– Пошли отсюда на хрен, – зло проговорил он пацанам.

Мальчишки отбежали на безопасное расстояние.

– Ваша машина, дядя?

– Я же сказал – на хрен.

Мальчишки переглянулись, никому из них не хотелось терять лица перед товарищами.

– Мы видели, как джип летел. Вы что, с управлением не справились?

– Тяга оборвалась, – отведя взгляд, сказал охранник.

– Вы милицию уже вызывали?

– Да.

– У нас телефон в дачном поселке есть, можем вызвать.

Не выдержав издевательств, охранник топнул ногой, и мальчишки побежали в сторону дач.

– Ты номер машины запомнил?

Прохоров стоял над лежащим на траве водителем. Тот, пытаясь определить, поломаны ли ребра, ощупывал грудь под окровавленной рубашкой.

– Нет, – прохрипел водила.

– Я все должен делать?

– Толика спросите.

– Толик – идиот, к тому же он с заднего сиденья мог и не заметить.

Прохоров проклинал себя за то, что поддался азарту погони и не предпринял даже минимальных мер предосторожности. Теперь, уже поостыв, он чувствовал себя полным идиотом, которого с легкостью обвели вокруг пальца.

Сиверов вернулся в Москву. Он хорошо отдавал себе отчет в том, что телефоны Лии – домашний и на работе – прослушиваются людьми Ленского, поэтому не стал звонить ей напрямую. Покрутился по городу, убедился, что слежки за ним нет, и только после этого поставил машину во дворе, соседнем с тем, в котором располагалась его мансарда.

Компьютер загрузился быстро, как всякая машина, на которой не играют, а которую используют лишь по прямому предназначению. Телефонный справочник выдал ему номера телефонов, установленных в квартирах, расположенных в одном подъезде с Лией. Сиверов распечатал их на отдельном листе и спрятал в карман.

Вечером, когда было темно, он из телефона-автомата набрал номер Лии. Трубку сняли почти тотчас же, но Глеб, даже не дождавшись традиционного “алло”, тут же прервал связь.

"Она дома”, – улыбнулся он.

Лия стояла в коридоре с телефонной трубкой в руке, из которой неслись тревожные короткие гудки. Весь день ей не давало покоя то, что случилось утром. “Неужели они захватили его?” – она думала о Глебе Сиверове так, словно знала его давно и он был ее другом. “Это глупо, – решила женщина, – беспокоиться о человеке, которому я ничего не должна. Я даже имени его не знаю”.

Глеб Сиверов, сверяясь с распечаткой, набрал номер телефона соседней квартиры, расположенной этажом ниже.

– Извините, это квартира Домаповых? – вежливо спросил он.

– Да, а кто звонит?

– Извините еще раз, – в слова Сиверов вкладывал максимум любезности, так что отказать ему было невозможно. – У меня срочное дело к вашей соседке. Я знаю, что она дома, но дозвониться к ней не могу. Если вам не трудно, поднимитесь, пожалуйста, и пригласите ее к телефону. Дело очень важное.

– Лия знает, что вы должны ей звонить?

– Надеюсь.

– Подождите минутку.

Вскоре Сиверов услышал в трубке тревожное:

– Алло, я слушаю.

– Жаль, что нам так и не удалось переговорить сегодня.

– Да, мне тоже хотелось бы, – Лия сразу сообразила, кто ей звонит. – С вами все в порядке?

– Поэтому я и звоню.

– Извините, я не знала, что все так получится. Я сама заметила их слишком поздно.

– Ничего, теперь уже все в порядке. Получилось не со мной, а с ними. Как-нибудь еще увидимся, – Глеб повесил трубку.

– Большое вам спасибо, – горячо поблагодарила Лия соседа. – Извините за беспокойство, у меня что-то телефон барахлит.

– Рад был помочь.

Глава 13

По меркам Пырьевска психиатр Кругловский бедным человеком никогда не был. Как-никак приличная должность и прилагающиеся к ней связи… Кому надо ребенка от армии отмазать, кому от тюрьмы – все обращались к Кругловскому. И тот, если понимал, что человек, который обратился с просьбой, надежен, помогал.

Способов получить гонорар было много. Не всегда Кругловский брал деньгами. Теперь же в его руках оказалась сумма в двадцать пять тысяч долларов. Тратить их незаметно Кругловский не мог, положить в банк тоже. Что с ними делать, он не знал, хотя всю жизнь мечтал о больших деньгах. Двадцать пять – это была половина суммы, обещанной Кривошеевым.

"У меня появится еще столько же, что с ними делать? Квартира есть, дача тоже, машина приличная, любовница замечательная. Не жертвовать же столько денег какому-нибудь благотворительному фонду. Я обеспечу себе старость. Выйду на пенсию, продам квартиру, дачу, перееду в другой город, поближе к столице, поезжу по миру, наведаюсь в Париж, посмотрю “Джоконду”, Эйфелеву башню”.

Все ранее несбыточные мечты вдруг стали пугающе реальными. Хоть ты бери и завтра же покупай путевку. В турагентстве тебе скажут:

– Самолет в понедельник утром, в полдень вы уже будете в аэропорту Орли или в Хитроу.

Впервые Кругловский пожалел, что до пенсии еще целых шесть лет.

"Спрячу деньги, чтобы жена не знала. Она-то быстро найдет, куда их пристроить. Куча бедных родственников, племянников, которые поступают в платные вузы. Все начнут клянчить”.

Кругловский вспомнил пословицу и улыбнулся: “У богатых мало друзей, но очень много родственников, и преимущественно все они – бедные”.

«Спрятать деньги дома? – задумался Кругловский. – Жена найдет, она дом знает лучше, чем я. Спрятать на даче? Опасно, там я неделями не бываю. Вдруг кто-нибудь на них наткнется, или пожар случится, или наводнение. Держать деньги на работе в сейфе – последнее дело. Хоть ты носи их с собой!»

Психиатру показалось, что во всем мире не существует такого места, куда не доберутся посторонние, и от этого ему сделалось грустно. Он, как настоящий врач, принялся анализировать свое поведение: “Что это я разволновался? Радоваться надо, а я нервничаю, волнуюсь, переживаю. Я стал богатым, а свое богатство показать не могу ни жене, ни детям, ни любовнице – в общем, никому. Тогда какой в нем смысл? А вдруг я до пенсии и не доживу, не смогу воспользоваться деньгами, значит, поступаю не правильно, если хочу зарыть их в землю. Кому-то деньги должны приносить счастье, в этом смысл их существования. Для этого их придумали люди. Поехать отдыхать вместе с любовницей не смогу: это всплывет мгновенно. Вернемся загорелые, разодетые в пух и в прах, даже дурак поймет, что к чему. А если показать деньги жене? На старость мне хватит и другой половины, которую Кривошеев на днях должен отдать. Жена меня не выдаст, смысла ей в этом нет никакого.

Съездим с ней в тот же Париж. Многие сейчас ездят. Купим самый дешевый тур, а уж там оторвемся”.

Но тут в памяти Виктора Феликсовича Кругловского всплыли все обидные слова, которыми обзывала его жена за годы совместной жизни. Он бросил складной ключ на лист бумаги, скрутил фигу и ткнул ее в окно, за которым виднелась плоская крыша его дома. “Не заслужила, чтобы я тебя по Парижам возил”.

"Неужели придется страдать вместе – и ей, и мне? Это уж слишком! Почему я-то должен страдать? Я добыл кучу денег, карьерой рисковал, у меня есть любовница, а я не могу оторваться”.

Психиатр заскрежетал вставными зубами, но не зря он изучал психоанализ, логику: “Мне должно быть лучше, чем ей, это справедливо. Значит, если я доставлю ей меньшее удовольствие, а себе большее, то поступлю справедливо. Я накажу ее, но она этого даже не заподозрит. Она будет мне лишь благодарна”.

Кругловский вздохнул с облегчением. Решение казалось ему идеальным.

Вечером психиатр появился дома с большим букетом цветов, которых не дарил жене уже лет пять. Та взглянула на мужа с подозрением:

– Это еще что за фокусы?

– Это тебе, дорогая, – ласково произнес Виктор Феликсович.

– Зачем деньги потратил? Если дают взятки, бери деньгами или продуктами.

Кругловский наивно рассмеялся.

– Это не все, дорогая.

Он запустил руку за пазуху, вытащил узкий конверт и подал его жене.

– Что это?

– Раскрой.