— Помогите! — взывал он. — Помогите же!

— Ох, милый дядя, ну хватит, ей-богу, — не выдержал Гэс Атахо. — Бранью делу не поможешь. — Он положил руки на руль и исподлобья глядел вперед, на засыпанную оранжевыми лепестками аллею. Генерал неистовствовал. Атахо подумал, что старика чего доброго хватит удар. И то сказать: столько усилий, столько денег выброшено, и на тебе. Кто бы мог подумать, что Ларсен, вселившийся в тело Делано, окажется таким шустрым! Троих положил играючи. Одно слово — планеторазведка.

— Ну так иди! Иди сам! — гремел старик, словно скинувший с плеч лет двадцать. — Ищи его!

— Что? — очнулся от задумчивости Атахо. — Дорогой дядя, побойтесь Бога — он и меня угробит.

— …!!! — зашелся генерал.

— Дядя, — проговорил Атахо с кротким упреком, — моей вины здесь нет. Ларсен оказался лучшим профессионалом, чем ваши люди. Но послушайте… послушайте меня, говорю! Особой беды не случилось, никуда он от нас не денется. Нам ведь не нужно его ни ловить, ни тем более убивать, а возможность ненадолго оказаться рядом вам еще сто раз представится. Говорил же я, надо вам было сразу переходить в Делано, а не мудрить лишнего. Бегали бы уже сейчас молодым и красивым.

— Поезжай, — приказал генерал.

— Куда?

— Домой! Я заставлю Дэнвера его найти! Я…

— Но дядя, — терпеливо вздохнул Атахо, — вы забыли, что Дэнвер больше не с вами. А если станете угрожать, — перебил он новые вопли генерала, — Джон в долгу не останется. Не хочу я связываться с нашей полицией. — Он пошевелился, огляделся по сторонам. Что ни говори, а пора давать тягу, не надо задерживаться в местах, где навалено столько тел. Хватил дядя лишку: мало ему Ларсена, так еще и наши ловцы, то ли оглушенные, то ли уже неживые. Нет того, чтобы как Гэс Атахо, устроить все по-тихому и незаметно — покончил с собой в своем собственном доме, скакнул в тело подготовленного двойника и дело с концом… Вообще не стоит задерживаться в Лайзе, да и Франческа теперь для нас не самое уютное место. — Дядя, мы едем в Сейробик. Раз он теперь Ларсен, то скорее всего двинется туда. — Не дав генералу времени подумать, Атахо задним ходом погнал автомобиль по аллее. Гори оно все синим огнем, а мы едем в космопорт.

Старик долго молчал, тупо уставясь в синее небо. Морщинистый подбородок вдруг задрожал, блеклые глаза выкатились.

— Гэс… Нехорошо мне… останови. — Генерал булькнул, словно его тошнило.

Атахо бросил машину к обочине.

— Дядя! — Мгновение он глядел на посеревшее, безжизненное лицо запрокинувшегося на сиденье старика, затем отпрянул, распахнул дверцу, выпрыгнул и ринулся прочь — через ограждение, вниз по насыпи, через луг. Бежать, пока не поздно, пока в умирающем теле не включилась система передачи сознания, скорее, уйти как можно дальше, чтобы не догнало, не достало, не… Ноги ему обволокла невидимая, вязкая, тяжкая волна, Атахо упал, вытянувшись во весь рост, руки затрепетали, силясь ухватиться за стебли трав: чужое сознание вломилось в голову, неодолимо растеклось и безжалостно вытеснило его бывшее собственное. Мирай Шогэс Латахо Роя больше не было.

Генерал поднялся на ноги. Поразительно. Изумительно, восхитительно, несравненно — вот что значит заново родиться в буквальном смысле слова! Он широко раскинул руки, присел и подпрыгнул. Какая сила, какая легкость, какая удивительная гибкость и ловкость! Удалось! Браво, доктор Генрих — удалось!

Гэс, негодяй, что задумал! Сбежать хотел. Сукин сын. Чьи деньги? Уж не его; и ежу понятно. А то получил себе тело — и драпать? Прохвост. Поделом ему. Довел старика, аж худо мне стало. Так и подох бы тут. И эта тварь неблагодарная воды бы не подала!

Генерал засмеялся.

— Все чепуха, я снова молод, хоть не вроскошном теле Делано. Но на худой конец сойдет и это. — Бывший старик притопнул, радуясь давным-давно позабытому, прекрасному, ни с чем не сравнимому ощущению молодой силы. Чудо! Он еще топнул, крепче, и вдруг заплясал на. лугу, сминая сочные травы, ломая огненно-красные цветы. Живой я, черт побери, живой! Еще на много-много лет! Жи-во-ой! Упав на землю, он принялся кататься, восторженно крича, не в силах сдержать бешеной радости. Свершилось — долгожданное свершилось! Ошалев от счастья, он вдруг подскочил и начал дергать траву, рвать с корнями и раскидывать в стороны. Летели стебли, листья, сырая земля сыпалась на одежду, волосы, на лицо, а он хохотал, он вопил, бесстыдно ругался и заодно пел. Отлично, замечательно, превосходно!

Ох. Левую руку пронзила боль, словно кто-то с размаху всадил раскаленную иглу. Холодея от ужаса, генерал во все глаза смотрел на ядовитого чернокрыла, зловещим треугольником прилипшего к тыльной стороне ладони. Жесткие крылья насекомого были сложены, на концах ярко голубели круглые пятнышки. Кисть отчаянно жгло, боль разливалась к запястью, он со смертной тоской осознал, что ядовитая гадина впилась ему в вену, что яд уже плывет по телу — по этому молодому, здоровому, только что обретенному телу — и скоро дойдет до сердца, а это конец. Дико взвывая, точно раненый зверь, он затряс рукой, скидывая насекомое. Застрекотав, чернокрыл взмыл в воздух и был таков. А генерал уставился на лиловеющую кисть. Как же так? Неужто конец?! Нет, нет, не может быть!.. Он принялся шарить правой рукой по карманам. Гэс был вооружен, он боялся… Где же? Где его дезинтегратор?! Вот. Вот он, последняя надежда. Став на колени, генерал зажмурился и нажал кнопку спуска.

— О Боже мой! — закричал он, чуть не падая лицом в траву. Кисти не было, и на землю, в черный провал, выеденный импульсом разряда, лилась из обрубка кровь. Глупец, надо же было перетянуть жгутом! Хотя кто знает — могло бы оказаться поздно. Примерно такие здравые мысли перебивали одна другую в обновленном мозгу. Сжимая исходящую кровью руку, он бросился к машине. Голова плыла, ослабевшие ноги заплетались в траве. Ничего-ничего, я сейчас…

Он неловко упал на сиденье — и был потрясен, вдруг увидев рядом безжизненное тело старика. Нечисть какая! Он с отвращением глянул на свою собственную покинутую плоть: мерзость и дрянь.

Но рука! Он нагнулся к приборной панели и мизинцем надавил клавишу автоматической аптечки. Аптечка выдвинулась вперед, и генерал, не разжимая стиснувших запястье пальцев, сунул свой жалкий кровоточащий обрубок в раскрытый зев диагностора. Автоврач принял Руку, обласкал, охватил мягкой белой манжетой. Боль затихла, и раненый облегченно вздохнул, затем посмотрел табло данных о состоянии пострадавшего. Что ж, кровопотеря, слава Богу, невелика, время восстановления организма — 15 минут.

Он снова поглядел на свою прежнюю, сброшенную оболочку. Какая же пакость! Морщинистый, сушеный, дохлый, надо бы гаже, да некуда. А в зеркале все виделось совсем иначе. Хорошо, что можно менять свою шкуру. На что вздумается. Когда вздумается. В любой момент.

Пришить-то новую руку пришьют… Но ведь так хочется быть самим собой — синеглазым, чернобровым, красивым. Таким, как сейчас Делано, то бишь Ларсен, не разберешь. Столько лет!.. Ждал, надеялся, деньги швырял — за что? Чтобы стать одноруким Атахо? Собой каждому надо быть, собой! Таким, как создала тебя природа. Синие глаза — значит, синие, серые — значит, серые. Генрих, ублюдок, будет только рад. Ему что, заломит несуразный гонорар. Вымогатель и сволочь. Это он, он присоветовал использовать Ларсена для пробы. Дескать, кто знает, как выйдет. Надо же было слушать его болтовню! Атахо вон не побоялся, скакнул сразу, и вышло в лучшем виде. Все они рады голову дурить, деньги тянуть. Ларсен, подонок, должен в ноги мне поклониться: самое лучшее урвал. Разом стал на шесть лет моложе, и головка больше не бо-бо. Мерзавец. Ходит себе в чужом теле. Украл и ходит. Мошенник, вор! Ничего не платил, не берег, не заботился… Мое это! Не отдам! Все мое!

Не дожидаясь окончания программы, он выдернул руку из аптечки, глянул, сморщился и поспешно сунул обратно, дав команду плотно закрыть рану. Вот так, хоть не будет видно.

Он снова посмотрел на своего старика. Выбросить падаль да из дезинтегратора, чтобы без хлопот. Кто станет искать? А никто. Некому. Никому не нужно. На какое-то мгновение его неприятно поразила мысль, что в самом деле никто из непосвященных не озаботится его, заслуженного человека, судьбой, но мысль эта тут же исчезла. Начхать. Он — вот он, молодой и сильный, и едет получить назад то, что принадлежит ему по праву.