Кэтрин Гилберт Мердок

Принцесса Бен

Перевод: Kuromiya Ren

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В которой судьба наносит удар, оставляя меня одну

ОДИН 

Сколько раз я думала, какой была бы моя судьба, если бы я сопровождала родителей в то дождливое весеннее утро. Было глупо так думать, представлять то, что не было связано с истинной реальностью. И все же в моменты слабости, которые одолевали даже самые счастливые души, мои мысли возвращались к дорогим родителям, и я снова поражалась непредсказуемости жизни, правде того, что наше будущее часто определяется не задумками или стратегиями, а ходом жизни.

Честно говоря, я заболела не случайно. Я утомилась, готовясь к пятнадцатому дню рождения за неделю до него, а потом переела сладостей на самом празднике и простыла во время игры в оленей и охотников в сумеречном лесу. Теперь же, отрицая симптомы, я молила родителей взять меня с собой.

— Мне нужно идти! — настаивала я с кровати. — Это мой дедушка.

Мама вздохнула.

— Твой дедушка не хотел бы, чтобы его внучка заболела из-за него еще сильнее, — она поменяла ткань, пропитанную травяным настоем, на моем лбе, поднесла чашку чая к моим губам. — Почему бы тебе не нарисовать ему что-нибудь? Обещаю, ему понравится.

— Рисунок? — фыркнула я. — Хотелось бы, чтобы ты поняла, что я — не ребенок.

Она поцеловала мои разгоряченные щеки с улыбкой.

— Поспи, милая. Мы вернемся до заката.

Ох уж эти слова. Как бы громко я ни отрицала, все показывало, что я все еще ребенок. Все же я сама простыла. Хуже того, я ощущала приближение простуды, но не слушалась советов мамы, а могла остановить простуду лекарствами. В спальне все еще были груды книг со сказками, многие страницы были с моими кривыми рисунками, и сидели куклы разных видов. Как просто было бы моей маме — хотя я бы возмущалась — указать на то, что я — ребенок. Может, «Я тебе говорила» было легко произносить, но это не уменьшало боли, которую эти три слова причиняли слушающему. То, что мама молчала и только проявляла любовь, когда я возмущалась, показывало ее доброту. Столько раз я напоминала себе про ее сострадание, в лучшие дни я старалась вести себя так же.

В тот раз я надулась, и отец обнаружил меня такой, когда пришел проверить мое самочувствие. Даже в полумраке раннего утра он выглядел роскошно, его доспехи были отполированы до блеска, корона сияла над его седеющими кудрями.

Он опустился на мою кровать со щелканьем брони.

— Как жаль, что ты не можешь быть с нами сегодня.

Я надулась.

— Я могу пойти. Если пустишь.

— Чтобы твоя мама отрубила мне голову? Что тогда будет с моим красивым видом?

Я не веселилась.

Он смотрел на меня с блеском глаз.

— А если я вернусь с драконом?

Я с трудом сохраняла мрачный вид.

— Маленьким, зеленым, свистящим, как чайник? Он сможет жарить тебе каштаны зимним утром.

Несмотря на мои старания, уголки рта поползли вверх.

— И греть тебя, когда ты состаришься, — добавила я.

— Бен, я буду тогда кричать: «Где этот твой дракон? Мои старые кости мерзнут!».

— А я пойду искать дракона…

— Играющего с моими внуками…

— И мило попрошу его пройти внутрь и помочь Его королевскому высочеству, принцу Монтани, — рассмеялась я. Не сдержалась.

— Ох! Если ты скажешь так дракону, он меня зажарит.

— И что тогда будет с твоим внешним видом? — пошутила я.

— Думаю, стану еще краше, — улыбнулся он. — А ты выпей это лекарство, и я зайду за тобой на следующей неделе. Мы уедем вдвоем.

— Да? С пикником? Большим?

— Да, — он тоже поцеловал меня в щеки и, нарочито поклонившись мне, пошел по ступенькам.

Я укуталась в одеяло и прошла к окну. Во дворе мама хмуро поправляла корону принцессы, ведь редко носила ее. Дядя Фердинанд появился после фанфар в дверях замка, выглядя величественно в своей мантии. В отличие от моего отца, дядя Фердинанд был красивым, высоким и серьезным. С ним шел воин, Ксавьер Старший, который брился так тщательно, что несколько царапин еще сочились кровью. Королева София выглядела так важно, как и полагалось женщине ее статуса.

Пятеро солдат сыграли военный гимн, мама, папа, Фердинанд и Ксавьер прошли по опустившемуся мосту меж двух рядом стражей. Отец оглянулся на меня и улыбнулся, мама обвила его руку и опустила голову на его плечо. Его доспехи явно были холодными, день выдался прохладным, но их любовь подавляла это пустяковое неудобство.

Королева постояла немного, провожая их взглядом, а потом, шурша платьем, развернулась к замку, слуги следовали за ней.

Я осталась одна, укутанная в одеяло, вздохнула и подумала, что мне нужно сделать. Шерстяной жилет, который я начала делать отцу осенью, лежал наполовину законченным, мои усилия застряли на спущенных петлях. Этой зимой я не успею доделать жилет, с моим темпом я закончу через годы. Мама поручила мне переписывать пожелтевшие рецепты ее бабушки, чтобы я училась и готовить, и красиво писать. К сожалению, от этого я быстро ощущала голод и шла на кухню, как медведь осенью. Голод я не могла терпеть ни секунды, и это было заметно по моему телу. От одного взгляда на свитки рецептов мой желудок заурчал.

Снаружи вернулся мастер с гончими, собаки дышали, раскрыв рты, после бега и были мокрыми от плавания в Большой реке. Но даже их энтузиазм не повеселил меня. Только приглушенные голоса солдат из бараков успокаивали меня, я забралась в кровать, стараясь спастись от тумана, окутавшего башни замка. Я не смогла найти на полках книгу, которая порадовала бы меня. Сказки я читала сотни раз. Недавно появившиеся книги не интересовали: сухая история Монтани, учебники по геометрии, книга о кровопускании, которую мама даже не открывала, но оставила на полке.

Я рылась среди книг. Мыслями я была далеко, не зная, добрались ли родные до могилы дедушки, что они скажут в его честь. Я неделями размышляла над своей речью, я гордилась своими словами, особенно, окончанием речи: «Ты погиб, чтобы всех нас спасти. Надеюсь, твоя броня никогда не заржавеет».

И тут я поняла, что любая броня, попавшая с трупом в могилу, без сомнения заржавеет. Это только ухудшило мое настроение.

Наконец, я уснула. Сон лишь оттягивал решение проблем в жизни, с такими мыслями я всегда ложилась спать, но в этот день была рада задремать, вот только он не принес мне отдыха. Почти сразу меня начали беспокоить картинки коридоров замка, но не замка моей семьи, построенного меньше века назад, с новыми усилениями по периметру, а благородного и древнего замка, со стенами толщиной с трех мужчин, с ежом Монтани, символом королевства, вырезанным на углах.

Во сне я шагала по коридорам, один из ежей развернулся и посмотрел на меня пустыми глазами. Я старалась, но не могла сбежать от его пронзительного взгляда, я попалась, как рыба на крючок, но не могла даже биться, в кошмаре я была парализована. Глаза становились все больше и больше, пока их тьма не заполнила все передо мной. Мне казалось, хоть во сне все было зловещим, что я должна идти вперед, хоть я и не знала, куда направлялась, не растает ли подо мной пол. И тут в ушах зазвучал незнакомый голос:

— Пора.

Я резко проснулась в темноте, все тело было мокрым. Лихорадка прекратилась. Биение сердца постепенно замедлялось, я была в своей кровати, родители были неподалеку. Тени трепетали от ламп, это я видела каждой ночью своей жизни.

И тут я вспомнила, что родители обещали вернуться к закату, а уже была ночь. Они бы разбудили меня, тем более, мне снился кошмар. Они не заметили, как я ворочаюсь?

Я прошла на кухню, собираясь возмущаться.