— Лемешовка наше село, — ответил Вася и, посмотрев исподлобья на немцев, добавил: — Пустите меня!

— Леме-шовка, — повторил немец, заглядывая в карту. Затем он отвел Васю на несколько шагов, повернул его лицом к Лемешовке и, сильно пнув сапогом ниже поясницы, сказал:

— Тикай! Борзо! Борзо!

В село пришли первые немцы. Семья Анащенковых в ту ночь не ложилась спать. Под утро в дверь осторожно постучались.

«Отец!» — подумал Вася.

Но перед ним стоил не отец, а незнакомый человек в разорванной гимнастерке.

— Не узнаешь? — спросил он. — Недавно ты меня молоком угощал. Я политрук Будаш.

— Товарищ политрук, вы ранены? — воскликнул Вася, при свете луны увидев окровавленный бинт, которым была перевязана левая рука Будаша.

— Где немцы? Их нет в селе?

— Нет. Ушли.

— Дай напиться поскорее, огнем горит всё. Еле отлежался.

Будаш тяжело облокотился о косяк двери.

— Немцев нет в Лемешовке, — повторил Вася, — заходите в хату.

Он снял с полки кувшин с мол жом и протянул его Будашу.

Жадно глотнув молока, Будаш оторвался от крынки.

— Дело важное есть, обсудить надо. Ты, Василь, парень боевой да еще и комсомолец… Пошли в сарай!

В сарае, положив рядом с собой пистолет, Будаш шепотом проговорил:

— Слушай внимательно! Пушка на позиции осталась… Ее до утра спрятать надо, чего бы то ни стоило… Прозеваем — немцам достанется. Понял?

— А разобрать ее можно?

— Что ты! Надо затащить ее в сухой ярок, завалить хворостом, понимаешь?

— Сколько лошадей надо?

— А у тебя их много? Двух хватит!

— Хоть две пары! Пасутся в лесу!

— Дело! До утра поспеть надо, Вася. Только чтобы никто не знал, понял? Жаль, что плохой я тебе помощник, — ранили меня. Боюсь — не управимся: без передка наша пушка.

— Передок от телеги можно взять, я разобрал одну и спрятал. Лафет шворнем с передком скрестим, а нет — веревкой прихватим.

— Умно, Васенька, молодец! — Политрук здоровом рукой обхватил подростка за плечи и прижал к себе.

Осторожно открыв скрипучую дверь сарая, Вася побежал куда-то во весь дух и вскоре пригнал двух колхозных лошадей, подпряженных к передку.

Через час раненый политрук и Вася уже были возле шляха.

— Далеко пушка?

— На позиции. Забыл, что ли?

Вася прислушался.

— Слышите? Машины!

— Не чую, шумит в голове, подождем немного.

Монотонно гудя моторами, по дороге прошли три грузовика. Пропустив небольшую колонну немцев, Вася и Будаш поскакали дальше.

Из-за тучи выплыл полный диск луны.

— Теперь, Вася, гляди лучше, воронки должны быть на том месте, бомбили нас.

Спешившись, они повели коней в поводу.

На пустынной поляне сиротливо стояло одинокое орудие. Подле него валялись ящики из-под снарядов, стреляные гильзы…

— Где бы укрыть ее понадежней? — спросил Будаш.

— В яру под Калиновкой. И лес хороший и близко, — указал Вася вдоль шляха назад, где проходила межа, разделявшая Орловскую область с Курской.

— Быть может, к твоему селу удобней? — усомнился Будаш.

— Наоборот, — возразил Анащенков, — пусть в Хомутовском районе. Калиновские не выдадут, если и заметит кто, Калиновка и в гражданскую войну была партизанской. Хрущев из нее происходит родом.

— Никита Сергеевич? Он донецкий шахтер, Вася.

— А я говорю: земляк мой. И тоже был хинельским партизаном. Это всякому тут известно, а снаряды ваши закопаны в том же Калиновском лесу за сельской дорогой. Забыли вы, что ли?

— Ой же, дотошливый ты хлопчина, Василек. Подпрягай — да в яр Калиновский поскорее…

До восхода солнца успели вернуться в сарай.

Устроив Будаша на сеновале, Вася уснул крепким сном человека, выполнившего важное, задание.

Поздним утром парень взобрался на сеновал. Почерневший и осунувшийся Будаш стонал во сне, А когда проснулся, первый вопрос был о немцах.

— Четыре машины на краю улицы, — ответил Вася.

— Чердак захламить надо, — сказал Будаш. — Так, чтобы никакой черт сюда не полез.

Часа через три чердак был завален всяким хламом: конопляные снопы, старое корыто, улей, деревянная борона, разбитые корчаги, поломанные грабли и другая, доселе никому не нужная рухлядь вдруг оказалась полезной и ценной.

Вася вырыл в сене нору — запасный выход на случай налета немцев, запер сарай большим висячим замком.

С тех пор Вася строго оберегал тайну Калиновского леса. Всю осень провел он там под разными предлогами. Вставая затемно, он крадучись переходил Севский шлях, а прибыв на место, подолгу не расставался с лопатой: улучшал маскировку пушки и снарядных погребов. Несколько раз Вася чистил ствол банником, обильно смазывал его пушечным салом.

Однажды Вася заметил возле своих тайников малышей-пастухов; они жгли костры, разбирая с погребов хворост. Сердце его сильно забилось, но он не растерялся: поймал телушку и погнал ее на расставленные противопехотные мины. Телушку разорвало. После этого жители Калиновки и Лемешовки перестали ходить в лес. Вполне успокоился Вася только зимой, когда сковало морозом землю и выпал глубокий снег.

Вскоре фашисты превратили Лемешовку в волостной центр, появился старшина. Пришел отряд немцев. Село стало концлагерем, выход из него был запрещен под страхом расстрела на месте.

Будаш глухой ночью покинул село, решив скрываться в более безопасных местах. Уходя, он взял с Васи честное комсомольское слово о том, что тот не выдаст тайны никому, за исключением советских командиров или партизан.

Такова история, рассказанная мне Васей Анащенковым.

На следующий день после нашего знакомства я выехал с Васей в Калиновскую рощу и привез новое противотанковое орудие, полный комплект инструментов оружейной мастерской, бидоны с ружейным маслом, коммутатор, четыре телефонных аппарата с катушками, кабель, упряжь, седла и прочее снаряжение батареи, сохраненное жителями села Калиновки. Снарядов оказалось более трех тысяч. Мы решили немедленно перевезти их в отряд. За это дело со всей пылкостью комсомольца-партизана взялся начальник боевого питания Василий Алексеевич Анащенков.

Первая группа состояла уже из трех взводов, сформированных по-военному: в каждом взводе четыре стрелковых отделения с ручными пулеметами. Помимо ручных пулеметов мы имели еще и станковые.

— Теперь мы сила, — воодушевленно говорил Дегтярев, когда мы закончили составление списка нашей роты, именовавшейся в целях конспирации группой.

Чтобы вооружить вновь поступающих в партизаны, мы организовали также поиски оружия в лесу. Райком обратился с призывом к населению. Хинельские пионеры помогли нам найти две немецкие пушки. У одной был разбит ствол, у другой раздавлен танком лафет. Из двух поврежденных орудий мы собрали одну прекрасную пушку.

И вот мы пробуем ее.

Мороз. На окраину поселка высыпали все эсманцы, хозяйки наших квартир и ребятишки. Сегодня у них праздник: партизаны пробуют новую пушку, которую сами же ребятишки и нашли!

Послушный винтам наводки, ствол плавно поднимается.

Все прячутся за деревья.

Ромашкин дернул за шнур. Блеснул язык пламени. Ударил выстрел. Ствол, отскочив назад, возвратился в исходное положение. Еще несколько выстрелив — полетела щепа от ствола старой сосны.

— Порядок! Экзамен сдан! — крикнул воентехник Кулькин, недавно принятый в отряд вместе с бывшим командиром противотанковой батареи лейтенантом Ромашкиным.

— Накат хорош, теперь нужно испытать ее под большим углом возвышения, — сказал Ромашкин, весело потирая замасленные руки.

Подошел капитан Гудзенко. Плотный, высокий ростом, в петлицах кавалерийской шинели красуются «шпалы», выструганные из сосновой коры, он рассмеялся:

— Повезло вам с этим Анащенковым! Только не пойму, как он ко мне не нашел дороги?

Рассмеялся и я:

— Наверное, потому, что комплектуетесь лишь военными!

Гудзенко поморщился. Будучи всю жизнь военным, он и в тылу противника хотел жить, что называется, «по уставу».