- О чем разговор! Конечно. Выбирай, что хочешь: хочешь, на мое теперешнее место, хочешь, главным инженером или управляющим любого треста. А Трофимова я назначу дежурным слесарем на самый отстающий промысел. Ха-ха-ха!.. И тогда посмотрим, чья будет Кириллова! А сейчас давай выпьем.

- Сочту за честь…

На другой день вечером Белоцерковский принес на квартиру Родионову длинную кляузу, которую тот подписал.

- А ты знаешь, Борис, я говорил с Ворониным. Он приостановил закачку воды на Светлых озерах. - Родионов торжествующе посмотрел на Белоцерковского.

- Мало. Надо добиться полной отмены приказа*

- Постараюсь. Ну, вот что. Ты это отправь сегодня же. - Родионов указал на кляузу. - А мне сейчас некогда. Иду в театр. Знаешь с кем?

- С ней, с Кирилловой?

- Конечно. Все в порядке.

- Поздравляю!

ГЛАВА ПЯТАЯ

В подавленном настроении вернулась домой Ольга. Бросив на диван сумочку, она задернула штору на темном окне и, сбросив туфли, по привычке с ногами влезла в стоявшее у письменного стола широкое мягкое кресло. Машинально выдернула из головы шпильки. Тяжелый пучок развалился - две большие косы скользнули на спину. Ольга почувствовала, как сильно устала она за этот сумасшедший день. Девушка долго сидела в раздумье. Двигаться больше не хотелось, но мысль о завтрашнем дне волновала Ольгу. Все ли они подготовили к испытанию атомных холодильников? Еще и еще раз она пыталась продумать все от начала до конца, но не могла. Другие мысли волновали ее, не давали сосредоточиться на предстоящих завтра испытаниях, вызывали злость и возмущение. Днем, в разгаре работы, Ольге позвонил председатель комиссии, приехавшей из министерства по заявлению Родионова, и попросил зайти. Оторваться от дела она не сумела, но кляуза Родионова, о которой она узнала из разговора с председателем комиссии, так возмутила и расстроила ее, что продолжать работу с прежним увлечением она уже не смогла. «Спасибо еще Тане Березиной и Ашурбеку Ахундову, - думала Ольга,- прямо перед ними стыдно - они всё сегодня сделали за меня. Но хорош же этот Сашка Родионов! Вот до чего дошел!» Ольге было так тяжело, будто кляуза была написана не на Трофимова, а на нее.

«Позвоню ему», - подумала она и протянула руку к телефону.

- Что-нибудь случилось, Ольга Петровна? - спросил Алексей Петрович после ее первых же тревожных слов.

Ольга торопливо рассказала ему о разговоре с председателем комиссии.

- Все знаю, Ольга Петровна, - ответил Алексей Петрович. - Зря волнуетесь, к вам это не относится, - и, почувствовав, должно быть, что сказал не то, Трофимов со смехом добавил: - Заявление пустое, разобраться в нем нетрудно. Чудак этот Родионов, - должно быть, написал спьяну. - Голос Алексея Петровича казался спокойным. Но в этой спокойной сдержанности Ольга почувствовала тревогу.

- Но как он посмел! - возмутилась она. - Как можно быть таким непорядочным?

- Вас это удивляет, Ольга Петровна? - тихо, с грустью ответил Алексей Петрович. - А меня нет. И давно. Ну, да стоит ли об этом говорить. Вы очень устали, Ольга Петровна? - переменил он разговор.

- По правде сказать, очень. А что?

- Да ничего особенного. Вечер сегодня чудесный, - неуверенно, словно не зная, что сказать, промолвил Алексей Петрович. Что-то нежное и радостное шевельнулось в груди Ольги. Она уже собиралась с духом, чтобы сказать, что она совсем не устала, но как-то растерялась, замешкалась, и Алексей Петрович, выждав немного, сказал: - Ну, ладно, желаю вам хорошо отдохнуть…

В телефонной трубке послышались короткие гудки.

«Что же это такое? - с досадой подумала Ольга, чувствуя, как щемящая тоска нахлынула на нее. - Почему я так робею перед ним?»

Немного успокоившись, она выдвинула верхний правый ящик и достала оттуда тетрадь в черном переплете. Подержав ее некоторое время в руках на коленях, она раскрыла ее на середине. Одну за другой Ольга стала читать густо исписанные страницы.

«19 мая. Ох, как трудно нам будет без А. П.! Мне даже страшно. И не чуточку, а очень. Не представляю, как мы будем готовить холодильники без него. И вообще мне без него как-то неуютно. Хоть бы два слова написал чего-нибудь такого… А то «О. П. Кирилловой. Что нужно сделать в первую очередь». Дальше идет сухой перечень заданий. И ничего больше…

28 мая. Всего десять дней, как уехал в Москву А. П., а мне кажется, что прошла вечность… Неужели он не вернется в Приморск? А впрочем, почему он должен сюда возвращаться? Сегодня Воронин сказал мне, чтобы мы заканчивали работу с холодильниками одни, без А. П. Он сказал еще, что А. П. могут от нас взять для выполнения особого правительственного задания.

Завидую я таким людям, как он! Вчера он был здесь, в Приморске, а завтра с той же энергией будет работать где-нибудь в Сибири. И что бы ни случилось, он всегда спокоен и выдержан.

Почему я не могу так же? Ведь и для меня мои пробирки, колбы, реактивы и этот микрохолодильник дороги. А оказалось, что это не все: вот он уехал, а я сразу раскисла.

Я понимаю, что все это смешно. Чего, собственно, мне и раскисать-то? Что я для него? Такая же, как и все. За те три года, что мы с ним знакомы, мы не стали друг другу ближе, хотя одна мысль, что я его больше не увижу, для меня мученье.

И все же, мне кажется, я не права. Не может человек жить без личного. Личное должно дополнять жизнь человека.

Не понимаю, почему он всегда так сдержан со мной. Ведь может же он с другими шутить, смеяться. Наверное, я сама виновата. Ну, что я с собой сделаю, если дурацкая робость одолевает меня в его присутствии. Невольно ни о чем, кроме этих пробирок, реактивов и приборов, - будь они неладны! - не могу с ним говорить.

Вот Таня Березина. Молодец! С кем угодно, на какую угодно тему может болтать хоть год. И славно это у нее получается. Сегодня заходил к нам корреспондент из Москвы, Зарубин. Она его заставила краснеть, как мальчишку. А ведь в первый раз видит человека.

Зайдя ко мне, он вежливо представился и подал свое редакционное удостоверение. Мне было очень некогда. Выручила Таня. Она ворвалась ко мне с каким-то вопросом и, увидев постороннего, замолчала на полуслове, прикусив губу. Я передала Зарубина под опеку Тани.

- Вы журналист? Вот бы никогда не подумала! - выпалила она не задумываясь.

Покрасневший от такой бесцеремонности Зарубин, с заметным усилием преодолев свое смущение, тихо сказал:

- Мне бы хотелось, Татьяна Николаевна, познакомиться…

- Зовите меня просто Таня, - перебила она журналиста, чем еще больше смутила его.

Я подошла к ней и незаметно дернула сзади. В ответ она только сверкнула озорными глазами, говорившими: «А мне так нравится!» И, повернувшись к нему, повелительно сказала:

- Идемте.

Через некоторое время, заглянув в аналитическую лабораторию, я встретила их там. Ее звонкий голос не умолкал ни на минуту. В руках журналиста уже не было ни блокнота, ни ручки. Молча следуя за Таней, он только кивал головой, когда она, оборачиваясь, спрашивала, все ли ему понятно.

Когда через час он ушел, она забежала ко мне. «Смешной, - рассмеялась она. - Хочется посадить его на ладонь и погладить, как цыпленка». И вправду, Зарубин был похож на цыпленка. Из его большого, не по размеру, крахмального воротничка, как из скорлупы, торчит светленькая, почти желтоволосая голова на тонкой шее. Но впечатление он производит очень приятное, чем-то располагает к себе.

31 мая. Как я сегодня устала! И как незаметно пролетел день. Собрали и испытали 15 холодильников. Скоро повезем их к Гасан-Нури, проверим в промысловых условиях. Он сегодня звонил мне. Переживает, что не выполняет плана. Верит в наши холодильники, кажется, больше, чем я сама. Я не уверена, что мы сделали все, как надо. А вдруг что-то недосмотрели? Ах, как жаль, что нет А. П.! Показать бы ему.

Сегодня была в ателье. Таня Березина сказала, что платье вышло здорово. Так и сказала: «Здорово». И еще добавила:«Непременно понравится А. П.» А я, кажется, покраснела.