Вот пионерчик должен написать письмо в центр, чтобы получить азбуку для матери. Все письма постоянно переполнены жалобами на то, что негде собираться. «Мы, — пишут пионеры, — ни разу в месяц не могли собраться». Тов. Эпштейн недавно устроил в Наркомпросе совещание представителей с фабрик и заводов, где говорилось вообще о помощи детским организациям но всем линиям, — и какая же картина рисуется? С одной стороны, страшная нищета в смысле помещений. Только одна работница, представительница «Освобожденного труда», говорила, что у них благополучно; остальные говорят, что сейчас большой подъем в смысле культурности масс, помещения страшно нужны. Часто стоит вопрос о том, что надо помещение отдать или под пионеркружок, или под швейный, и, конечно, швейный кружок берет верх, или оказывается, что музыкальные, струнные оркестры молодежи или взрослых нуждаются в помещении, — и пионеры остаются без помещения.

Потом на этом совещании, созванном т. Эпштейном, особенно ярко выступила другая сторона — это неподготовленность руководителей. Отряд в пятьдесят человек. Организовать его, наладить его работу часто гораздо труднее, чем в школе заниматься, потому что в школе есть определенная программа, определенные традиции, есть заведенный порядок, а тут по-новому надо подходить, надо дать новое, большое содержание, и один из выступавших указывал, как трудно бывает это. Решают показать пионерам кино. Как организовать это кино, — не знают. Нельзя этого от вожатого требовать, потому что этого еще никто не делает, не умеет делать, и надо подработать этот вопрос.

Трудности в настоящее время еще заключаются в том, что самая система всей организации еще не до конца проработана. Вначале был возраст от 11 до 14 лет. Это однородный состав. Тут игровые моменты, моменты занимательности являются решающими. Сейчас возраст, с одной стороны, понизили до 10 лет, а с другой — повысили до 16. У ребят 10 и 16 лет уже совершенно разные интересы, разные потребности. Пятнадцати-, шестнадцатилетние в деревне уже ведут свое хозяйство, часто бывает ответственными хозяевами, и вообще это возраст уже складывающегося во взрослого человека, где есть потребность в углубленной учебе, где совершенно другой жизненный опыт, другие интересы, возможности.

Возьмем хотя бы вопрос о труде. Например, мы работали в Наркомпросе над программой по труду для школы I ступени, и выясняется, что в 10 лет городские ребята еще только-только иногда подходят к трудовой деятельности. Начинает делать одно — начинает, положим, делать ящик, а в процессе работы у него еще цель меняется, и он вместо ящика решает сделать зоологический сад. Десятилетний в области труда часто еще совсем ребенок. А в 16 лет часто он уже работает на производстве. И все эти возрасты вместе сгружены, и, понятно, старшие решают, они являются решающими в организации, а младшие подчиняются, тянутся за старшими — и скучают. Старшим политучеба нужна, они ее требуют, а десяти-, одиннадцатилетние ребята тут чувствуют себя сбоку припека, начинают тяготиться всем этим, чувствуют неудовлетворенность от организации. Надо сказать, что сейчас это неудовлетворение очень сильно в рядах самих пионеров. Тут есть одно письмо — пишет один парнишка, должно быть лет двенадцати: «У нас в отряде большие недостатки, так как нет помещения для нас, где мы могли бы собраться и проделать все, что нам нужно. А то мы ни разу в месяц не собирались, потому что негде. А горю нашему никто не помогает. А потому, Крупская, у нас мальчики — они не похожи совсем на пионеров, и некоторые бросают быть пионерами. Среди ребят нет никакой связи, так как друг на друга почти не смотрят. Нужно это, Крупская, изжить. У нас нет настоящего вожатого: просто комсомолец из рядов комсомола, его заставили работать вожатым». Вот характерное письмо, которое категорически требует изжить такое положение.

Ребята бьются в заколдованном кругу. Они пишут: «Что же вожатый? Все равно достать ничего не может». Так что тут нужна очень серьезная и материальная помощь, с одной стороны, и с другой — нужна методическая помощь. Не только система еще не проработана, но у нас и методически не проработан вопрос,

Я перед тем, как идти сюда, посмотрела все, что сама писала о пионердвижении, и выходит так, что нового сегодня ничего не скажешь против того, что было сказано. Но чувствуется, чего-то нет. Говорим о труде, но это не проработано, ребята сами этого вопроса решить не могут. Надо, чтобы было проработано, какой труд, в какой форме надо проводить, — это надо самым подробнейшим образом разработать и вожатым и пионерам рассказать, дать нужные пособия. На страницах «Комсомольской правды» помещена статья о бойскаутизме под заголовком «Надо ли отказаться от буржуазного наследства?» Заглавие, по-моему, чрезвычайно неудачное — отказываться от буржуазного наследства, конечно, надо, вся наша революционная деятельность является отказом от буржуазного наследства. Это не значит, конечно, что мы не используем опыт буржуазии, ее достижения.

То же и в отношении бойскаутизма. Некоторые методы, приемы из бойскаутизма надо взять. Но автор торопится, и из этого делается целый ряд несколько поспешных выводов. Дело не в одних методах. Дело в цели. А методы часто определяются в бойскаутизме целями, которые ставит буржуазия бойскаутизму. Так что при заимствовании методов нужен также очень критический подход. Ошибка думать, что цель бойскаутизма — дать бойскаутам навыки. Это цель, которая достигается попутно. Главная цель — воспитать из бойскаутов верных слуг буржуазного строя. У бойскаутов цель выдвигается на первый план, эта цель — служение королю, своему буржуазному отечеству и хозяину. Эта цель — такая махрово-вредная вещь, что никто не усомнится, что от нее нужно всячески отмежевываться. Бойскауты и религиозные богослужения устраивают, чествуют короля, у них все время беседы на эти темы.

Руководители бойскаутизма понимают, как важны для ребят этого возраста беседы на такие темы. Они их увлекают, эмоционально их заражают, как теперь говорят. Возраст подростков таков, что они увлекаются очень легко, легко поддаются влиянию. На педологическом съезде очень много говорили на специальном языке психологов о значении «доминанты», о ее влиянии на поведение ребенка и подростка.

Переводя на обычный язык, это значит, что поведение ребенка и подростка определяется известным господствующим интересом. Руководители бойскаутизма прекрасно понимали роль доминанты — и этому у ник надо учиться. Только доминанта эта у них не та, которая должна быть.

Мы хотим, чтобы у пионеров была совсем другая доминанта, чтобы ими владели другие чувства. Мы совсем на другое хотим ребят вести, пропитывать их совсем другим духом. Я думаю, что правильно было, что с самого начала пионердвижение стремилось увлечь ребят борьбой за рабочее дело, желанием идти вместе с рабочим классом и его партией, вместе с Интернационалом, изменять в этой цели ничего не надо. Выбрасывать, ее, думая, что это посодействует лучшему приобретению навыков, — значит не знать, что ребята-подростки колоссально много могут сделать, если перед ними стоит яркая, увлекающая цель; а если выбросить эту цель, все примет сухой, будничный, неинтересный характер и придется прибегать к искусственной, внешней дисциплине, к такому положению, что ребят походя исключают из отряда.

Есть ли у нас сейчас обостренная борьба за детей? Конечно, борьба за детей все время идет, потому что нельзя забывать того, что мы не в безвоздушном пространстве живем, а живем в буржуазном окружении, что у нас много еще пережитков старого. Дело было бы весьма просто, если бы ребята никаким чуждым влияниям не подвергались. Ведь влияние окружающих на них чрезвычайно сильно, сильно всякое мещанское влияние, а мы много пионеров имеем из рядов мелких служащих, где особо сильно это влияние; от этого влияния но застрахованы и пионеры из рабочей среды, ибо у отдельных рабочих тоже есть много пережитков старого. Старое особо ярко проявляется в быту, и это влияет и на детей. Про деревенских я уж и не говорю. Религиозное влияние мы тоже имеем, поскольку в стране вообще в последнее время старая государственная религия разлагается по двум направлениям — с одной стороны, растет безбожничество, по, с другой стороны, мы видим и рост сектантства, и это сектантское движение гораздо опаснее, чем была официальная церковь, которая гораздо меньшим влиянием пользовалась и гораздо примитивнее была в своих приемах, чем сектантство.