На берегу все стихло. Люди понимали, что происходит что-то необычное. Несколько минут Алаис смотрела в темные глаза кита-убийцы, и не видела в них смерти. Нет…

В глазах косатки явственно светился разум.

Чужой, своеобразный, странный, но – разум.

Потом зверюга скользнула еще раз боком по ногам Алаис – и ушла на глубину. Минута, другая, и вот уже только лунная дорожка растворяется в воде, когда плавник кромсает ее на части.

Алаис развернулась, и стала выбираться на берег.

М-да, а малыш-то у нее тяжелый. Устала она его держать, просто устала. И ноги, и руки у нее дрожат от усталости, а от чего же еще?

Только от усталости!

Когда Алаис выбралась на берег, сначала никто не решился подойти к ней. Потом Далан кое-как стряхнул с себя оцепенение, подбежал с большим полотенцем, закутал подругу.

– Возьми, накинь на ребенка…

Алаис мысленно поблагодарила Лизетту за пять запасных пеленок, потому что ребенок, разумеется, нагадил, как только его прекратили вытирать. Пришлось повторять процедуру и заворачивать его в чистое и сухое. Потом вручать Далану, и только потом Алаис посмотрела на Давертов.

– Что скажете, тьер, тьерина?

Лусия была бледна, как молоко.

– Эт-то…

– Именно то, о чем вы подумали, – Алаис была сама любезность, насколько это возможно ночью, на берегу моря и в мокром платье. А, между прочим, ветер с моря – штука такая, пронизывающая. И хорошо бы поторопиться, а то воспаление придатков и почек – оно нерассуждающее. Будь ты хоть трижды герцог, но как прохватит…

И антибиотиков здесь нет, разве что дыню с плесенью скушать?

– А-акула?

– Косатка, – поправила Алаис. – Я же Карнавон. А вот у вас будет акула.

Лусия так замотала головой, что прическа растрепалась в крысиные хвостики.

– Я не смогу! Нет! Не смогу!

– Никто и не неволит, – буркнула Алаис. И уже громче, вполне вежливо: – Потому я и проводила сначала обряд для своего ребенка. Подвергать вас неизвестной опасности было бы нечестно.

– А известной опасности – можно?

Луис крепко прижимал к себе сестру, чтобы та не бросилась бежать невесть куда, сломя голову. И взгляд его был отнюдь не дружелюбным.

– Я вас честно предупреждала, – парировала Алаис. – Или нет?

Тьер Даверт неохотно кивнул. Было. Да, было такое, но…

От обряда, который провела Алаис, у Луиса, мужчины, который и сам убивал, и не раз ходил под смертью, сердце стиснуло холодом. И развеиваться он не торопился.

Это было… нет, не страшно. Не то слово, нет.

От происходящего веяло первобытной жутью. Той, которая заставляет детей прятаться под одеяло, а взрослых людей вскидываться в холодном поту на кровати, и дрожащей рукой нашаривать символ Ардена.

Не страх.

Страх – это осознанное пугало. Страх за жизнь и здоровье, боязнь потерять близких, испуг перед высотой или огнем, водой, диким зверем – это нормально. А вот потусторонний вымораживающий ужас, когтистой лапой перехватывающий горло…

Именно это и ощутил Луис Даверт.

– Я просто не думал…

Ах, как хотелось женщине сказать: 'я и не сомневалась'. Но вместо этого Алаис фыркнула, забрала у Далана попискивающего ребенка и приблизилась к костру.

– Мне надо его покормить, потом, если хотите, будет обряд и для вас, тьер. Вы подумайте пару минут, подумайте…

Алаис поудобнее устроилась на свернутой втрое попоне, пристроила ребенка. Это на картинах дамы кормят младенца, держа на руках, а в жизни…

А в жизни это весьма увесистая гусеничка килограммов уже около пяти, и удерживать его сложновато. Он вертится, его надо пристроить поудобнее, а когда кормишь, еще и держать, в идеале, опирая на что-нибудь локоть. Иначе это задачка для качков. Кто не верит – пять килограмм в руку и продержать так полчаса. На весу, ни на что не опираясь.

Далан придержал вторую попону перед Алаис. Сам он отвернулся в сторону, но уши у него горели очень красноречиво.

А что теперь – не кормить мелкого?

Кормить! И дать Давертам возможность посовещаться.

Насосавшись, будущий герцог Карнавон отвалился пиявкой и сыто посапывал носом, погружаясь в сновидения. Алаис вручила его Далану, а сама поднялась, слегка поеживаясь от холода, и поглядела на Луиса.

Последние полчаса между Давертами шел горячий спор на пониженных тонах. До нее доносились только обрывки, вроде 'Ирион ту рыбу знает…', 'законные дети…', 'сожрет…', 'страшно…', но примерно представить разговор Алаис могла и так. Сложно, что ли?

Луис явно не отказывается от обряда, сестра его трусит вовсе уж откровенно, и пытается отговорить брата, а наемник, пришедший вместе с ними (будем надеяться, что лошадей он привязал как следует, прежде чем подглядывать за обрядом), колеблется между желанием послать все под хвост к Ириону, и все же рискнуть.

А вдруг?

Вообще, в этом обряде Луису вряд ли что-то угрожало, если в нем есть хоть капля крови Лаис. Не сожрут, даже не поднадкусывают. Но мужчина об этом не знает, и это хорошо. А Алаис не знает, есть ли в нем хоть капля крови Лаис, так что рискуют они на пару. Были, были в хрониках и такие истории. Ах, как же Алаис была сейчас благодарна своим родным. Вы своим презрением сделали из меня книжного червя, но как мне это пригодилось в жизни!

Вот, Алита умела виртуозно играть веером и хлопать ресницами, а еще правильно дышать, так, что грудь и в самом скромном вырезе выглядела очень аппетитно. Насколько бы пригодилось сейчас это умение Алаис? Перед лицом… кто у нас там Лаис? Акулы?

Акула бы оценила, особенно веер в роли зубочистки.

Вывод – приобретай знания, а остальное приложится.

Когда Алаис подошла к спорщикам, на нее посмотрели три пары внимательных глаз. И не сказать, чтобы очень уж дружелюбных.

– Вы приняли решение, тьер? Тьерина?

Лусия замотала головой.

– Я – нет. Ни за что! Нет!

Была бы честь предложена, а от убытка Бог избавил. Вот уж чего Алаис не собиралась делать, так это уговаривать и умолять. Не хочешь – не ешь. Но вслух она сказала совсем другое:

– С таким настроением, действительно, лучше не лезть в воду. Акулы чуют и кровь и страх. А вы, тьер?

Луис боялся, это было видно. Но…

– Я попробую.

Алаис покачала головой.

– Тьер, как вы думаете, что стало бы со мной, если бы я была не Карнавон?

– Сожрали бы? – предложил свою версию Массимо.

Алаис наградила его улыбкой.

– Абсолютно точно. Сожрали бы, и плавником не повели. Так что либо делаем, либо… вы уверены в своем происхождении?

Луис побагровел.

– Да что вы…

И осекся. А ведь и верно, Алаис Карнавон не могла знать точно. Она предполагала, как и он сам, как и его мать… А если когда-то давно, его прабабка солгала – или ей солгали? Возможно многое…

– Если я не Лаис, меня… сожрут?

– Нет, – Алаис покачала головой. – Я не могу прогнозировать результат. Может быть, вас просто утопят – это было. Могут переломать кости, могут уволочь в море, могут многое. Это было в хрониках. А могут и отпустить, если вы заблуждались без злого умысла.

– Знать бы, как эти рыбины отличают злой умысел от доброго, – буркнул Массимо.

– Так же, как Карнавонов от Таламиров, – парировала Алаис. – Итак? Мне холодно стоять в мокром платье, и хотелось бы переодеться.

Луис вздохнул.

Подумал о сестре, брате, матери… перед глазами, как живой, встал Родригу.

И сделал шаг вперед, отстраняя Лусию.

– Я готов, госпожа.

Алаис положила руку на запястье Луиса. Под ее пальцами бешено бился пульс. Тьер Даверт был вовсе не так спокоен, как пытался показать окружающим.

– Может, вы разденетесь?

– Если меня утопят, то хотя бы в штанах, – не согласился Луис.

– Как пожелаете.

Шаг, другой, и вот уже лунная дорожка стелется им под ноги.

– Надеюсь, вам не слишком холодно?

– Что вы, герцогиня, я испытываю истинное наслаждение от купания ночью, в одежде.