– Сам разберусь, – Серебров поставил ногу на плечо присевшего капитана и взобрался на забор.

– Счастливо, – услышал он сдавленный голос Саламахина.

«Пошел ты к черту!» – подумал Сергей, выбираясь на асфальт.

Дважды ему приходилось прятаться в кустах, когда по проезду катил автомобиль. Сергей минут пять стоял перед домом Аннушки, раздумывая. Машина его исчезла, и, что это могло значить, он пока еще не понял.

Взошел на крыльцо, постучал в дверь и тут же спрыгнул на газон. Присел.

– Кто там? – послышался сдавленный голос Аннушки из-за двери. – Учтите, если что, я охрану вызову! – женщина смотрела на пустое крыльцо, прячась за занавеску.

– Вы одна?

– Еще слово – и я охрану позову!

«Раз боится так сильно, значит, одна дома», – Серебров рискнул выйти прямо под плафон яркого светильника.

– Это вы!

Дверь тут же отворилась, и Аннушка схватила Сереброва за рукав, потащила в дом.

– Быстрее, пока никто не видит! Вам удалось бежать? – глаза вдовы банкира зажглись, она любила сильных мужчин и чужие тайны.

– Во всяком случае, теперь я свободен.

– Боже, мы так боялись за вас. Это были люди Нестерова?

– Я не успел их расспросить, – несколько высокомерно сообщил Серебров, присаживаясь в пластиковое кресло. – Станислава уже уехала в Москву?

У них света нет, вот и решил к вам заглянуть.

– Да. Такой ужас! Муж ей позвонил… Я пришла, а она связанная лежит.., на диване, – принялась бестолково объяснять Аннушка. – Мы одежду вашу забрали, вот она.

– Машина где?

– У меня в гараже. Я решила ее подальше от чужих глаз спрятать.

– Я восхищен вами.

Аннушка поставила перед Сергеем пакет с одеждой и пару туфель.

– Если вы стесняетесь, я могу выйти, – предупредила женщина.

Слово «могу» давало Сереброву свободу. Он ничего не ответил, стал одеваться на глазах у Аннушки. Последними из одежды он надел носки, шнурки туфель завязал аккуратными бантами, подравнял петли. Аннушка прямо-таки остолбенела: Серебров даже не пробовал с ней кокетничать, не стал приставать.

– Кофе выпьете?

Сергей взглянул на часы:

– Если вас не затруднит.

Кофе они пили, сидя на террасе.

– Вы давно знаете Станиславу? – предложив сигарету женщине и закурив сам, поинтересовался Серебров.

– Года четыре. Если вас интересуют…

– Ни ее отношения с мужем, ни ее отношения с другими мужчинами меня не интересуют.

– Почему?

– Мне интересна она сама, – задумчиво произнес Серебров, глядя в сверкающее звездами небо.

– Это так романтично, – проворковала Аннушка, – то, что сегодня случилось.

– Когда меня везли в багажнике машины, мне так не казалось.

– Вы смелый человек.

– Благодарю за кофе. Извините, я спешу.

Серебров поднялся, поцеловал Аннушке руку. Та проводила его до гаража. Женщина стояла, прислонившись к стене, и чувствовалось, что ей не хочется отпускать гостя. И не потому, что она мечтает оказаться с ним в одной постели, нет, Аннушку вполне устроило бы сидение на террасе, неторопливая беседа за чашкой кофе. Секса в ее жизни хватало и без Сереброва, но такое обходительное обращение мужчины, которому от нее ничего не надо, ей встретилось впервые.

– Я могу позвонить Станиславе, – сделав над собой усилие, предложила Аннушка.

– Думаю, она сама позвонит мне. Возможно, мой звонок придется некстати, ведь она сейчас с мужем?

У вас великолепная подруга, – сообщил Серебров на прощание, уже сидя за рулем.

Машина тихо заурчала и легко выкатилась из гаража.

Аннушка еще увидела ладонь Сереброва, припечатанную к боковому стеклу, и грустную улыбку. Она коснулась пальцами багажника выезжавшей машины, и это прикосновение отдалось в ее сердце трепетом – так, как если бы она коснулась самого мужчины.

«Повезло бабе», – подумала Аннушка.

В ее душе странным образом соединились все чувства сегодняшнего дня – и страх, пережитый в доме Нестеровых, и жалость к Станиславе, попавшей в переделку, и беззаботность, испытанная во время беседы с Серебровым.

Ничего не подозревающий охранник спокойно выпустил машину с территории поселка. Его работа была проста – заносить в журнал номера машин, проезжавших мимо него в одном и в другом направлении, отмечать, к кому приезжали и когда. Одинокие мужчины были частыми гостями Аннушки. Раз вдова банкира решила, что этого человека можно пропускать, то все возможные последствия ложатся на ее совесть.

Происшедшее в доме Нестерова так и осталось тайной для охраны поселка. Ни Аннушке, ни Станиславе разглашать ее смысла не было. Вскоре охранник уже и думать забыл о приветливом мужчине, проезжавшем мимо него, и лишь запись в журнале могла воскресить из небытия не очень-то удачный для Сереброва день.

«Везение бывает абсолютным и относительным, – рассуждал Серебров по дороге домой. – Абсолютное – это когда ни с того ни с сего тебе обломились крупные деньги или вдруг тебе на голову свалилось наследство от дальнего родственника, о существовании которого ты не подозревал. Вдобавок его уже успели похоронить, и тебе не придется оплачивать счета конторы ритуальных услуг. Относительное же везение тем и относительно, что не каждый способен ему порадоваться. Например, напали на тебя бандиты, избили, забрали бумажник, но не догадались заглянуть в нагрудный карман рубашки, где осталась лежать в гордом одиночестве стобаксовая купюра. Или еще ситуация: бежишь к подходящему к остановке автобусу, спотыкаешься, падаешь лицом в грязную лужу на глазах у всего честного народа. Автобус уезжает, ты стоишь как идиот, глядя на перепачканное в грязь дорогое пальто, и клянешь себя на чем свет стоит. А вечером из телевизионных новостей узнаешь, что тот самый автобус, на который ты не успел, через две остановки врезался в бензовоз и все пассажиры, кто в нем был, сгорели заживо. Вроде бы и пальто жалко, и потраченного времени, но благодаря неприятности ты сохранил жизнь. Дураки не умеют радоваться относительному везению, радуются лишь, найдя на улице бесхозные деньги. Умные же люди тоньше чувствуют жизнь. Так что я сегодня счастливый человек», – решил Серебров, вглядываясь в огни ночного города.