня солдат и заблудился. Вскоре меня захватила банда каких-то людей, раздела… Я бежал от них и тут, пытаясь выбраться к железной дороге, натолкнулся на перепалку между какими-то иранцами и вашими людьми. Дождавшись конца боя, я пошел навстречу русским.

- Почему же вы сразу не сказали об этом?

- По простой причине. Не очень-то приятно офицеру сознаться в том, что его захватила в плен какая-то жалкая кучка бандитов.

- Кто, по-вашему, были они?

- Точно сказать не могу, но, судя по всему, это была шайка из банды «Тудэ». Но, возможно, что я ошибаюсь. Скажите, полковник, когда вы отошлете меня в распоряжение моего командования?

- Скоро, но вы, конечно, понимаете, что предварительно надо будет письменно повторить все то, что вы сейчас рассказали. И последний вопрос, хотя на него вы можете не отвечать, почему вы обругали капитана Лирайта и пообещали обрезать ему уши?

- Это сгоряча, - засмеялся задержанный. - Сейчас я уже раскаиваюсь в этом, но, право, старина Лирайт должен был бы понять, что мне, боевому офицеру, неловко перед моими союзниками предстать в жалком рубище иранца.

- «Боевому»! - с негодованием повторил молчавший все это время летчик. - Где, за какие бои получили вы вашу колодку орденов, капитан Хартли? Вы и одной пули не слышали над собою! «Боевой»!! Я, может быть, прост, не так хитер, как вы… но свои ордена я заработал честно, в боях с противником, а не создавая капканы и ловушки невинным людям. Нет, сколько бы вы ни распинались здесь, вряд ли вам поверят, «капитан Хартли», - с возмущением повторил Лирайт. - По-видимому, вы, всего десять лет назад принявший американское подданство немец Вилли Харт, остались таким же фашистом, как те, от которых приехали к нам в Америку. Теперь мне понятна и ваша двойная игра и ваше двойное подданство. Очень жаль, что в штабе экспедиционного корпуса еще не разобрались в этом. Честь имею кланяться, полковник, - откозырнул мне летчик.

- Мы скоро закончим, поезд отойдет минут через двадцать, - ответил я.

Американец вышел. Арестованный равнодушно глянул ему вслед.

- Хороший, но сумасбродный человек этот Лирайт. Падение с высоты тысячи метров сделало его инвалидом. Я не обижаюсь на его бредовые речи.

- Да, конечно, - согласился я. - Итак, капитан Хартли, хотя нам все ясно в этой досадной истории с вами, но придется еще немного задержать вас. Необходимые формальности, пустяковый допрос в штабе нашего командования, после чего вы будете переданы союзным американским властям. Человек вы военный и сами понимаете необходимость правильного ведения дела.

«Любитель лекарственных трав» потемнел.

- Я протестую!.. После того, как вы выяснили, кто я, все эти формальности оскорбительны и не нужны.

- Возможно!.. Но я человек военный и обязан поступать по уставу, - сухо ответил я и, обращаясь к капитану Руденко, сказал по-русски:

- Соблюдая осторожность и оказывая внимание офицеру союзной нам армии, капитану Хартли, доставить его под охраной в штаб группы наших войск.

- Товарищ полковник! - обратился ко мне майор Крошкин. - Разрешите мне сопровождать задержанного в штаб.

Лицо Хартли оставалось равнодушным, но я был уверен, что он отлично понял наши слова.

- Хорошо! Берите двух солдат и выполняйте приказание.

Мы пошли в помещение, где находился второй задержанный, «не похожий на иранца» диверсант. Да, даже с первого беглого взгляда было видно, что человек этот не иранец. Очень светлые, с рыжеватым оттенком волосы, холодные голубые глаза, крупные веснушки и квадратное лицо с резко обрубленным подбородком - все это как-то не вязалось с его рваной одеждой иранского крестьянина, стоптанными ичигами, веревочным поясом и котомкой, висевшей на нем.

- Кто вы? - спросил я.

- Бедняк из села Рудбар… - четко, но с легко уловимым немецким акцентом ответил арестованный, вскакивая с места.

- В какой части Германии, в Баварии или в Силезии находится это село? - спросил я, разглядывая вытянувшегося в солдатскую стойку «бедняка».

- В… Мазандеране, - отводя взгляд в сторону, ответил он.

- Плохо разучили роль, герр… ну, как вас именовать дальше? - уже по-немецки спросил я.

Арестованный молчал.

- Так кто же вы?

Рыжеволосый молча переступил с ноги на ногу и отвернулся.

- Ну что ж, отвезем вас в штаб, там разберутся в этом. - И, повернувшись к Руденко, я сказал: - С первым же поездом отправить в штаб!

Я пошел на вокзал. Бродившие по перрону люди, завидя меня, засуетились и бросились к вагонам.

- Отправляйте поезд, - приказал я коменданту.

Ударил колокол, раздался свисток, и поезд медленно отошел от станции.

Я вернулся в здание, где лежал убитый диверсант. Это был рослый мужчина лет двадцати восьми, с низким лбом и широкими плечами. Сеоев, уже осмотревший убитого, коротко доложил:

- Документов при убитом не найдено. В кармане штанов лежала табакерка, к руке привязан коран.

Сержант протянул маленький коран, какой правоверные мусульмане носят привязанным к локтю так же, как верующие христиане носят на шее крест. Я быстро перелистал коран. Из него выпал клочок бумаги, на котором по-персидски было написано: «Стив Норман».

Бережно сложив клочок вдвое, я положил его в полевую сумку. Больше в коране ничего не было. Прощупав швы одежды убитого и вскрыв подкладку его шапки, мы тщательно осмотрели их, но ничего не нашли.

- Товарищ полковник, разрешите доложить! - сказал капитан Руденко. - При осмотре местности, кроме английских десятизарядок, нами найдена еще одна винтовка неизвестной мне системы, - он подал мне ружье, похожее на карабин или облегченную кавалерийскую винтовку. Я осмотрел его.

- Это трехзарядная скорострельная французская винтовка системы «Лебель», стреляющая медными и никелированными коническими пулями, - сказал я. - Она давно снята с вооружения французской армии, но на Востоке и особенно среди курдов, луров и бахтиар Ирана ценится как лучшее ружье.

- Так точно, - подтвердил мои слова Сеоев. - Шахсевены за одну винтовку Лебеля дают две английских или одну немецкую с придачей двух баранов.

- Что ж, мена неплохая, - засмеялся я, одновременно размышляя о том, кому же могла принадлежать эта столь высоко ценимая и так легко брошенная на поле боя винтовка? Владельцем ее скорее всего мог быть курд, бахтиар или лур, то есть наемник из кочевых племен, пришедший со своим оружием. Но тогда почему он так легко расстался со своим, столь дорого ценимым, оружием?

Руденко подал мне три или четыре трехзарядные обоймы.

- Подобрали возле ружья, около него валялись и стреляные гильзы, - доложил он.

- Хорошо бьет это ружье. Говорят, медные пули пробивают даже рельсы, - продолжал Сеоев. - Я знаю эту винтовку. Вот тут, с тыльной стороны приклада, находится винт, если его отвернуть, то внутри, в специально сделанном отверстии, должны находиться отвертка, сухая пакля и смазочное масло для винтовки…

- А ну, сержант, отверните винт, - прервал его я.