…Несколько мгновений Метелло боролся с желанием не брать на себя бремя этой ответственности. На фоне всеобщей бедности, а иногда и подлинной нищеты он, один из немногих, мог считать себя в более выгодном положении. Семья у него была невелика, да и Эрсилия кое-что зарабатывала; может быть, поэтому он и не колебался. А у Дель Буоно, который руководил ими через Метелло, откуда у него такие права? Бастьяно — молодец, он бескорыстен, это Красный Ангел, Бескрылый Ангел, который неизвестно чем перебивается, уж он-то, без сомнения, заботится об их благе. И все-таки что знает он об их трудностях, о том, каково им возвращаться домой с пустыми руками?

«А Корсьеро, а Джаннотто? — подумал Метелло. — Как ведут они себя на своих стройках?»

И это заставило его решиться. В тот самый момент, когда он уже хотел окликнуть инженера, дошедшего до конца улицы, мысль о том, что по его вине, «все из-за этих рабочих Бадолати», могла нарушиться солидарность бастующих, эта мысль заставила его выполнить долг и взять на себя ответственность, которую так стремились переложить на него взгляды друзей.

Из его груди вырвался наконец вздох облегчения.

— Ребята, — сказал он, — это оказалось труднее, чем мы думали.

И вдруг стоявший рядом Аминта схватил камень и ринулся было вслед за Бадолати, чтобы напасть на него сзади. Метелло успел поймать Аминту за руку и с силой скрутил ее, а в это время товарищи обступили их. Аминта с проклятьями рухнул на колени и, уступая силе, медленно разжал руку. Камень стукнулся о мостовую.

Маленький Ренцони крикнул:

— Смотрите, инженер передумал!

Бадолати в сопровождении племянника успел отойти всего на несколько метров. Видя, что хозяин возвращается, Криспи и Нардини, бывшие свидетелями выходки Аминты, тоже подошли поближе. Каменщики стали полукругом, Метелло — в центре, между Аминтой и Липпи, который, посасывая свою трубку, сказал:

— Посмотрим, что теперь будет.

Инженер был взбешен. И все же, когда он заговорил, в его голосе звучала надежда, а резкий, не терпящий возражений тон смягчался деланной отеческой снисходительностью.

— Нет не «посмотрим», а извольте отвечать! Я хочу знать, из-за чего вы тут деретесь.

— Никто не дерется, — ответил Метелло.

— Я все видел. Доннини хотел мне что-то сказать, а ты бросился на него. И, конечно, не один Доннини хотел бы вновь приступить к работе. Так знай, что, пытаясь им помешать, ты совершаешь преступление. Я уже несколько лет защищаю тебя от полиции. Но на этот раз, не задумываясь ни На минуту, сам донесу на тебя!

Говоря это, он больше смотрел на Аминту и на других рабочих, чем на Метелло, к которому обращался. Но вопреки ожиданию он встречал лишь враждебные или удивленные взгляды.

— Ну, так что же, Доннини?

Аминта стоял, опустив голову и сжимая одну руку другой.

— Не спрашивайте меня… — даже не проговорил, а буркнул он.

— Аминта почувствовал себя плохо и упал, — сказал Метелло.

— А почему он почувствовал себя плохо?

Тут вмешался Криспи.

— Ну, уж если вы хотите знать правду, синьор инженер, то я скажу вам ее!

И тут — это получилось более неожиданно, чем если бы солнце вдруг появилось на небе после заката, — старый Липпи запустил в Криспи своей трубкой, угодив ему прямо в лоб. В то же мгновение он нагнулся, зачерпнул пыли и, подскочив вплотную к десятнику, швырнул всю пригоршню прямо ему в глаза с криком:

— Негодяй! Мошенник! Доносчик!

И, вырываясь из рук Немца, который почти приподнимал его над землей, он продолжал проклинать десятника и плеваться.

А тот, ослепленный пылью и гневом, выхватил револьвер и наверняка выстрелил бы, если бы в этот самый момент единственные люди, которые еще держали себя в руках — Метелло и Немец с одной стороны и инженер с другой, — не бросились к нему и не разоружили его. Когда помощник инженера с оружием в руках выбежал из конторы, он понял, что в его вмешательстве нет необходимости. Каменщики уже расширили круг, в центре которого, возле Криспи, Метелло, Немца и инженера, появился Нардини. Он взял Криспи за руку, подвел к бочке и окунул его в воду головой, не только чтобы промыть глаза, но и чтобы остудить его пыл. Затем Нардини обратился к молодому помощнику инженера:

— Послушайте меня, спрячьте оружие. Это просто отчаявшиеся люди, а не убийцы.

Солнце зашло, был уже вечер, и там, за полями, на железнодорожном переезде, сторож зажигал фонари. Метелло протянул инженеру револьвер рукояткой вперед.

— Неплохо закончилась бы неделя, — сказал он.

Бадолати опустил револьвер в карман, снял шляпу и провел платком по волосам и шее.

— Ну и каналья же ты, Салани! — воскликнул он. — Именно потому, что ты честный человек, ты и есть каналья. Как твой тесть. Но тот по крайней мере действовал сам по себе. Ты же подстрекаешь других и не замечаешь вреда, который приносишь всем — и им и мне.

— Вы приписываете мне слишком много значения, я такой же, как все, и отвечаю только за самого себя. Все дело в том, что у этих людей открылись глаза.

— Я знаю это, — ответил Бадолати и, казалось, вздохнул. — Но нужно, чтобы они их закрыли, да побыстрее.

Он приказал племяннику и Криспи идти в контору, а затем добавил:

— Уж если даже старики теряют голову, то чем же все это может кончиться?

— Прошу прощения, — сказал старый Липпи. — Оказывается, мне только на вид шестьдесят лет. Но будем считать случившееся моим личным делом. К тому же Криспи знает, где я живу.

— Я тоже потерял голову, — проговорил Аминта. — Мы все надеялись, что вы начнете переговоры.

Прежде чем ответить, Бадолати испытующе посмотрел на него. Затем опять обернулся к рабочим, как бы желая показать, что, отвечая Аминте, он обращается к каждому из них.

— Начну переговоры? Я? Если бы это зависело только от меня — возможно. Но прошли те времена, когда предприниматель был сам себе голова. Теперь существует Объединение владельцев строительных предприятий, которое все и решает. Пока каждый поступал по своему усмотрению, я всегда ладил со своими подчиненными. Многие из вас могут это подтвердить. Но ведь вам самим словно вожжа под хвост попала. Вы сами виноваты во всем, что сейчас происходит. Сначала вы хотели восстановить лиги, теперь поговариваете профессиональных союзах. А ведь девяносто восьмой год должен был научить вас, что власти могут со дня на день закрыть Палаты труда. Вы дали спустить с себя шкуру ради Джолитти, который разрешил вам их открыть. Глупцы! Поступая так, вы лишь заставили нас поверить в силу Объединения. А его не сможет запретить никакое правительство. Это профессиональный союз хозяев. Неужели Дель Буоно не объяснил вам этого?

Он провел платком по губам и продолжал:

— Работы сейчас хватает. Никто из строителей не ходит без дела. Вы сами ставите себя в положение безработных. Приступайте к работе, а там посмотрим, возможно, со временем и удастся что-нибудь для вас сделать. Теперь же об этом и говорить не приходится. После той пробы сил, которую вы захотели продемонстрировать, Объединение ни за что не пойдет на уступки. Поэтому беритесь-ка лучше за работу, и все останется по-прежнему. А потом я постараюсь добиться от Объединения увеличения ваших заработков. Для этого нет необходимости ни в создании лиги, ни в забастовках. Что же касается этой стройки, то даю вам слово, что ноги Криспи здесь больше не будет. Я не уволю его: тому, кто ко мне хорошо относится, я никогда не дам пинка, даже если он перегнет палку. Важно лишь одно — что в понедельник вы его уже не застанете. Это все, что я могу сделать.

Инженер замолчал. И так как никто ему не ответил, он мгновение был в нерешительности.

— Давайте договоримся, — снова начал он. — Забастовка должна быть прекращена полностью и повсюду: как у меня, так и у Тайути, у Массетани, у Фиаски и у других. Пусть хотя бы часть из вас вернется на стройки — по пять-десять человек на каждую площадку. Работу могут вести сокращенные бригады, но она должна начаться повсюду. Таковы наши условия. Надеюсь, что среди вас найдутся люди, способные подать пример и показать, что они поняли, какая ответственность ложится на них. Я желаю этого прежде всего ради ваших семей. Что касается других, непримиримых, то они придут сами. И чем позже, тем хуже для них. Выбросьте же дурь из головы, ребята, советую вам это по-братски, и не давайте никому кружить себе голову.