― Вы сума сошли, ― возмутился Решетников, ― как вы могли отпустить её с совершенно незнакомыми людьми.

― С чего вы так решили? Нескольких человек из их компании я отлично знаю. Ребята пообещали мне, что доставят Галю к подъезду в целости и сохранности.

― Но почему вы меня не предупредили?

― А зачем?

― Я бы дал машину.

― Герман Арнольдович, мы с вами отлично знаем, что вы ни за что бы сразу не отпустили Галю, а стали бы уговаривать задержаться. Ей действительно надо было срочно уехать.

Через час после начала банкета Глеб не выдержал и выскользнул из палатки. Он был сыт, к алкоголю равнодушен, а неумеренные возлияния сослуживцев, которое сопровождалось всё более развязанными шуточками, действовало на нервы.

Твердохлебов обошёл палатку и осмотрелся. Выбора куда пойти, особо не было. Неподалёку солдаты разложили небольшой костёр. Он освещал большую часть поляны тёплым, мягким светом, но стоило отойти чуть дальше, и всё вокруг погружалось в кромешную тьму, которую не могли разбавить огни далёкого города. Желающим погулять по лесу в такое время, нужно было захватить хороший фонарь, чтобы не подвернуть ногу, а то и сломать шею.

Глеб не боялся темноты и отлично ориентировался в ночном лесу, но бродить в одиночестве ему не хотелось, да и озеро сейчас не привлекало. Немного постояв около палатки, он неторопливо направился к поляне. Твердохлебов удобно расположился в плетёном кресле, подбросил сухих сучьев в костёр, который с довольным потрескиванием принял новую добычу, и уставился на огонь.

Вскоре к нему присоединился Смолин, а вслед за ним, ещё подтянулась молодёжь. Ирина, с довольной улыбочкой, вдруг плюхнулась майору на колени, но он тут же встал, подхватив девушку на руки, и попустил на своё место, а сам пересел на огромную корягу, которую непонятно откуда притащили отдыхающие. Спустя мгновение возле него примостился Смолин. Рядом присели молодожёны Комаровы.

Решетникова передёрнула плечами и недовольно поджала губы.

Но майору на её неудовольствие было глубоко наплевать. Развязность и бесцеремонность генеральской дочки его уже откровенно бесила. Она не желала ничего слушать и шла напролом к намеченной цели. Твердохлебов отвёл глаза от кислой физиономии Ирины и с улыбкой посмотрел на чету Комаровых.

Лейтенант служил у них в части только полгода, но уже зарекомендовал себя, как хороший товарищ и отличный офицер. На место службы он приехал со своей женой, к которой относился трепетно и с огромной нежностью. Невысокая, чуть полноватая хохотушка просто боготворила своего мужа. Сейчас её милое лицо было задумчивым и серьёзным.

— О чём, задумалась, люба моя? — тихо спросил лейтенант, крепче прижимая к себе жену. — Что тревожит твоё нежное сердечко?

— Да вот интересно, о чём тот чернявый Галю спрашивал. Ребят, случайно никто из вас не понял, а? И язык, на котором они говорили гортанный, но в тоже время удивительно певучий.

— Вот любопытная сорока, — улыбнулся лейтенант.

— Интересно же,…— вздохнула молодая женщина.

Она обвела вопросительным взглядом всех, кто собрался на поляне. Но девчонки отрицательно качали головами, а мужчины только пожимали плечами.

— И вправду любопытно, — пробормотала Решетникова. — Жаль, что наша «Мисс часть» так быстро слиняла. Мы бы ей тут устроили допрос с пристрастием.

— Ой, что вы, — испугалась Комарова, — зачем же вы так. Я бы лучше попросила её ещё раз спеть. Как же красиво она поёт, прямо за душу так и берёт, так и берёт.

— Вот ещё, — фыркнула Решетникова. — Скажете тоже, за душу.

Девушки рассмеялись.

— Но как же…

— Не волнуйтесь, Машенька, — усмехнулся Смолин, — того берёт, у кого она есть.

― Борис, вы намекаете на то, что у меня нет души?

― Возможно, и есть, только крохотная.

― Зато у вас она широкая, даже слишком.

― Не ссорьтесь, дети, ― раздражённо буркнул Твердохлебов, ― а если невтерпёж ― идите в лес.

На поляне вновь установилась тишина.

― Ой, и шо вы усе засумувалы? ― спросил капитан Петренко, забредший на огонёк. В палатке ему стало скучно, и он пошёл искать более интересную компанию. ― Шо надулись, як мыши на крупу? Машенька, душа моя, улыбнись, зигрий моё старае сердце.

— Да, ну вас, Алексей Степанович, — тихо рассмеялась Комарова. — Вечно вы со своими шуточками.

— Та якия шутки? Ось ты писмихнулась и видразу теплише стало. Геб, знову ты дивчат налякав. Ось, що за людына. Не людына, а холодна колода.

— Зато вы у нас капитан жутко горячий, — подколола Решетникова, — особенно, как выпьете. Всех на свете любите, а они все любят вас.

— А от не треба на людей кыдатыся, шановна, ображаты понапрасну не треба и люды вас и без горилкы любыты и поважаты будуть.

— Уверен? — фыркнула рыжая Светка.

— Ось,… як це,… а — язва. Та шоб я здох, як шо брешу.

— Знаете что, Петренко…

— Ирина Германовна, я же просил. Бросьте ребячество.

— Глеб, я не понимаю, на что это вы намекаете.

— Я не намекаю, а прямо говорю, хотите устроить скандал — идите в лес.

На поляну опустилась тугая, вязкая тишина. Решетникова замолчала. Она сидела, поджав губы с каменным выражением лица. Подружки её молчали, боясь ещё больше рассердить язвительного Твердохлебова. Все знали, что в гневе он беспощаден. Мужчины тихо злились на Ирину, которая умудрилась испоганить такое хорошее завершение дня. Одним словом, настроение было окончательно испорчено, все чувствовали себя неловко и неуютно. Хотелось уйти, исчезнуть, но идти собственно было не куда. Не в лес же, погружённый в чернильную темень, тем более палатку, откуда уже доносилось громкое пение, нестройность которого, почти не компенсировал энтузиазм исполнения.

Глава 34

Нет, - если я условие нарушу

И обернусь к запретной стороне,

Тогда навек я потеряю душу,

И даже песни не помогут мне…

Ольга Фёдоровна Берггольц

Кхм, кхм, — кашлянул Петренко и тяжело вздохнул. Мужчина устало потёр лицо и слегка поёрзал на бревне. После перепалки с вздорной девицей он резко протрезвел и чувствовал себя из-за этого не лучшим образом. Возвращаться к столу не хотелось, но и сидеть молча и тосковать не в его характере. Живая деятельная натура энергичного офицера, не любила предаваться грусти и унынию.

— Слухай, Глеб, ты б може спел, а то я от скуки, уже зовсим протрезвел, аж в голове гудит.

— Вот и я говорю, — оживилась Маша, — жаль, что Галя уехала. И спеть нам, не споёт и узнать, не узнаем, что ей цыган говорил.

— Та, шо там узнавать, — отмахнулся Петренко. — Если кратко, спросил, мол, не цыганка ли она, если да, то, из якого роду.

— Вы понимаете по-цыгански? — недоверчиво спросила Светка. — Откуда? Вы ж вроде на цыган.

— Та яки там цыган, скажете тоже. Каждый год биля нашей станицы, на несколько дней, ставав табор.

— Табор? Странно, насколько я знаю, они давно не кочуют.

— Правда, ваша, не кочують. Но некоторые ностальгують, так сказать, не хочуть забуваты свое мынуле, а може ще шо… Хто ж их розбере. Так от, одын барон прыдумав збыраты своих и несколько мисяцив кочуваты с мисця на мисце, як предкы. Ну и бизнес, само собою висти.

Наш староста з тем бароном был в приятельских видносынах. Я тогда зовсим пацанёнком был, ну и конечно, з нашими дитьмы в табор бигав, а дитям переводчик ни до чого. Они все на лету пидхоплюють.

— Подождите, капитан, — у Маши загорелись глаза, — тогда вы точно знаете, что она ответила.

— Ну, знаю и шо?

— Петренко, — хмыкнул Смолил, — хватит выделываться, не томи народ.

— Барони, — почему-то неохотно обронил капитан и насупился.

— А что это такое?

— Не шо, а кто, — после небольшой паузы пояснил капитан. — Род такой.

— Значит, наша «Мисс» не солгала, когда сказала, что её прапрабабка была цыганкой, — задумчиво пробормотала Решетникова.