Мать разволновалась.

— Нет, не пойдет, я — домашняя хозяйка, к тому же неграмотная. Хотя и немало прожила на свете, но никогда не выступала ни на каких собраниях, неужели больше некому?

— Что, если домохозяйка, то нельзя критиковать буржуазию? Если неграмотная, то не смей критиковать?— вопрошала староста улицы. Лицо ее со следами трех банок на лбу посуровело. В это время появился мой брат, прямо в упор глядя в глаза старосты. Она, не в состоянии сдержать страх, отступила на шаг назад.

— Разгромим «черную банду»! — неожиданно воскликнул брат.

— Правильно, правильно! Черную Банду... конечно, надо разгромить... не оставить ни одного! — староста улицы предусмотрительно спряталась за спину матери, заискивающе улыбаясь.

— Идеи Мао Цзэдуна непобедимы! — выпалил брат еще один лозунг.

— Да, да... — срывающимся голосом подлаживалась староста.

— Староста, вы прислушайтесь, мой сын стал внятно говорить, не правда ли? — сказала мать.

— Внятно, внятно! — староста осмелела и, мельком взглянув на дацзыбао, спросила меня:

— Ты написал?

Не успел я ответить, как мать перехватила разговор: — Это написал мой старший сын, тоже хочет участвовать в культурной революции.

Староста, всмотревшись в написанное, всплеснула руками, поздравила мать:

— Это же действительно большое счастье! Написано здорово. Почему не вывесили во дворе? Приклейте там. Пусть все жители двора подпишутся. А во время собрания это будет создавать атмосферу классовой борьбы. Я как раз сокрушалась, где бы найти такие дацзыбао. Иероглифы выписаны превосходно!

— Революция себя оправдает! Критика буржуазии будет успешной! — глаза брата опять зажглись необычным блеском.

— Будет успешной, будет успешной! Будет очень успешной! — староста, вдруг осмелев, приблизилась к брату, чтобы похлопать его по плечу. Она была низкого роста и до плеча брата не дотянулась, лишь постучала ему в грудь:

— Студент истинно пролетарской семьи, отныне будешь в составе нашего народного комитета участвовать в культурной революции, нам как раз не хватает человека способного хорошо писать, — повернулась к матери и добавила, — это действительно большое счастье!

Только было непонятно, в чем она видела счастье: в том, что присмотрела человека, способного писать дацзыбао, или радовалась за мать, у которой «выздоровел» сын. Мать, конечно же, поняла в ее высказывании вторую мысль.

— Это счастье явилось благодаря многоуважаемому председателю Мао! Люди поддерживали уверенность матери в выздоровлении сына, а мать от этого ощущала радость.

Я тоже про себя думал: «Старший брат действительно выздоровел, я миллионы раз кланяюсь Вам в ноги председатель Мао, всю жизнь буду признателен за «Великую культурную революцию», развернутую Вами».

Уходя из нашего дома, староста напомнила матери:

— Ни в коем случае не забудь расклеить дацзыбао во дворе! Все жители двора должны поставить свои подписи, и скажи им, что это мое личное распоряжение.

Надо же, такая мелюзга дерзнула опрометчиво употребить слово «распоряжение». Мне казалось, что она просто вызовет всеобщее осуждение, что это оскорбляет многоуважаемого председателя Мао.

Я не стал призывать ее к ответу за оскорбление и выдворять из дома.

Что касается личного распоряжения старосты, то мать сделала «решительно так, как она велела».

Я крайне неохотно помог матери приклеить дацзыбао на дверь угольного сарая Ма. Мать позвала соседок выйти во двор поставить свои подписи.

Женщины с большой радостью сделали «решительно так, как было велено». Но они вписали не их собственные имена, а по привычке — имена хозяев домов — их мужей.

Во двор вышел старший брат, внимательно присматриваясь к их «революционным» действиям.

Из мужчин дома был только дядя Лу — этот люмпен-пролетарий. Он одобрительно сказал матери:

— Мой старший племянник приезжает как раз вовремя, вернется и сразу даст нам завоеванное звание двора «четырех хорошо».

Неожиданно старший брат на полном серьезе изрек такое, что может привести любого человека в растерянность:

— Ты на чьей стороне стоишь?

Сердце дяди Лу сильно запрыгало. Он долго молчал, подбирая слова, наконец, ответил:

— Я... стою на стороне многоуважаемого председателя Мао, — посмотрел на одну женщину, на другую... добавил, — неужели я мог стать на сторону «черной банды» ? — подняв руку, он указал пальцем на тачку, с помощью которой собирает старье, — смотрите все!

На еще не разгруженной тачке было написано: с правой стороны — «клянусь не сосуществовать с «черной бандой!», с левой — «клянусь в единодушии с председателем Мао!».

— Обе клятвы я тщательно обдумал, а не просто так написал, — дядя Лу заподозрил, что его хотят очернить.

— Ложное есть ложное! Маскировку надо сорвать! — снова хладнокровно «наступал» на него брат.

— Это... это... ты почему такое говоришь? — дядя Лу попал в сложное положение.

— Брат, уйди домой, — подтолкнул я его.

А тетя Лу уводила домой дядю Лу, успокаивая:

— Ты же знаешь, что у тебя — настоящее. Если он что-то сказал, это еще не значит, что тебя причислят к «черной банде».

Вырывая руку, дядя Лу кричал:

— На чьей я стороне, решат люди нашего двора!

Женщины в один голос отвечали ему:

— Да, да, в душе мы очень хорошо понимаем, что к чему!

Мать с улыбкой на лице тоже сказала ему:

— Ты «за», ты «за», если кто-то будет проверять, все мы во дворе подтвердим это.

Закрыв дома брата, я пошел к дяде Лу извиниться за него. Тоном обиженного дядя Лу ворчал:

— Странно, какими зелеными глазами он смотрел на меня.

Возможно, это потому, что когда прошлый раз отправляли его в больницу, ты, дядя Лу, помогал связывать его? — сказал я.

— В следующий раз, когда будете помещать его в больницу, я помогать не стану. Чтобы из-за неприязни не стать в его глазах антипартийным, антисоциалистическим элементом, — сказал дядя Лу.

— Уважаемый дядя Лу, не принимай это близко к сердцу, он только наполовину понимает, что говорит... — сказала мать и лицо ее сразу омрачилось. Беспочвенный оптимизм матери насчет выздоровления старшего брата выявится позже.

— Уважаемая семья Лян, уважаемые Ляны, выходите! — неожиданно послышался во дворе боевой клич старосты улицы.

— Пошли, пошли... — мать суетливо повернулась и покинула дом Лу. Не поняв, откуда донесся яростный крик старосты, я вышел вслед за нею. Как только староста увидела мать сразу, топнув ногой, закричала:

— Ты, ты, как ты выполнила мое распоряжение?

— Староста, в чем моя ошибка? — осторожно спросила ошеломленная мать.

— Ты еще спрашиваешь! — староста указала на дацзыбао, — почему только мужские имена? Мое распоряжение выполнено непродуманно, вами допущена ошибка! Наверно, в руководстве вами по привлечению к участию в «Великой культурной революции» я не все сделала.

Женщины двора, заслышав шум, тоже стали выходить из домов, с встревоженными лицами смотрели то на старосту, то на мать.

К старосте подошла тетя Цзян и вместо матери объясняла:

— Раньше при проведении тех или иных мероприятий разве недостаточно было имен глав семей? Мы сделали по установившейся традиции.

— Раньше?! Какие раньше были дела? Учитывали состав семей, раздавали продовольственные карточки, могут ли они сравниться с участием в политическом движении? Могут ли ваши мужья вместо вас выразить свою преданность председателю Мао? Может ли глава семьи отразить политическую позицию всей семьи? Муж не заменит жену. Родители не могут ручаться за детей, никто не может отвечать за другого. Собрание, которое мы намерены провести, будет собранием, где домохозяйки отдельно выразят свою преданность многоуважаемому председателю Мао. Придет секретарь коммуны, выступит перед вами. Быстрее найдите пол-листа бумаги, заклеим мужские имена и впишем ваши собственные! — распорядилась староста начальственным тоном. Женщины на какое-то время пришли в замешательство.