— Завтра я провожу тебя. Они не разрешают мне самовольно выходить за пределы училища. Я буду подметать около ворот и смогу проводить тебя глазами... — казалось она хотела еще что-то сказать, но немного помолчав, так ничего и не сказала.

Она дружески и в то же время с оттенком печали слегка улыбнулась мне и быстро ушла. Похоже, раньше она была человеком веселого нрава, любила посмеяться. Мне же, к сожалению, не довелось видеть ее смеющейся. Насколько стремительно она появлялась, настолько же быстро и уходила...

В душе у меня родилось чувство глубокого обожания к ней. Я всегда больше всего досадовал, что у меня не было старшей сестры. Я с детства завидовал тем детям, у которых были старшие сестры. У некоторых из них было даже но нескольку старших сестер. Какая прекрасная судьба дарована им! Ко мне судьба была несправедлива. Самая старшая сестра... Вторая старшая сестра... Третья старшая сестра... Моя самая старшая сестра... Моя вторая старшая сестра... Моя третья старшая сестра...

Как приятно произносить эти слова, говорить на эту тему с другими, чувствовать наисчастливейшим себя человеком.

Я на самом деле мечтал о том, чтобы она могла стать моей старшей сестрой, несмотря на то, что была дочерью «каппутиста»! Я этому не придавал значения.

Так думая, я про себя сказал ей, уже оставившей меня одного: «Добрая моя старшая сестра, через сколько месяцев, через сколько лет доведется нам снова встретиться?»

Утром следующего дня я покидал стены метеорологического училища города Чэнду. У ворот училища я и вправду увидел ее. На плече висела нейлоновая сетка, она делала вид, что усердно подметает, я сердцем понял, что она поджидает меня.

Я быстро подошел к ней, сказал:

— Старшая сестра... я всегда буду помнить, что в Чэнду у меня есть старшая сестра... — мои глаза замутились.

— Я тоже буду помнить тебя, харбинского младшего брата... Она сняла с плеча сетку и повесила на мое плечо. В сетке было два больших бумажных свертка.

— Это тебе питание на дорогу... — она приподняла голову ко мне. Не в силах сдвинуться с места я по-прежнему стоял перед нею.

— Ну, иди... — тихо сказала она и принялась работать метлой. Я боялся, что не сдержусь и заплачу, круто повернулся и пошел.

Отошел довольно далеко, и тут мои ноги невольно стали замедлять ход, наконец, остановились, не в силах двигаться вперед, голова нерешительно обернулась назад.

Она стояла в воротах Метеорологического училища, опершись обеими руками на метлу. Ворота училища были как бы рамкой художественного портрета, а очертания ее туловища — инкрустированным в нее портретом богини.

«Богиня» долго смотрела мне вслед.

Обернувшись, я помахал ей рукой.

Она ответила тем же.

Моя рука была поднята высоко-высоко.

Ее рука поднималась лишь до уровня груди.

Двадцать лет пролетело, как один день. История — что дым. Прошлое — что сон. Каждый раз, когда приходилось с кем-либо говорить о Чэнду или слушать разговоры других о нем, я всегда вспоминал ее...

В то время я был настолько непрактичным, что даже не спросил ее имени.

У меня не было старшей сестры, поэтому это была тем более одной из самых досадных ошибок в моей жизни.

И в то же время у меня была старшая сестра. Была в Чэнду. В дни великого шествия, в дни, когда царила смута и заваруха.

Всего несколько дней я общался с нею. Нет — несколько раз. Причем, каждый раз находились вместе самое большое десять минут...

Однако я считаю, что у меня была старшая сестра. Я не забыл ту ее дружескую с оттенком печали, теплую улыбку. Не забыл...

Добрые дела, добрые люди, пусть даже в лихое время, пусть даже в годы, когда серьезно деформирована природа простого человека, все равно могут оставить глубокий след и человеческой памяти.

Доброта, несмотря на то, что зло ее подавляет, тем не менее в сравнении со злом — благо для человечества, погрому оно во все времена отдавало ей предпочтение. Она вечное желание человечества.

В 1984 году я написал заметки об этом этапе великого шествия и поместил в двух газетах — «Чжунго циннянь бао» и «Чэнду вань бао». Один материал в двух разных изданиях поместил, естественно, не ради более высокого гонорара, а в надежде получить от нее какую-нибудь весточку.

Моя надежда не оправдалась.

Может быть она не видела мои заметки? А может быть ее уже нет на этом свете? Во время «великой культурной революции» погибло много людей, а ведь она была дочерью «каппутиста». Кто знает, какой злой рок мог подкараулить ее потом.

В нейлоновую сетку были упакованы два плода ароматных пампельмусов. Этот необыкновенный запах сопровождал меня в поезде, мчавшем на север.

ГЛАВА 17

В Чэнду сесть в поезд оказалось намного труднее, чем в Пекине. Все новые партии хунвэйбинов продолжали рваться в столицу на смотр к председателю Мао. Этот бешеный вал еще не прошел. Даже, можно сказать, возрос многократно. И это — несмотря на то, что погода северной части страны с каждым днем становилась все холоднее и холоднее. Уже пришла зима.

Я уцепился за окно и стал карабкаться в вагон, когда колесо под ногами уже начало вращаться. Какой-то наглый тип, стоявший у окна, боясь, что для него не хватит места, если я влезу в вагон, одной рукой схватил меня за волосы и стал выталкивать назад мою голову, а второй рукой, сжатой в кулак бил меня по рукам, которыми я держался за нижний край окна.

Поезд набирал скорость. Мое туловище висело за окном вагона, дело принимало опасный оборот.

Я умолял того наглого грубого субъекта:

— Пусти, я влезу внутрь, пусти, я влезу внутрь, не выталкивай меня, а то разобьюсь насмерть!

Он с холодной улыбкой сказал:

— Смерть людей сейчас не редкость! — а сам по-прежнему отталкивал мою голову и бил по рукам.

Две девушки-хунвэйбинки, занимавшие рядом двухместное сиденье, одновременно вскочили. Вероятно сочли, что действия того типа оскорбительны для человека, а может быть встревожились тем, что я и впрямь попаду под колеса поезда.

Одна из них дала ему звучную пощечину и оттолкнула от окна.

Вторая схватила меня за руки, что есть силы напряглась и, как мешок, втащила в вагон.

У того субъекта на руке тоже была повязка хунвэйбина. Он никак не рассчитывал, что прилюдно получит оплеуху от девушки-хунвэйбина. Когда я твердо стал на ноги, он, разъяренный, набросился на девушку, которая ударила его.

— Ты... ты осмелилась ударить меня?! Я — член могучей организации цзаофаней «Дин тянь ли ди»![46] Ты должна примести мне извинение, иначе...

— Что иначе? — девушка, ударившая того парня, презрительно посмотрела на него.

— Иначе узнаешь, на что я способен! — выходил из себя от гнева тот тип, засучивая рукава и как бы давая помять, что свои намерения он готов исполнить сейчас же.

Перепуганный всем происходящим, я слабеньким голоском предложил компромисс:

— Мне неприятно, мне неловко, что такое случилось, можешь мне дать несколько оплеух и делу конец!

— Не вмешивайся, ты что, хочешь, чтобы тебя избили? — та девушка-хунвэйбин, которая втащила меня в вагон, посадила меня на свое место, и с презрительной миной на лице стала высмеивать моего обидчика.

— Небо какого класса ты подпираешь головой? На земле какого класса ты стоишь? Подпираешь головой небо, ногами стоишь на земле? Действительно не стыдно похвастаться! Слушай и запоминай! Мы из столичной организации «Совместные действия»! В этом поезде нас больше 300 человек! Стоит мне слово сказать, и нам не придется марать руки, есть люди, которые вышвырнут тебя в окно!

Девушка, давшая ему оплеуху, продолжила воспитание:

— Неважно, из какой ты провинции, города или движения, отправляйся к своему главарю и скажи, чтобы отныне больше не именовали себя «Дин тянь ли ди»! Сколько у вас человек? Вы настоящие цзаофани или липовые? Видно, по глупости назвали себя «Дин тянь ли ди»? Ни одна организация хунвэйбинов столицы не додумалась до такого названия!