Однако из глубины собора уже спешила подмога. Псы господни были свирепыми бойцами и сражались отчаянно. Архипрелат отнюдь не был дураком и на всякий случай утроил охрану собственной резиденции, однако в его распоряжении было всего лишь несколько тысяч воинов, в то время как аррекс располагал десятками тысяч…
Все закончилось довольно быстро. Нападавшим удалось оттеснить клириков от ворот и распахнуть их во всю ширь, что по сути стало для оборонявшихся началом конца. Церковники сопротивлялись до последнего, забрав множество жизней своих врагов, и в итоге забаррикадировались на верхних этажах. Однако Уголь, который и возглавлял сей штурм, ничтоже сумнящееся отдал приказ сжечь их заживо. После того как собор охватило пламя, многие клирики предпочли сдаться.
Среди них был и сам Архипрелат Этос Шестой, тот самый что хотел заспиртовать голову одного странного уродливого мальчика лет двадцать тому назад. Но случилось так, что с плеч слетела его собственная голова, которая потом заняла почетное место в густом заспиртованном растворе среди его бывшей коллекции любовно сохраненной новым императором, бывшим, как оказалось, весьма и весьма неординарным и любознательным человеком…
Псы господни и прочие клирики уцелевшие в огне пожара также приняли смерть все до единого, несмотря на обещание помилования. Воины мечей беспрекословно выполнили приказ своего владыки, перерезав слуг Атона словно свиней и бросив их окровавленные трупы прямо на площади перед их охваченной огнем твердыней. По законам сынов востока воля императора почиталась превыше всего, и он сам был властен решать держать ему свое слово или нет. А Уголь не собирался оставлять в живых эту накипь земли, с самого детства ненавидимую им всеми фибрами души. Закончив в соборе, аррекс приказал своим людям тщательно прошерстить город и убивать на месте всех клирикалов и их слуг, не беря пленных. Его месть наконец-то начала осуществляться. Но до ее завершения было еще очень далеко.
На следующее утро город приходил в себя после жестокой резни учиненной аррексом и его воинами. Горожане отсиживались в домах, опасаясь лишний раз выглянуть на улицу. Стольный Геор словно бы вымер в одночасье. Повсюду валялись окровавленные изуродованные тела слуг Всеединого, а по улицам вышагивали многочисленные вооруженные патрули. Новый император уверенно брал власть в свои руки и похоже был не намерен ни с кем ей делиться.
Сам же Уголь находился у себя во дворце. Теперь столица была полностью под его контролем, но в империи имелось еще немало проблем, кои нужно было решать как можно скорее. И первоочередной из них были как ни странно его новые поданные. После победы над Ши-Нагом Аррексия оказалась сильно обескровлена, а то, что многие вчерашние крестьяне вынужденно заняли места погибших легионеров, еще более усугубило положение. Империя остро нуждалась в рабочих руках.
И мудрый Валериан быстро нашел выход. По его приказу с бывшей вражеской территории были пригнаны десятки тысяч крестьян, которые должны были работать на благо великой Аррексии практически задаром, искупая тем самым грехи собственной армии. Положение подобных работников в провинциях фактически ничуть не отличалось от участи самых банальных рабов. Знатные патриции вовсю эксплуатировали сынов востока, выжимая из них все соки. Верные слову мечи пока терпели, безропотно снося насмешки и издевательства от вчерашних противников, но у всякого терпения, как известно…
В двери императорских покоев осторожно постучали, и Уголь приказал впустить вновь прибывшего. Им оказался плотный коренастый воин мечей с длинными усами затянутый в традиционную у этого народа боевую кожу.
— Дэй-Кон, я ждал тебя. — Удовлетворенно кинул Уголь. — Скажи мне, тебе нравится то положение, в котором ныне пребывают твои соплеменники? Говори смело и без утайки.
— Твоя воля закон для нас… — Опустил голову командир мечей. — Но… мы воины, а не рабы… видеть то, чем стал мой народ… наитягчайший позор. Хоть мы и сами навлекли его на свою голову.
— В таком случае вот тебе новый приказ. Пусть твои гонцы скачут во все концы империи и объявят мою волю. Отныне вы все свободны. Больше вы не будете гнуть спину на аррексийцев. Теперь вы такие же полноправные граждане империи как и они. Взамен я требую лишь полного повиновения и вечной верности, в которой вы и так мне поклялись. Тебе ясен приказ?
— Владыка… — Дэй-Кон низко склонился перед императором, а его лицо в один миг озарилось неким внутренним светом. — Только прикажи, и все мечи как один умрут за тебя…
— Мне не нужны ваши смерти. — Усмехнулся Уголь. — Напротив, я хочу, чтобы вы жили. Большую часть своей жизни я провел в южной степи, а тамошний народ гораздо больше похож на вас нежели на изнеженных сынов заката. Сталь, а не золото должна стать в империи высшей властью, а для этого нужно уничтожить всех тех, кто станет продолжать цепляться за отжившие свое порядки. Безо всякой жалости. Так ты со мной?
— До смерти, повелитель. — Выдохнул Дэй-Кон.
— В таком случае ступай. — Император небрежным жестом указал военачальнику на дверь. — Но прежде еще одно…
— …Ваше Величество, при всем уважении на мой взгляд неразумно давать этим дикарям слишком много воли. — Женоподобный утонченный щеголь средних лет почтительно поклонился восседавшему на троне могучему закованному в темные доспехи гиганту и вновь занял свое место.
Императорский совет традиционно проходил в большом тронном зале. Первый совет, на котором Уголь находился в качестве владыки половины мира, и который по сути проходил под его эгидой. Ему не слишком нравились подобные церемонии, где помимо знатнейших семей патрициев и наиболее крупных торговых кланов нередко присутствовали и откровенно лишние, а то и вовсе нежелательные люди. Но пока еще он был вынужден считаться с аристократами и влиятельными негоциантами и сохранять хотя бы относительную видимость прежних порядков.
— Я поддерживаю почтенного Зинобиуса. — Вскочил с места круглый низенький толстяк разодетый в дорогие цветастые тряпки, судя по виду торговец. — Эти узкоглазые давали нам изрядный прибыток в казну как дешевая рабочая сила, а теперь, когда им предоставлены права, они начнут требовать своей доли. К чему это все? Ведь всем известно, что у язычников нет души, и они никогда не станут вровень с верными чадами Всевышнего!
— Кто тебе это сказал, клирики, которые ныне кормят ворон на городских свалках? — рыкнул Уголь, смерив торговца презрительным взглядом. — Эти псы восстали против своего владыки и получили по заслугам. Они раз и навсегда лишились священного права толковать заветы Всеединого, а, значит, их догмы должно пересмотреть. Отныне я сам как верховный владыка благословенной Аррексии стану провозвестником воли Творца. И Творец говорит мне, что мечи могут поклоняться тем богам, которым они сами желают, равно как и все прочие поданные моей империи.
— Да что возомнил о себе ты, чужак без роду и племени! — от душившей его бессильной ярости торговец на мгновение потерял всякий страх и осторожность и уже не мог более себя контролировать. — Жалкий неотесанный дикарь! Ты обманом узурпировал власть, ты убил единственного законного наследника престола… — Толстяк осекся на полуслове остановленный пристальным взглядом жестоких багровых глаз императора.
Не отрывая взора от побледневшего негоцианта, Уголь медленно поднялся с трона и приблизился к нему, осторожно даже с какой-то нежностью обхватив его голову могучими закованными в боевое железо ладонями. Торговец затрепыхался, тщетно пытаясь вырваться, но силы были явно неравны. Владыка Аррексии играючи раздавил череп бунтовщика и, брезгливо вытерев пальцы о дорогое цветастое одеяние толстяка, отпихнул залитое кровью еще дергающееся тело в сторону.
— По крайней мере, он был честен. — Гулко пророкотал Уголь, с насмешкой наблюдая за сжавшимися в безмолвном ужасе членами совета, и глаз не смевших поднять на неведомое чудовище, которое не иначе как волей самого дьявола стало владыкой величайшей в мире империи благословенной (благословенной ли?) священной волей Всеединого. Наемники из числа новой императорской гвардии охранявшие тронный зал довольно ухмылялись, с насмешливым превосходством поглядывая на собравшихся. Они уже поняли, что наступило их время. — Кто еще считает так как он?