В предыдущей главе я сконцентрировался на самых общих чертах и метафизических следствиях аристотелевской вселенной, не вдаваясь подробно в астрономию. Таким образом, я говорил о классических девяти сферах, от лунной сферы до сферы Первичного Движителя (о которой, по сути, помнили в Средние Века), не упоминая о том, что каждая из этих девяти сфер на самом деле представляла собой гнездо из сфер-внутри-сфер. На самом же деле, чтобы учитывать движения семи планет, Аристотель использовал пятьдесят четыре сферы. Причина привлечения дополнительных двух десятков сфер весьма любопытна. Эвдокс с Каллиппом не заботились о создании модели, которая была бы физически возможной; их не интересовала реальная машинерия небес; они конструировали чисто геометрическую штуковину, которая, и они это знали, могла существовать только на бумаге. Аристотель желал сделать лучше и превратить ее в истинно физическую модель. Вся сложность здесь заключалась в том, что все соседствующие сферы должны были соединяться механически, но при этом индивидуальное движение каждой из планет не должно было передаваться другим. Аристотель пытался разрешить эту проблему, вставляя ряд "нейтрализующих" сфер, которые, находясь между двумя последовательными гнездами, вращались в противоположном направлении по отношении к "рабочим сферам"; таким образом, эффект движения, скажем, Юпитера на его соседей исключался, и гнездо Марса могло быть запущено с нуля, как это и было. Но, несмотря на воспроизведение фактических планетных движений, модель Аристотеля никаким усовершенствованием не была.

Кроме того, оставалась еще одна сложность. В то самое время как каждая сфера участвует в движении следующей, большей, окружающей первую сферы, она нуждается в особой движущей силе, чтобы придать ей собственное независимое вращение вокруг собственной оси, а это означает, что где-то необходимо взять не менее пятидесяти пяти "недвижимых движителей", или духов, чтобы поддерживать систему в движении.

Система была исключительно оригинальной – и абсолютно безумной, даже по современным стандартам; и это доказано тем фактом, что, несмотря на весь громадный престиж Аристотеля, ее быстро забыли и захоронили. Все же, это была всего лишь первая из нескольких одинаково оригинальных и столь же безумных систем, которые астрономы сотворили из собственных замученных мозгов, повинуясь гипнотическому внушению Платона о том, что все небесные движения обязаны быть круговыми, а в центре обязательно должна находиться Земля.

В этом был еще и определенный обман. Сферы Эвдокса могли отвечать – пускай и не совсем точно – за существование "остановок" и "попятных движений" в перемещениях планет; но они никак не могли отвечать за изменения в размере и яркости, вызванные изменениями в расстоянии от планеты до Земли. Это было особенно очевидным в случае Венеры и Марса, а более всего – Луны: центральные затмения Солнца являются "кольцевыми" или же "полными", в зависимости от сиюминутного расстояния между Луной и Землей. Все это было известно до Эвдокса, следовательно, сам Эвдокс, равно как и Аристотель^[55], тоже обязан был это знать; тем не менее, их системы данный факт попросту игнорируют: каким бы сложным не было планетное движение, оно сводится к сфере, в центре которой находится Земля, и, следовательно, расстояние между планетой и Землей никогда не может меняться.

Именно такое неудовлетворительное состояние дел и дало толчок неортодоксальной ветви космологии, разрабатываемой Гераклидом и Аристархом (см. Главу III). Система Гераклида исключила (хотя всего лишь для внутренних планет) оба из наиболее скандальных явлений: остановки с попятным ходом и меняющееся расстояние до Земли. Более того, она объясняла (если поглядеть на Рис. В на стр. 14) логическую связь двух "скандальных" явлений: почему Венера была всегда ярче, когда "пятилась раком" и наоборот. Когда Гераклид и/или Аристарх запустил и другие планеты, включая Землю, вращаться вокруг Солнца, греческая наука очутилась на прямом пути к современной Вселенной; но потом она вновь с этого пути сошла. Модель Аристарха с Солнцем в центре была отброшена как глупость; академическая наука триумфальным маршем двигалась от Платона, черед Эвдокса и пятьдесят пять сфер Аристотеля, к еще более оригинальному и невероятному артефакту: лабиринту эпициклов, разработанных Клавдием Птолемеем.

2. Колеса в колесах (Птолемей)

Если мир Аристотеля мы называем луковицей, то мир Птолемея с тем же правом можно называть "чертовым колесом". Начался он с Аполлония из Перги в третьем столетии до н.э., затем его разрабатывал Гиппарх с Родоса в последующем столетии, завершил же его Птолемей Александрийский во втором веке уже нашей эры. До Коперника птолемеевская система, с мелкими модификациями, оставалась последним словом в астрономии.

Любое ритмичное движение, даже птичий танец, можно представить себе вызванным часовым механизмом, в котором громадное число невидимых колесиков действуют совместно, чтобы произвести движение. С тех пор, как "равномерное круговое вращение" сделалось законом, управляющим небесами, задача астрономии была сведена к проектированию, пускай и на бумаге, такого мнимого часового механизма, который объяснял бы танцы планет как результат вращения абсолютно круглых, эфирных компонентов. В качестве компонентов Эвдокс применил сферы; Птолемей воспользовался колесами.

Вполне возможно, легче всего визуализировать вселенную Птолемея не как банальный часовой механизм, но как систему "Колес Обозрения" или "Чертовых колес", которые можно видеть в луна-парках – громадное, вертикально стоящее, медленно вращающееся колесо с сиденьями или небольшими кабинками, подвешенными к ободу. Давайте представим пассажира, безопасно привязанного ремнями к своему сидению в кабинке, после чего давайте представим, что механизм сошел с ума – кабина, вместо того, чтобы спокойно свисать с обода колеса обозрения, бешено крутится вокруг оси, на которой ее подвесили, в то самое время, как сама ось медленно вращается вместе с Колесом. Несчастный пассажир – или планета – описывает теперь в пространстве кривую, которая не является окружностью, тем не менее, она является результатом движений по окружности. Изменяя размер Колеса обозрения, длину балки, на которой подвешена кабина, и скорость этих двух вращений, можно получить удивительное количество кривых, например, тех, что показаны на рисунке – но вместе с тем, почкообразные кривые, гирлянды, овалы и даже прямые линии!

Если глядеть с Земли, которая находится в центре Колеса Обозрения, планета – пассажир в кабинке будет перемещаться по часовой стрелке до тех пор, пока не достигнет "точки остановки" S₁, после того она начнет пятиться назад против часовой стрелки до точки S₂, потом снова будет двигаться по часовой стрелке до S₃ и так далее^[56]. Обод Колеса Обозрения называется деферентом, а окружности, описываемые кабиной, называются эпициклами. Выбрав нужное соотношение между диаметрами эпицикла и деферента, а так же соответственные скорости для каждого элемента, стало возможным достичь хорошего приближения к наблюдаемым движениям планет в плане интересующих нас "остановок" и "попятного движения", а так же изменяющихся расстояний от Земли.

Но ведь это не единственные неправильности в планетарных движениях. Здесь имеется еще одно скандальное обстоятельство, связанное (как нам теперь известно) с фактом, что орбиты планет представляют собой не окружности, но эллипсы, то есть, в форме овала; они "выпучиваются". Чтобы покончить с этой аномалией, была привнесена другая штуковина, названная "движущимся эксцентриком": ступица Колеса Обозрения теперь уже не соотносится с Землей, она движется по небольшой окружности в окрестностях Земли; и вот таким-то образом образуется в известной степени эксцентрическая, то есть "разбухшая" орбита^[57].