Теперь Гена окончательно понял — Гриша что-то скрывает от него. А тот, продолжая удивлять всё больше и больше, вдруг вытянул из-под лопуха будильник и ткнул пальцем и минутную стрелку.

— Видишь, уже шесть тридцать!

— И что же?

— До хэвесюта мне надо добраться к половине восьмого! Остался ровно час!

— Да что ты заладил: хэвесют, хэвесют… Что это такое? Скажешь ты или нет?

— Гена, — сказал Гриша, будто и не слышал его вопроса. — Дашь мне бинокль часа на два, а? Не бойся, ничего с ним не случится.

Гена отрицательно покачал головой.

— Не-е… Гере надо сказать. Он у нас на двоих…

Гриша схватил его за плечо.

— Слушай-ка, айда тогда со мной сам, а?!

— Куда?

— В лес!

— Зачем?

— Придем — увидишь. А сейчас ничего не скажу.

— А не потеряют меня тут?

— Да мы вернемся, пока тебя хватятся. А там придумаешь что-нибудь — скажешь, что кушаться ходил… Но все-таки сначала поклянись!

— В чем поклясться-то?! — Гена уже устал удивляться.

— Поклянись, что никому не скажешь, куда и зачем мы ходили!

Гена уже хотел было рассмеяться над этим чудаком, но сдержался — обидится еще. А сам подумал: «Видно, не зря его прозвали Мюнхгаузеном! И чего он так торопится в лес?»

— Ну, будешь клясться?

— А чего ж… клянусь.

— Ильвеш левэх!

— Ильвеш…

— Говори скорее, а то не успеем! Ну!

— Ильвеш левэх! — выкрикнул Гена, сам не понимая, что говорит.

Гриша тут же схватил его за руку и жарко шепнул прямо в ухо:

— Беги за мной! Изо всех сил! Смотри, не отставай…

Они выбежали за огороды, спустились в овраг, пробежали по плотине небольшого пруда и, поднявшись на берег, побежали к лесу.

— Давай хоть будильник понесу! — На ходу крикнул Гена.

— Только не урони, смотри! — Гриша, не оглянувшись, сунул ему будильник.

Добрались до опушки, но Гриша и здесь нисколько не задержался — сразу же нырнул в кусты орешника и торопливо пошел вперед, ловко обходя деревца и подныривая под ветки. Минут через двадцать мальчики оказались в чаще, которой, казалось, не было конца. Но скоро они подошли к старой липе, поваленной бурей. Гриша вмиг взобрался на нее, подал руку Гене — помог залезть на ствол, и они осторожно двинулись по нему.

— Все. Дошли! — Гриша остановился, поднес к глазам бинокль и начал что-то высматривать впереди между деревьями. — Как ты думаешь, небо сегодня не затянет тучами?

— Ни облачка не видно, — буркнул Гена, все еще ничего не понимая.

— Что нам и нужно. Нам нужно ясное небо и яркое солнце!

— До половины восьмого осталось еще двадцать минут.

— Ты посиди тут, а я пойду проверю кое-что, — сказал Гриша. — Но смотри — никуда не уходи, а то потеряемся. Ладно?

— Ладно. — Гена спрыгнул со ствола и сел на пень. — Только ты недолго.

— Я быстро. — И Гриша исчез за деревьями.

Утренний лес полон птичьих трелей, скрипа, шорохов.

Совсем рядом, перепрыгивая с ветки на ветку, тоненько тренькают синички, высоко над головой автоматными очередями строчит дятел, а где-то далеко гортанно и глухо курлычет то ли тетерев, то ли еще кто. Приятно сидеть так в одиночку на пне и слушать, наблюдать, но и страшновато вроде бы — по спине пробегают мурашки. Куда же это делся Гриша? Почему он оставил его одного? И зачем ему в лесу бинокль? Хэвесют… Ильвеш левэх… Не может быть, чтобы он зря заставил поклясться так странно, — нет ли в этом лесу какой-либо тайны?..

Вдруг откуда-то снизу, кажется, из-под земли… донесся треск сломанной ветки, потом прозвучал Гришин голос:

— Гена-а! Гена-а, говорю!

Гена вскочил на ноги, сделал несколько шагов в сторону голоса и застыл, пораженный. Перед ним предстала тайна утреннего леса. Ослепительные солнечные лучи, перепрыгивая с одного дерева на другое, соединяются каким-то непонятным образом и ныряют куда-то вниз, под землю. Перед ним словно были развешаны ослепительно яркие, удивительно правильные четырех- и трехугольники. Гена не выдержал, закричал:

— Гриша-а!

— Гена-а! — как и прежде, откуда-то из-под земли донесся голос.

— Посмотри-ка на деревья! Как красиво!..

— Спускайся скорее сюда, ко мне!

Гена всмотрелся в ту сторону, откуда слышался голос, и только теперь разглядел, что шагах в четырех-пяти от него, за ореховым кустом, чернеет глубокий овраг.

— Гриша-а! Ты где? В овраге?

— Да-да! Спускайся скорее, а то уже семь тридцать!

Гена осторожно — того и гляди полетишь вниз головой, — цепляясь за ветки, спустился до половины почти отвесного склона, потом прыгнул на более или менее ровный клочок внизу.

И тут увидел Гришу. Он машет ему рукой — торопит.

— Не бойся, спускайся, держись за ветки!

И только Гена добрался до своего нового товарища, как тот схватил его за руку, провел по противоположному берегу метров десять вверх и указал на белый камень, из-под которого журчал родник:

— Садись вот сюда!

Гена сел на камень и взглянул на Гришу совсем уже обалдело. А тот был явно не в себе. Вот он легко перепрыгнул на другой камень, торчащий из-под земли напротив родника, и развернул на нем что-то совершенно черное. И камень тут же запылал, как костер, но беззвучно и чуточку ярче. Это было поразительно. Ведь камень-то находился на теневой стороне оврага, да и, вообще, солнце еще не поднялось так высоко, чтобы его лучи могли падать на дно оврага. Что тут происходит?

Приглядевшись, Гена понял, что сбоку к камню приставлено зеркало. Но откуда, как падают на него солнечные лучи? Расспросить Гена ничего не успел, потому что стрелка будильника подходила к половине восьмого, и Гриша, увидев это, отпрыгнул от своего камня обратно к родничку, рывком поднес к глазам бинокль и недвижно уставился в зеркало.

— Что там? Покажи и мне, — не выдержал Гена.

— На, смотри!..

Гена тоже всмотрелся через бинокль в зеркало, приставленное к камню. Но ничего не увидел в нем, кроме увеличенных листьев. И листья-то отдельно видны лишь тогда, когда смотришь чуточку скосив бинокль, а когда смотришь прямо, то виднеется лишь разлив изумрудной зелени.

Гриша еще раз взглянул на будильник и потянул из рук Гены бинокль:

— Дай мне, а то скоро кончится!

Гриша весь подался вперед, время от времени протирал глаза и снова прилипал к окулярам. Повернув к Гене отрешенные невидящие глаза, протянул ему бинокль.

— На, смотри… Внимательно смотри, — шепнул как-то испуганно.

Гена поспешил, вцепился в бинокль.

— Ну, видишь?

— Вижу… Вижу!

— Что видишь?

— Нос какого-то корабля… Это же нос космического корабля, Гриша!

— Еще что?

— Сетка, похожа на радиолокационную антенну!

— А ничего не слышишь?

Захваченный всем увиденным, Гена сначала не обратил внимания на непонятное зуденье, раздававшееся в ушах. Но после вопроса Гриша прислушался повнимательнее и в сплошном треске, писке ясно расслышал голос: «Пы…охмус…сьн…синерлип…вхчп…охтр…нс…лрпр…срр…клсьт…фркльст…ильвешь левэх…охмус…сын…сьл…тэтэт…»

— Голос слышал!.. Человеческий! — чуть не задохнувшись от волнения, выпалил Гена и отдал бинокль товарищу.

Не веря сам себе, он пытливо оглядел крутой берег оврага, высоченные деревья, кусок чистого неба прямо над ними, но нигде не было видно никакого корабля. Но когда снова перевел глаза на зеркало, опять раздались давешние звуки: «Ильвеш левэх охмус…сьн…сьл…тэ-тэт…» Вдруг они стали тише, тише и замолкли совсем. А сверху, словно они только и дожидались этого момента, шквалом зазвучали птичьи голоса.

— Всё, — выдохнул Гриша. — Сеанс окончен.

— Ничего больше не видно?

— Нет…

На зеркале, как и раньше, играла лишь изумрудная зелень. Никакого корабля, никакой антенны… Но вдруг в зеркале мелькнуло испуганное девчачье лицо, и тут же сверху, с края обрыва, донесся душераздирающий визг.

Гена не скоро понял, что произошло там, наверху. Зато Гриша, хорошо знавший овраг, видимо, сообразил сразу. Услышав испуганный девчачий крик, он спрыгнул с камня и помчался к липе, лежавшей вершиной на дне оврага. А с того места, откуда раздался крик, по склону оврага с шумом катились комья земли и струнки песка. Наверху снова мелькнуло цветастое платье и исчезло за кустиками. На мгновенье стало тихо, но тут же прозвучал встревоженный мальчишеский голос: